Когда на душе черно и тоскливо, любая мелочь выводит из себя. Тем более такая, как посторонний молодой мужчина в доме.
Предупредить Чугунову, чтобы она придерживалась версии «случайно зашла», Серафима не успела. Откровенно говоря, просто не сообразила от радости грядущего освобождения. В том, что Зойка уволочет добычу к себе, она даже не сомневалась.
– А мы мимо шли, – начала было Серафима, но тут же была перебита бабушкой:
– Я вот интересуюсь: кто это мы и почему ты шла не домой, а мимо дома? – Анфиса Макаровна напряглась. Она прекрасно понимала, что ее дружеская услуга зашла слишком далеко, и разрывалась между умоляющей о помощи Марго и раздраженной внучкой.
– Мы – это я, – ввинтилась в прихожую Чугунова. – Здрасьте, Анфиса Макаровна! Где жилец?
– Какой жилец? – покраснела бабушка.
– Да который надоел. Вы не стесняйтесь, чего уж тут. Не все такие гостеприимные, как я. Тем более что я тоже рада далеко не всем. Вот если бы у меня Симона поселилась, я бы ее уже через день поперла. А как же? На что мне конкурентка? Вдруг я свою судьбу в лифте встречу? А домой-то не приведешь, если там чужие. Тем более что тут все по взаимному согласию: вам ни к чему, а мне позарез надо. Очень все складно получилось.
– Добрый вечер. – В коридор на звук беседы вышел Иван. Как всегда – в тренировочных и с голым торсом. – Уж не меня ли тут, как старый диван, пристраивают?
– Тебя, – ласково улыбнулась Сима и предостерегающе процедила: – Будешь возражать?
Иван внимательно осмотрел задохнувшуюся от восторга Чугунову. Серафима тоже уставилась на подругу. Если быть объективной, то Зойка была не такой уж полной, скорее сдобной и аппетитной. Лицо, если смыть косметику, тоже вполне ничего себе: глаза добрые, щеки румяные, улыбка радушная. Что еще нужно мужчине если не для счастья, то хотя бы для временного проживания?
– Беру, – выдохнула Зойка, чуть все не испортив. – В смысле, не хотите ли чаю?
При этом она, вдруг вспомнив про пакеты, проиллюстрировала приглашение, тряхнув булькнувшим содержимым.
– У вас с собой? – ухмыльнулся Иван. – Или вы к нам?
Именно уверенное «к нам» и добило Серафиму окончательно. Какая феерическая наглость! Он уже мыслит себя неотъемлемой частью их семьи.
– Не «к нам», а «к вам», – директивно поправила она зарвавшегося гостя. – Зой, у нас чая нет.
– А у меня есть, – понимающе кивнула подруга. – И не только чай. Приглашаю.
– Ну мы с бабулей как-нибудь в следующий раз, – Серафима ободряюще улыбнулась Ивану. – А ты давай.
– С вещами? – он криво и, как показалось Симе, с сожалением, ухмыльнулся.
– С вещами! – хором обрадовались заговорщицы. Причины у этой радости были абсолютно разными, но степень – одинаковой. Как же приятно, когда цели совпадают.
Бабушка смущенно молчала, испытывая и стыд, и облегчение. В конце концов, уж у Зойки-то мальчика точно не найдут. Хотя жаль, что с Серафимой у них ничего не получилось.
–Ты чего такая кислая? – заботливо спросила Жанна. – И с каждым днем все кислее и кислее.
– Да так, ерунда, – Серафима махнула рукой. – Личное.
– Не скажи, – живо возразила Жанна. – Личное не может быть ерундой. Особенно накануне Восьмого марта. Такой день бывает раз в год, тут либо все решается, либо рушится.
Они сидели в операторской и маялись от безделья. День был на удивление тягостным и унылым. Завтра начнется предпраздничная суета, мужчины будут поздравлять, дарить цветы, говорить комплименты, мучительно выискивая, что бы выдающегося отметить в давно примелькавшихся обликах сотрудниц. Но сегодня не было даже намека на предвкушение завтрашнего торжества. То ли давление, то ли магнитные бури, то ли просто крах надежд. Если готовишься к похоронам, то глобальные события мало волнуют. Тем более что предпраздничной атмосферой на работе даже не пахло. Бобриков с утра наорал на Жанну, не вовремя доставившую факс, на Серафиму, плохо заварившую чай, и на заведующего складом, не угодившего с отчетом.
К слову сказать, с Жанной у шефа пока никакого романа так и не было. Серафима все присматривалась и ждала со смешанным чувством недовольства собой, своей пассивностью и даже попустительством. К жене шефа Сима после истории с Лизиным увольнением начала испытывать нечто сродни уважению.
С тех пор как появился Антон, она стала совершенно иначе относиться к легкомыслию женатых мужчин, примеривая все известные случаи адюльтера на себя. Что чувствует женщина, которую обманывают? Подозревает? Мучается? Проверяет ночами эсэмэски на трубке мужа? Пытается взломать почту или аську? Рыдает, но соглашается на унижение? Прощает? Или не прощает? Это было так страшно, от подобных моделей веяло такой безысходностью, что Серафима изо всех сил пыталась не рассуждать на столь мрачные темы. Но то ли интуиция, то ли необоснованные страхи заставляли ее вновь и вновь примерять на себя шкуру обманутой и покинутой. Ответа на ее вопросы не было. Каждый выбирает свою дорогу. Как страшно оказаться на перепутье. Но шансов избежать этого выбора нет. Рано или поздно фортуна сделает подножку, и любая, гордо шествующая по жизни женщина, еще пять минут назад считавшая себя счастливой, уверенная в завтрашнем и даже послезавтрашнем дне, раздававшая советы и реагировавшая на чужие проблемы с юношеским максимализмом ни разу не преданной и не проданной, окажется там, где оказаться не чаяла – в грязи, в реальности, в том, из чего сотканы поломанные судьбы, разбитые сердца и скомканное, как бумажный лист, будущее.
Что касалось Антона, то за последние дни Серафима уже успела столько всего напридумывать, что подсознательно была готова ко всему и даже отчасти смирилась с тем, что ее бросили. Но надежда еще теплилась: а вдруг? Обсуждать свою беду ни с кем не хотелось. Слишком больно. Слишком горько. Да и знала она заранее все, что ей скажут. Серафима и сама умела утешать, говоря дежурные фразы и фальшиво убеждая, что все еще впереди. Никому не дано знать, что будет впереди, и не последний ли шанс упущен. Жизнь – это промежуточная станция без расписания. Поезда несутся мимо, обдавая горячим дыханием чужих судеб, отзвуками чужого мира и оставляя лишь крошечную надежду: следующий может остановиться. А как разобраться, стоит ли в него садиться? А вдруг не туда увезет? Ведь не вернешься, не проживешь уже прожитое. Дни утекают под колеса пунктиром шпал, обратной дороги нет. Есть только новая, и кто ее разберет, по какому маршруту придется путешествовать и есть ли где-то на этой траектории то самое долгожданное счастье. А вдруг оно осталось на другой ветке?
Когда перестаешь судорожно ждать и надеяться, то иногда происходит чудо. Редко, но все же.
