— Высокий такой, статный, — описал его Мило, — чуть ли не с тебя, воин. И тоже без бороды. Одет странно… и ткань шибко плотная, и непонятно как выткана… нитей не разглядеть. И к телу прилегает, будто вторая кожа…
Что еще удивило лично хозяина дома — визитер тот странный ничем не пахнул.
— Ну, понимаете, — были его слова, — мужчина хоть чем-то всегда обязательно пахнуть должен. Едой, недавно съеденной. Землей, в которой копался… ну, если не белоручка. Собственным потом. А от этого — никаких запахов. Я, хоть ближе всех стоял, ничего не почувствовал.
Вздохнув невесело, Мило продолжил:
— А еще ведь все время лыбился, как полоумный. Хотя нет: был у нас в деревне дурачок, так тот хотя бы время от времени плакал. Особенно когда больно. А этот только лыбился и лыбился. Даже когда угрожал
Прибыл, впрочем, этот странный улыбчивый субъект изначально не с угрозами и точно не на экскурсию. Но с деловым предложением: выкупить у деревни дюжину девушек.
— Ну, из тех, которые созрели уже, — пояснил староста, — готовы хоть завтра детей рожать. Но вот с парнями еще… ни разу… это самое. Ты меня понимаешь?
Вопрос адресовался лично мне, как мужчине от мужчины. Я в подтверждение кивнул, и Мило продолжил свое нерадостное повествование.
Обладатель летающего шатра обещал заплатить золотом за каждую девицу. Общине или ее родителям — он не уточнял, Лишь одно условие поставил: чтобы жители деревни сами отыскали подходящих кандидаток и привели к вышеназванному шатру, как раз приземлившемуся на окраине деревни.
Проще говоря, будут девушки — будет золото. И даже продемонстрировал небольшой слиток в подтверждение своей платежеспособности.
— А что мы? — прокомментировал теперь эту попытку чернобородый. — Ты, конечно, сам видишь… живем небогато. До кхонаса даже мне далеко. А я здесь человек не последний. Ну, не избалованы деньгами, понимаешь? Но чтобы кто-то согласился продать родную кровиночку… да я до сих пор не понимаю, как этому ублюдку такое в башку прийти могло. Видать, точно слабоумный!
Потому реакцию селян, собравшихся вокруг летающего шатра и его хозяина, нетрудно было предсказать. В завидном единодушии они освистали наглого чужака и велели убираться подальше. Желательно — сразу к Морглокху. Кто-то даже швырнул в обладателя летающего шатра камень. Прямо в голову попал. Но господин на летающем шатре как будто не заметил.
— Другой бы сразу грохнулся… добро, если в живых остался, — высказался на сей счет Мило. — А этому… этот хоть бы улыбочку свою треклятую с рожи убрал. Как стоял, так и стоит, ублюдок. Стоит, зубоскалит!
Невредимый, и все такой же невозмутимый и улыбчивый, он, конечно, убрался в свой шатер. И вскоре это сооружение поднялось в небо, покидая негостеприимную деревню. Вот только прежде, чем улететь, господин на летающем шатре поставил селянам срок.
— Через седмицу вернусь, говорит, — рассказывал Мило, — и либо те, кто хотят золота, приведут ко мне девушек, либо я сам возьму. Не платя ни медяшки.
— А если сам мог взять, то зачем ему вообще с вами торговаться? — не понял я. — Платить вам?
— Да Морглокх его знает, — махнул рукой староста, словно муху отгонял. — Может, легче ему так. Не надо самому девиц проверять, невинны они еще или нет. Опасался время зря потратить, первых попавшихся похищая. А может, просто унизить нас всех хотел. Показать, какой он над всеми нами хозяин и господин. А что? Люди разные бывают.
Как бы то ни было, но назначенный этим торговцем живым товаром срок в семь дней вышел, а выполнять его гнусное требование желающих не нашлось. И тогда, буквально за день до нашего прихода, господин в летающем шатре прибыл вновь. Чтоб исполнить свою угрозу.
Дело было так: несколько девушек, которым надоело копаться в огороде, решили улизнуть. Сперва погулять по лугу, потом к речке сходить. Не искупаться — уж больно холодная нынче погода стояла. Просто побросать в воду камушки. И, что греха таить, полюбоваться на себя, любимых, отражающихся в воде. А что? Другого зеркала в их распоряжении не было.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Полюбоваться, пообсуждать друг дружку, похихикать. И, наверное, погадать на возлюбленных.
Вот тогда-то и появился в небе распроклятый шатер. И несчастных девушек просто втянуло в него неведомой силой — невзирая на попытки сопротивления.
О произошедшем рассказал пастушок, ранее заметивший этих отлынивавших от работы, праздно шатавшихся девиц.
— Как будто за веревки их потянуло… невидимые, — сказал Мило, как видно, повторяя описание, данное пастухом, — как ведро из колодца. Раз — и вверх. Пастушок, конечно, всю деревню поднял. Да что толку? Пока мужики собрались, шатра того морглокхова и след простыл!
Причем староста был уверен, что неприятности деревни только начинаются. Улыбчивый выродок на летающем шатре умыкнул всего четырех девушек. А требовалась-то ему, как было сказано, дюжина. Так что в ближайшие дни (или, как сказал староста, «ночи») стоило ждать возвращения этого работорговца. И новых похищений.
— Многие родители своих дочерей вообще теперь из дому не выпускают, — рассказывал Мило, — только, боюсь, этот недоносок и из дома умыкнуть может. Вон, могущественный какой!
О том же, что ждало похищенных девушек, страшно было и подумать. В этом что староста и другие селяне, что мы с Валей были единодушны. Спутница моя вообще погрустнела, молча слушая рассказ Мило.
Погрустнел и я, хоть и по другой причине… точнее, не только по этой. Даже не глядя на пультик, на показатель синхронизации, я понимал, что в этом, похоже, и заключалась цель моего пребывания в этой эпохе. Победить обладателя летающего шатра, спасти местный люд от его посягательств. Вот только как это сделать, не имея в арсенале даже плохонького ПЗРК?
— Хотели мы уже к кхонасу посланников отправлять, — завершал свое повествование староста, — но тут вы явились. Вернее, ты… могучий воин.
Лестно, конечно, когда тебя так называют. А не падки на лесть, наверное, разве что мертвецы и бездушные роботы. Однако и не поделиться своими опасениями я не мог.
— Мой меч к вашим услугам, — были мои слова, — вот только… боюсь, не достать мне мечом этот шатер. По крайней мере, когда он в воздухе. Да и хозяин его… говоришь, ему даже камень, в голову попавший, вреда не причинил?
При этом сам я не мог не вспомнить опять-таки камень, отправивший меня в нокаут во время схватки с подручными Кхугла. И машинально протянул руку к затылку — ощупать новоиспеченную шишку.
— Трудно, понимаю, — отвечал Мило, — но нам-то, воин, сам понимаешь… еще трудней. Мы сражаться не мастаки, опять же вилами и косой много не навоюешь.
Потом подумал — и добавил, будто вспомнив что-то важное:
— Ты вот что, воин. Можно ведь с колдуньей посоветоваться. Наверняка что-нибудь подскажет… она мудрая. Тут недалеко живет. За рекой, на опушке. Где-то… к полуночи отсюда.
«Полночью» и «полднем», насколько я знаю, в старые времена многие народы обозначали части света — соответственно, север и юг. То есть, обитала колдунья к северу от деревни.
С другой стороны, части света в моем случае так себе ориентир — без компаса-то. Остается рассчитывать на показания пультика. Да и надежнее.
Что еще интересно, о наличии в шаговой доступности от деревни колдуньи Мило говорил спокойно, без страха и мистического трепета. Просто-таки как о чем-то само собой разумеющемся. И не похоже было, чтобы кто-то из селян порывался взяться за вилы, линчевать колдунью или предать огню. А то, что сама она живет отдельно от деревни, объяснялось, скорее всего, лишь нелюдимостью. Да еще отсутствием общих интересов с простыми пахарями и скотоводами, к знаниям не стремящимся, к загадкам мироздания равнодушным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
А ведь происходи дело, скажем, в средневековой Европе, хватило бы малейшего подозрения, чьего-то устного доноса вкупе с репутацией отшельницы, чтобы подозрительную особу отправили на костер. На всякий пожарный, простите за невольный каламбур.
Еще я вспомнил, что и в более старые времена, средневековью предшествовавшие у некоторых народов уже имелся страх перед колдунами. Выражался он в том, что у людей было в порядке вещей скрывать свое имя от посторонних, особенно незнакомцев. Дабы его ненароком не услышал колдун (злой, ясен пень) и тем самым не обрел власть над проговорившимся индивидом. Мотив этот — знание имени как инструмент контроля — впоследствии нашел еще отражение в сказке братьев Гримм про Румпельштильцхена.
