ее ободрать…
Стоящие вокруг солдаты прекрасно слышали весь этот разговор и еле сдерживали смех. Это немедля привлекло к себе внимание отца Григория, и он, сделав страшные глаза, строго посмотрел на своих сразу же притихших прихожан в форме. Впрочем, служба скоро закончилась, и священник начал читать проповедь. Посвящена она была событиям на Балканах. Тут актерское дарование иеромонаха развернулось во всю ширь. Трагическим тоном он повествовал о страданиях болгар и сербов под агарянским игом. Как страдали они за веру, как издевались над ними турки, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей. Затем он возвысил голос:
— Не переполнилась ли чаша терпения Господа нашего? Доколе терпеть новомученикам христианским?
К большому удивлению Дмитрия, солдаты внимательно слушали своего пастыря, и каждое его слово находило в их сердцах живой отклик. Вообще, пообщавшись некоторое время с сослуживцами, Будищев был уверен, что большинство из них знать не знает, где эта Болгария и для чего им нужно идти куда-то воевать с турками. Единственным исключением были вольноопределяющиеся. Вчерашние студенты, добровольно вступившие в армию, они как раз очень ясно представляли себе цели предстоящей войны и по возможности пытались донести ее до прочих солдат. Однако, несмотря на все их усилия, это им плохо удавалось. Трудно сказать, что было тому виной, возможно, традиционное недоверие вчерашних крестьян к барам, а вольноперы с точки зрения солдат были барчуками. А может, им просто не удавалось найти общий язык, поскольку речь людей образованных уж слишком отличалась от речи простонародья. Но вот священнику, как это ни странно, удалось пробиться к сердцу простых солдат, и они внимательно его слушали и выражали полное понимание. Надо сказать, сам Дмитрий весьма мало сочувствовал целям предстоящей войны. Во-первых, он прекрасно помнил, на чьей стороне будут воевать болгары в следующих войнах. Во-вторых, ему совсем не хотелось идти воевать. На войне он уже был, хоть и недолго. Ему повезло, его миновали вражеские пули, он не подорвался на растяжке, а единственный большой бой запомнился только грохотом выстрелов, свистом пуль и взрывами сыпавшихся на них мин. По нему стреляли, он стрелял в ответ, но не был уверен, попал ли хоть раз. Потом подоспели вертушки и ударили по духам, но те испарились так, будто их и вовсе тут не было. И все бы ничего, но его лучший друг Витька лежал, раскинув руки, на земле, а его глаза бессмысленно таращились в небо. И надо бы подойти и закрыть ему глаза, но сил на это не было ни физических, ни моральных. Это была не единственная потеря их взвода, но именно Виктор был его товарищем.
После молитвы был непродолжительный отдых, а затем снова начались занятия. На сей раз в класс, где они занимались, принесли винтовку. Ведущий занятие Галеев взял ее в руки и спросил у продолжавшего сидеть с задумчивым видом Шматова:
— Эй, новобранец, как тебя, хорош мух ноздрями ловить! Вот скажи, это что, по-твоему?
— Ружо, дяденька?
— Эх, ты, серость! Ну-ка, ты теперь, Анисимов!
Анисимов — невзрачного вида солдат с невыразительным лицом — тут же вскочил и отбарабанил:
— Это есть шестилинейная переделочная винтовка системы Крынка![10]
— Вот, это правильно! Повтори теперь ты, Шматов.
— Ружо, дяденька.
— Ты о чем думаешь, паразит? — изумился унтер.
— О том, как у кота яйца ободрать, — бесхитростно отвечал новобранец, вызвав просто дикий хохот у своих товарищей.
— У кота, врать не буду, не знаю, — нахмурился Галеев, — а вот у тебя, дурака, должно сегодня обдеру. Это кто же тебя, сукина сына, надоумил, интересно?
Сидевший в первом ряду ефрейтор Хитров обернулся и глазами стрельнул в сторону Дмитрия, что не укрылось от зоркого унтерского взгляда.
— Будищев!
— Я.
— Что это?
— Шестилинейная переделочная винтовка системы Крынка, — уверенно отвечал тот.
— Запомнил или видал прежде? — поинтересовался унтер-офицер.
— Запомнил.
— Ну-ка возьми в руки.
Дмитрий с интересом взялся за оружие и подбросил его в руках. Винтовка оказалась довольно тяжелой, но при этом неожиданно прикладистой и удобной. Калибр ее был большим, миллиметров пятнадцать или около того. Затвор откидывался в сторону, открывая казенник.
— Ничего себе, карамультук! — вырвалось у новобранца.
В этот момент в класс вошел поручик Венегер. Сегодня была его очередь наблюдать за учебой, однако их благородие до сих пор не проявлял интереса к сему действу, всецело доверяя педагогическим способностям унтеров. Но взрыв хохота после ответа Шматова привлек его внимание.
— Встать, смирно! — скомандовал Галеев, заметив офицера.
Солдаты и новобранцы дружно вскочили и, замерев, принялись есть глазами начальство. Старший офицер роты, очевидно, был в дурном настроении и искал, на ком бы его сорвать.
— Что за идиотский смех? — раздраженным тоном спросил он унтера.
— Не могу знать! — гаркнул тот в ответ.
Впрочем, Венегеру ответ и не требовался. Постепенно распаляя себя, он принялся кричать:
— Кому это служба цагю и отечеству кажется смешной? Кто это гешил, что он в цигке? Какая сволочь вздумала устроить из готы балаган? Может, это тебе смешно? — накинулся он на продолжавшего стоять с винтовкой Будищева.
— Никак нет!
— Скажешь, не ты смеялся, каналья?
— Никак нет!
— Может, скажешь, что ты и смеяться не умеешь, скотина?
— Кто в армии служил, тот в цирке не смеется! — громко выкрикнул Дмитрий и, спохватившись, добавил: — Ваше благородие.
— Что? — выпучил глаза поручик. — Впгочем, ответ недугён. За бойкость хвалю. Галеев, поставишь этого бойкого под гужье на тги часа и немедля! Смотги, пговегю!!
— Слушаю!
Когда офицер вышел, Галеев заметно выдохнул, а потом, приказав вести занятия Хитрову, велел Будищеву идти за ним.
— Смотри, паря, — хмуро сказал унтер, когда они дошли до плаца, — язык у тебя острый, а мысли где сказать, а где и промолчать надобно, как я погляжу, и вовсе нет. Потому говорю прямо: с офицерами не умничай, целее морда будет! Что у поручика на уме, я не знаю, но может, его нелегкая и сюда принесет. Так что стой смирно, а отвечай либо «так точно», либо «не могу знать». Может, и пронесет. И помни, то, что ты Хитрову ребра пересчитал и тебе это покуда с рук сошло, еще ничего не значит. Офицер не ефрейтор, он глазом моргнет, как небо с овчинку покажется!
Вольноопределяющиеся сегодня целый день наблюдали за странным новобранцем и иногда покатывались со смеху, как давеча на молитве. Его ловкий ответ Венегеру и вовсе привел приятелей в бурный восторг, однако назначенное поручиком наказание заставило их забеспокоиться. Дело в том, что старший офицер роты редко рукоприкладствовал при свидетелях, однако вполне мог избить стоящего под ружьем солдата один на один. Во всяком случае,
