– Давай, Ларочка, – китайским болванчиком закивал босс.
«Надо же, какая дура, – удивленно подумалось Серафиме. – Чтоб так легко в такую ересь поверить. Да уж, семейка».
В коридоре Лариса Федоровна на мгновение задержалась, пропустив мужа вперед, и вдруг доверительно шепнула провожавшей их Серафиме:
– Запомните, Симочка, у вас все впереди. Главное для мудрой женщины – вовремя остановиться. Виноватый мужик – воск, лепи, что хочешь. Их надо уметь гнуть, но не ломать. А вам – спасибо.
«Сама я дура!» – уважительно глядя вслед удаляющейся чете Бобриковых, резюмировала Сима.
– Что у нас с банком? – Света томно скособочилась в кресле, обмахиваясь журналом. – Машина готова?
– Слушай, Золушка, выходи из образа. Твоя тыква ждет тебя на складе, – хихикнула Серафима. – Не быть тебе артисткой, Светка.
– Почему это?
– Режиссера не слушаешь, а экспромты у тебя неудачные.
– Это субъективное мнение непрофессионала, – обиделась Светлана. – Я всю сцену на себе вытянула. Нравится тебе или нет, а она поверила, и все обошлось.
– Медаль тебе, пиши заявление. Все, верни мне Жанку, работать надо.
– Ну, еще пять минуточек, – заканючила уборщица. – Когда еще в начальниках буду? Дай насладиться.
– Ладно.
– Спасибочки, – Светка снова по-хозяйски откинулась в кресле. – Сима, свари-ка мне кофе быстренько!
– Сейчас я тебе лучше юрисконсульта пригоню, чтобы ты ее уволила, – расхохоталась Серафима.
Кому-то изменяют, кто-то расстается, кто-то встречается. Круговорот чувств в природе бесконечен. Счастье и несчастье, встречи и разлуки так плотно переплетены между собою, что сложно понять, где заканчивается одно и начинается другое.
Зима, холодная, слякотная, гриппозная, стала для Серафимы праздником. Раздраженные сограждане, толкавшие ее в транспорте, казались милыми и несчастными, потому что они не жили в гармонии друг с другом. Терпимость и благожелательность росли в Симе в геометрической прогрессии. Когда на душе светло, то и фонарей не надо. Счастье перестало пугать, она даже начала привыкать к нему, страх отступал, настоящее казалось незыблемым и стабильным. Волновало лишь одно – пока не шло речи о браке. Но, во-первых, утешала себя Серафима, для столь серьезного решения еще слишком рано, а во-вторых, разве в штампе счастье? Да и никакая это не гарантия, а ненужный атрибут, отпугивающий мужчин.
Она твердо знала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не заговорит на эту тему первой.
Вконце февраля Антона срочно услали в командировку.
– Лапа моя, не успеваю тебе ключи передать, – расстроился он. – И главное – вообще не понимаю, на сколько еду, обратных билетов еще нет. Ты меня дождешься?
– В каком смысле «дождусь»? – опешила Серафима. На носу было Двадцать третье февраля и Восьмое марта, а тут такие непонятные события.
– Мне страшно оставлять тебя одну, – признался Антон. – И мне было бы спокойнее, если бы ты осталась в нашей квартире. Давно думал сделать тебе ключи, и вот теперь сам виноват – буду дергаться.
– А ты где? – Симу это выступление совершенно сбило с толка. То ли признание, то ли оправдание, то ли еще что.
– В аэропорт несусь.
– А. Ну счастливо.
– Ты не ответила. Дождешься?
– Антон, но ты же не в армию на два года уходишь! И мне не шестнадцать лет! Куда я денусь?
«Тьфу! – тут же расстроилась она. – Так говорить ни в коем случае нельзя. Мужчина всегда должен быть в напряжении и держаться за свою женщину. Как это «куда денусь»? Такая всем нужна, а он там теперь расслабится. Да еще в командировке! Знаю я эти командировки!»
Хотелось плакать.
– Ты к празднику хотя бы вернешься?
– Я постараюсь. Обязательно, – горячо зашептал Антон, не уточняя, к какому именно: к женскому или мужскому.
Пришлось ехать ночевать к бабушке.
– Что случилось? – перепугалась Анфиса Макаровна, увидев на пороге внучку с трагически перекошенным лицом.
– Он уехал! – неожиданно разрыдалась Сима. Слезы лились таким потоком, что она даже мельком удивилась, как это бескрайнее горе удалось довезти до дома и не расплескать.
– Как это? Что? Ты беременна?
– Бабуль, ну чего ты всякую ерунду говоришь? – всхлипнула Серафима. Бабушка своими вопросами не к месту мешала прочувствовать трагичность момента.
– Это не ерунда. А чего тогда голосишь? Не помер же. Надолго уехал-то?
– На неделю, наверное. – Сима снова зарыдала.
– Тьфу, дурища. Я думала, серьезное что-то случилось, – махнула рукой Анфиса Макаровна.
– А это, по-твоему, не серьезно? Я без него дня не могу.
– Вот, заодно и потренируешься, – донеслось из кухни. – Не было бы в твоей жизни большего горя.
– Ты не понимаешь. Он же в командировке! А вдруг он там с кем-нибудь…
Нет, про такой ужас даже думать не хотелось. Сердце оборвалось, повиснув тяжелым булыжником на тонкой резиночке. Казалось, еще секунда и – все.
– Вдруг с кем-нибудь, – легкомысленно передразнила бабушка. – Тоже мне, небывалое явление. Да запросто! И вдруг, и с кем-нибудь! И чего в этом такого? Физиология. У мужчин она на первом месте. Самое страшное – духовная измена. Если любит – и неделю вытерпит, и не случится ничего.
– А если нет? – страшным шепотом спросила Серафима.
– А если нет, тогда и даром он не нужен.
– А как узнать?
– Никак. Об этом не надо ни знать, ни думать. Меньше знаешь – крепче спишь. Думай о хорошем, мысль материальна.
– Конечно, о хорошем, – надулась Сима. – Сначала наговорила гадостей, а теперь на позитив настраиваешь.
– Морально надо быть готовой ко всему, – пояснила свою позицию бабушка.
На сковороде жарилось мясо, запах которого мешал страдать.
– Куда столько-то, мы не съедим, – Серафима подумала, что попереживает потом, вечером, когда останется одна.
Ответить Анфиса Макаровна не успела.
– «Каламбия Пикчерз» не представляет, – донеслось из ванны фальшивое пение, и в коридор шагнул голый смуглый атлет в повязанном на бедрах полотенце. – Анфиса, я готов!
– Что это? – одними губами прошептала Серафима.
– Это Иван, – смутилась бабушка. – Так надо.
– Кому надо?
Анфиса Макаровна многозначительно указала глазами на потолок.
– А он кто?
– Колдун.
– Ясно, – прошипела Серафима, решительно шагнув к гостю.
Тот белозубо улыбнулся и взялся за полотенце, то ли собираясь его сорвать, то ли, наоборот, придержать, чтобы не упало.
– Вижу заботу. Птицей мечется. Оставь, успокой. Не твоя это забота. Хорошо все будет. Что твое, то никто не поднимет.
С этими словами он прошествовал в Симину комнату и закрыл двери.
– Ну вот, а ты переживала, – удовлетворенно констатировала бабушка.
