Эрик поворачивается к нему и улыбается. Они друг для друга словно старые друзья — Ричард не помнит никого, с кем мог бы говорить так открыто, так запросто. — Как понесло-то тебя с этой религией на старости лет, ты подумай. А может это всё любовная горячка. Кто ж знает-то его, а?
Ричард знает. Настоящую любовь он тоже познал лишь благодаря Спасителю — не иначе как тот направил его помыслы после смерти первой жены. Заставил иначе взглянуть на семью и прислушаться к тому, чему на самом деле учит их семейная вера. Любви. Уважению. Покорности.
Когда-то до зубного скрежета гордый и склонный судить людей по обложке, к шестидесяти годам Ричард Стоун наконец-то успокоился и нашёл себя в тихой, размеренной жизни на фамильном острове. И Спаситель вознаградил его за это замечательной дочерью.
— Спаситель знает, — улыбается он в ответ и вновь берется за документы.
Он надеется, что тот направит Лили точно так же, как когда-то направил его. Надеется, что та будет счастлива — с юным Александром или без него. Хотя бы одного своего ребенка он хочет одарить любовью, какой не досталось остальным.
***
Когда Лили забегает в часовню, Александр тушит последние оставшиеся после утренней службы свечи. Он поднимает взгляд и замечает, что та улыбается. На ней легкое темно-зеленое платье, которое в тусклом свете часовни кажется черным, а её длинные волосы распущены. Он невольно улыбается в ответ, хоть и знает, что его улыбки она в полумраке не увидит.
— Я пришла забрать вас на прогулку, святой отец, — весело говорит Лили, и в её голосе едва ли можно уловить хоть толику уважения. — Потому что знаю, что со службой вы уже закончили.
— Не зови меня так, Лили, — усмехается он, когда подходит к ней почти вплотную. Берёт за руку — её ладони горячие от палящего за дверьми солнца. — Не мой это титул. Я жрец.
— Ты зануда, Александр, — она мгновенно выпадает из образа, смеётся и тянет его на улицу.
Сколько уже продолжаются эти их прогулки? Изо дня в день они уходят блуждать по лесу, бродить меж старых и много лет как заброшенных зданий на другой стороне острова, а иногда заглядывают и на кладбище. Но никогда — никогда они не показываются близ поместья или у моря со стороны пирса. Александру не по себе от одной только мысли о том, что скажет отец Лили, если узнает.
Он уверен, что тот будет в ярости. Частенько он представляет себе, как спадает с мистера Стоуна маска добродушия, стоит ему только узнать, как крепко Александр прижимает к себе Лили в тени раскидистых деревьев. О том, как он сминает её мягкие губы своими и запускает пальцы в её длинные волосы. Или о том, какой она временами приходит к нему во снах.
Александру приходится тряхнуть головой, чтобы отогнать накатывающее наваждение. Спаситель не запрещает им испытывать подобных чувств, но отчего-то он ощущает себя почти что грешником. Тем, кто переступает грань дозволенного лишь во имя собственных желаний.
Сегодня они идут к морю — к песчаному берегу неподалеку от кладбища. Обманчивое и опасное место. Песчаный берег плавно превращается в скалистый, и сорваться с высоких, острых скал проще простого. Александр знает, что полтора года назад здесь погибла мать Лили.
Лишь после её смерти он занял своё место в единственной на острове святыне Спасителя.
— Как ты думаешь, мама прожила жизнь по правилам? — внезапно спрашивает Лили, когда они сидят на белом песке. Не отпускает его руки и крепко переплетает между собой их пальцы. — Я понимаю, что ей, наверное, и нельзя было иначе, но…
— Я уверен, что вода пощадила её, — он мягко улыбается и поглаживает её большим пальцем по тыльной стороне ладони.
— Мы тогда пришли сюда вместе, — никогда до этого Лили не рассказывала ему о том дне. Александр смотрит за тем, как меняется её взгляд — от яркого и веселого до тяжелого и серьёзного — и чувствует, как она прижимается к нему всем телом. Он обнимает её в ответ. — Я видела как она сорвалась. Шторм был жуткий, и мне показалось, что её унесло ветром. Ерунда, да? Был бы это ветер, меня бы тоже унесло. Наверное, она оступилась — камни были жутко скользкие. Я хотела её вытащить, но опоздала, да и сама чуть не свалилась. С тех пор я всё время думаю, что Спаситель забрал её себе только потому, что я не сумела её спасти.
Лили мелко подрагивает, когда он гладит её по волосам. Старается успокоить, хотя и понимает — такие глубокие раны не затягиваются от простых объятий, не лечатся прикосновениями и не стираются от того, насколько легкой и веселой она пытается быть большую часть времени. Таким ранам нужны годы, а то и десятилетия.
— Спаситель никогда не наказывает нас подобным образом, Лили, — говорит Александр тихо, почти шепотом. — Он поощряет любовь и желание помочь своим близким — не наоборот.
— Но он злился в тот день! Говорят, шторм — это всегда ярость Спасителя. Он был недоволен.
— Может быть, — он прижимает её к себе ещё крепче. — Я уверен, что если владыка и был зол, то вовсе не на тебя. Я ни разу не слышал, чтобы он говорил о тебе что-то плохое, Лили.
Он знает, что пользоваться своим положением подло. Он жрец, глас Спасителя для тех, кто приходит слушать его молитвы и служить владыке вместе с ним. Никогда в жизни он не слышал его голоса, не получал от него прямых указаний, на какие так уповают другие жрецы. Но ему хочется соврать, чтобы увидеть, как потухший взгляд Лили загорается вновь.
Становится таким же ярким и искристым, как и всегда.
— Правда? — она смотрит на него с надеждой и восторгом. Приподнимается и обнимает за шею обеими руками. Он чувствует, как от неё едва уловимо пахнет полевыми цветами и болиголовом. Последним на острове пахнут абсолютно все — настолько того вокруг много.
— Правда, — выдыхает ей в губы Александр.
Их поцелуи сегодня не такие, как обычно. Глубже, ярче, крепче. Он чувствует, как Лили запускает руки в его волосы, как ерошит их и крепко стискивает пальцами в попытках притянуть к себе чуть ближе. Касаясь её бедер под тонким платьем, он уже не задумывается о том, что может сотворить с ним её отец за подобные вольности.
Сегодня эта близость нужна им обоим.
***
Когда Ричард Стоун решает прогуляться до часовни, он вовсе не рассчитывает застать там
