– Ты каждый день будешь возвращаться в это время? – спросила Надя, прижимаясь виском к колючей щеке мужа. Ерожин смотрел на жену и сиял от счастья.
– Не знаю, Надюха. Я всего второй день на службе.
Только обняв Надю и детей после недолгой разлуки, он до конца ощутил, насколько соскучился по ним. Лена и Ванечка, заметно за лето подросшие и черные от самарского солнца, как два папуасика, носились по комнате, громко топали и издавали победные крики. Надя тоже загорела и стала еще красивее». При смуглой коже ее белые волосы смотрелись, как изощрение модных парикмахеров.
– Давай положим их спать? – с просящей интонацией предложил Петр Григорьевич. Ему не терпелось получить жену.
– Они дрыхли в самолете. Попробуй их теперь загнать в постель, – понимающе улыбнулась Надя. Ей самой хотелось близости мужа, но материнское сердце призывало к терпению. – Пошли, покормлю тебя ужином.
Петр Григорьевич с грустью отпустил жену и поплелся и ванную. Возился он там довольно долго.
– Ты не умер? Мясо с грибами остывает, – поторопила молодая хозяйка.
– Подойди на минутку, – высунув голову, попросил Ерожин.
Надя прошла на зов и не успела понять ловушки, как супруг запер дверь и стянул с нее халатик. Высказать неудовольствие было поздно. Ваня и Леночка продолжали носиться, но заметив, что мамы нет, разом остановились, переглянулись и заорали в голос. Не закрывая рта, близняшки обошли квартиру и, сообразив, что единственное место, где могут укрыться родители, это ванная, принялись лупить в дверь ножками и ручками. Но им не открывали. На счастье Ерожина, в прихожей оказался большой мяч. Ваня первым заметил игрушку и переключил свое внимание на нее. Леночка, увидав, что брат захватил красивый мячик, замолкла, и оба, сопя от натуги, стали бороться за находку. Наконец дверь открылась, и раскрасневшаяся Надя взяла ребят за руки.
– До ночи дотерпеть не можешь, – укоризненно бросила она Ерожину, однако особого сожаления голос жены не выражал.
– Теперь могу и до ночи, – ответил удовлетворенный супруг, направляясь к столу. Дети, забыв мяч, набросились на него, и Петру Григорьевичу пришлось стать конем. Проскакав на четвереньках по всем комнатам, он снял с себя двойняшек и опять пошел мыть руки. Но на сей раз надолго не задержался.
Ужин начался как в рождественской сказке. Дети, усевшись отдельно за маленьким столиком, сосредоточено поедали каждый по банану. Надя в фартучке кормила мужа, успевая и к ним.
– Теперь я стану типичной офицерской женой. Буду готовить обед и ждать мужа со службы. Надеюсь, ночных дежурств у тебя не предполагается? – И она внимательно взглянула в серые глаза мужа.
– Я тоже надеюсь. – Петр Григорьевич выдержал взгляд жены и, на всякий случай, добавил: – Я пока не все свои обязанности знаю.
– Но ты когда-то служил, – возразила Надя.
– Служил, в министерстве. А начальником, так сказать, производственного отдела впервые.
– Никита Васильевич Бобров, по-моему, до ночи на службе не сидел… Ты же в молодости работал следователем? Не думаю, что многое у вас в системе изменилось.
Супруг хотел ответить, что капитан в областном отделе и подполковник в центральном управлении – это две большие разницы, но не успел, поскольку Ванечка перевернул столик и завалил свое креслице. Громкий крик сына заставил Ерожина зажать уши. Леночка сперва засмеялась, а потом присоединилась к брату на еще более высокой ноте. Надя подхватила малышей и увела их в детскую комнату.
Пока жена занимала двойняшек, Ерожин уселся за свой письменный стол и стал обдумывать завтрашний день. Работы было столько, что без разумной последовательности с ней не управишься. Да еще и личное расследование, которое он вел по просьбе генерала Грыжина. История с Николаем приобретала все более тревожный оттенок.
Подполковник дождался прошлым вечером Петровича и его супругу с дачи. За беседой с очаровательной Наташей время пролетело незаметно. Петрович вовсе не удивился вопросам Ерожина. Он сам заподозрил неладное и отнесся к визиту сыщика очень серьезно. От старого водителя Ерожин услышал много интересного. По словам старика, в последние перед отпуском дни молодой шеф сильно изменился. Он перестал спешить, откладывал деловые встречи, возил в рабочее время сынишку в Уголок Дурова, вообще вел себя как совсем другой человек. Они вместе прикинули, когда эти перемены начались. И оказалось, что отправным моментом можно считать день поездки в поликлинику. Особенно удивило Ерожина, что Николай, потратив столько времени на посещение медицинского учреждения и добыв справку, права менять не стал. Это было очень странно. Подполковник попросил Петровича припомнить, не брал ли Николай билет на поезд или междугородный автобус. Теперь на автобусе можно было добраться и до Парижа. Но такого факта водитель не зафиксировал.
– Ты снова в работе? – Надя стояла возле мужа, уперев руки в бока и, изображая гнев, комично морщила лоб.
– Что это детей не слышно? – Ерожин улыбнулся. Он и не заметил за своими мыслями, что в доме наступила тишина.
– Уложила. – Надя развела руки. – Теперь я твоя, мой повелитель. Или уже не нужна? Ты все в ванной успел…
Ерожин подхватил жену и понес в спальню. Его голова еще вертела деловые мысли, но для того чтобы перестроиться, соскучившемуся супругу хватило нескольких минут. Надя после волжских пляжей была обворожительна. Петру Григорьевичу казалось, что он обнимает нечто неземное. Она, счастливая его обожанием, отдавала себя нежно и одновременно неистово. Заснули они глубокой ночью. А в шесть утра пришел Ваня.
– Я хочу какать, – заявил карапуз с порога.
Ерожин с трудом поднял голову с подушки и переспросил. Поняв, что его чадо настроено серьезно, отец, пошатываясь, встал и понес сына на горшок. Мальчик через пять минут снова уснул, а Петр Григорьевич больше спать не мог. Он смотрел на спящую жену. Надя откинула одеяло, грудь ее обнажилась. Во сне она была прекрасна. Ерожин вспомнил, как флиртовал с Наташей, и ему стало стыдно. «Неисправимый скот! – ругал он себя. – Иметь такую бабу и заглядываться на других – распущенность и свинство». И Петр Григорьевич дал себе слово романа с Наташей не затевать. Хотя ростовская племянница Петровича, провожая подполковника, в дверях одарила его многообещающим взглядом, от которого он растаял.
Поначалу в рабочем кабинете счастливому су-пругу хотелось спать, и он через силу заставлял себя работать. Но в десять из Перми позвонил Волков, и Ерожин проснулся.
– Вы, как всегда, правы, Петр Григорьевич. Строкова отправилась в Москву не одна. Ее школьная подруга Маша Хлебникова ехала с Мариной в одном купе и до сих пор пребывает в столице. Ее мать и отчим московского адреса Маши не знают. Я вынул из семейного альбома несколько фотографий. Но там ей тринадцать лет. Именно в это время мать Хлебниковой вышла замуж второй раз. С тех пор ни одной ее фотографии в семье они не сделали.
– Плохо. Чеши в паспортный стол, по месту жительства. Пусть отсканируют фото с личной карты. Снималась же она для паспорта, – посоветовал Ерожин.
– Я уже там был. Обещают к часу дня выдать. Самолет у меня в четырнадцать десять.
– Жду.
Ерожин положил трубку и улыбнулся. Ему и раньше Тимофей Волков был симпатичен. И сейчас майор не подвел. Приятно иметь дело с умными мужиками. Петр Григорьевич легко прощал женщинам отсутствие прыткости мысли, особенно если их внешность этот недостаток компенсировала, но безбашенных мужчин презирал и опасался. «Против тупости даже лом не поможет», – говорил он в таких случаях.
В одиннадцать его вызвал Еремин и уже на пороге встретил вопросом о деле Колесникова.
– Работаю, Афанасий Борисович. Обещаю доложить в конце недели.
– А быстрее? – нажимал заместитель начальника Управления.
– Смогу – доложу раньше, – ответил Ерожин.
– Постарайся.
– Так точно, Афанасий Борисович.
– Ты почему до сих пор оружие не получил? – сменил тему генерал.
– Имею свое наградное.
– Покажи.
Ерожин достал из кармана маленький английский пистолетик с дарственной надписью министров Узбекистана и протянул генералу. Тот с мальчишеским любопытством рассмотрел оружие.
– А стрелять он может?
– С десяти метров уложил наповал преступницу.
– Это когда же?
– Несколько лет назад, на поле гольф-клуба в Нахабино. Вооружена была, стерва, и палила почем зря. Пришлось на поражение… – отрапортовал Ерожин.
– Помню эту историю. Тогда я о тебе впервой и услышал, – сообщил генерал, с сожалением возвращая подполковнику пистолет. Расставаться с красивой игрушкой начальству явно не хотелось:
– Когда-нибудь дашь пострелять?
– Возьмите сейчас, – предложил Петр Григорьевич.
– Сейчас некогда, – с сожалением отказался генерал и на прощание напомнил: – Табельное оружие ты все равно обязан получить.
