Обычно в декабре всё это сильно портит садоводу настроение. Его берёт страх, что под влиянием мороза или сильного припека, сырости, сухости, обилия солнца или недостатка его, ничто из посаженного им не примется. И он начинает ломать себе голову, как бы возместить страшный ущерб.
Кроме того, он видит, что даже если эту беду как-нибудь пронесет мимо, у него в саду не будет почти ни одного из тех «ценнейших, пышноцветущих, совершенно новых, непревзойденных» сортов, о которых он прочел в шестидесяти каталогах; вот это уж действительно недопустимый минус, который необходимо так или иначе устранить. Тут зимующий садовод совсем перестает думать о том, что у него в саду имеется, и отдается мыслям о том, чего там нету; а этого — гораздо больше. Он набрасывается на каталоги и отчеркивает в них то, что необходимо заказать, что нужно завести во что бы то ни стало. С наскоку он намечает к приобретению четыреста девяносто видов многолетников, которые надо заказать непременно. Пересчитав их и несколько умерив свой пыл, он с болью в сердце начинает вычеркивать те, от которых пока придется отказаться. Эту мучительную ампутацию приходится проделать еще пять раз, так что в конце концов остается каких-нибудь сто двадцать «самых ценных, благородных и необходимых» многолетников, которые он, охваченный восторгом, тотчас и заказывает. «Господи, поскорей бы март!» — думает он при этом с лихорадочным нетерпением. Но господь помутил его разум: в марте он обнаруживает, что в саду у него с великим трудом найдешь разве два-три места, куда еще можно что-то посадить, да и то у самой изгороди, за кустами японской айвы.
Покончив с этой главной и — как мы видим — немного преждевременной зимней работой, садовод начинает нестерпимо скучать. Поскольку «в марте начнется», он считает дни, остающиеся до марта; а так как их слишком много, отнимает две недели, исходя из того, что «иной раз начинается уже в феврале». Ничего не поделаешь, надо ждать. Тогда садовод бросается на что-нибудь другое — например, на софу, на диван или на шезлонг — и пробует погрузиться в зимнюю спячку, следуя примеру природы.
Однако через полчаса он неожиданно вскакивает из этого горизонтального положения, загоревшись новой мыслью. Горшки! Ведь можно выращивать цветы в горшках! Перед ним тотчас возникают заросли пальм и латаний, драцен и традесканций, аспарагусов, кливий, аспидистр, мимоз и бегоний — во всей их тропической красе. И между ними, конечно, расцветет какая-нибудь скороспелая примула, какой-нибудь гиацинт или цикламен. В прихожей устроим экваториальные джунгли, по лестнице будут сбегать лианы, а на окнах поставим цветы, которые будут цвести как сумасшедшие. Тут садовод озирается по сторонам: он уже не видит комнаты, в которой живет; вокруг него райский девственный лес, который он создаст. И он бежит в цветоводство — здесь же, за углом, — чтобы принести оттуда охапку растительных драгоценностей.
Принеся домой свою добычу, он обнаруживает:
• что, если высадить всё это, получится отнюдь не экваториальный девственный лес, а скорей небольшая горшечная лавка;
• что на окна ничего ставить нельзя, так как женщины с пеной у рта доказывают ему, будто окна существуют для проветривания помещения;
• что на лестнице тоже ничего нельзя ставить, потому что он там разведет свинушник и набрызгает водой;
• что прихожую нельзя превращать в тропические заросли, так как, несмотря на его слёзные просьбы и ругань, женщины не желают отказываться от привычки отворять там окна на мороз.
Кончается тем, что садовод уносит свои сокровища в подвал, утешая себя тем, что там они по крайней мере не замерзнут. А весной, копаясь в теплой почве сада, он начисто о них забывает. Но эти неудачи нисколько не помешают ему через год, в декабре, опять попытаться, при помощи новых цветочных горшков, превратить свою квартиру в зимний сад. Перед вами — ещё одно проявление вечной жизни природы.
О жизни садовода
Говорят, розы знают свое время. Это верно: роз нельзя ждать раньше июня, а то и июля, кроме того — три года уходит у них на рост: раньше этого они не дадут вам порядочного венчика. Но гораздо правильней будет сказать, что знают свое время дубы. Или березы. Посадил я несколько березок и думаю: «Здесь будет березовая роща; а вот в том углу подымется могучий столетний дуб». И посадил дубок. Но прошло вот уже два года, а нет еще ни столетнего дуба, ни столетней березовой рощи, приюта нимф. Несколько лет я, понятное дело, еще подожду: у нас, садовников, адское терпение.
У меня на лужайке стоит ливанский кедр, почти с меня ростом; согласно научным данным, кедр должен превысить сто метров, при толщине в шестнадцать метров. Хотелось бы мне дождаться, когда он достигнет предусмотренной вышины и охвата. Право, было бы очень подходяще, если б я дожил в добром здоровье до этого момента и, так сказать, пожал плоды своих трудов. Пока он вырос у меня на целых двадцать шесть сантиметров. Что ж, подождем еще.
Или возьмем какую-нибудь травку. Она, правда, — если вы её посеяли как следует, и воробьи её не поклевали, — через две недели взойдет, а через шесть её уже можно косить. Но до английского газона тут еще далеко. У меня для английского газона есть замечательный рецепт, принадлежащий, подобно рецепту на устерский соус, одному «английскому сквайру». Некий американский миллиардер сказал этому сквайру:
— Сэр, я заплачу вам любую сумму, если вы мне откроете, каким способом можно получить такой совершенный, безукоризненный, зеленый, густой, бархатный, ровный, свежий, не поддающийся порче, — короче говоря, такой английский газон, как у вас.
— Это очень просто, — ответил английский сквайр. — Надо тщательно обработать почву на большую глубину. Она должна быть тучной и довольно рыхлой; но не кислой, не жирной, не тяжелой и не скудной. Потом нужно её хорошенько выровнять, чтоб была как столешница. Посеяв траву, тщательно пробороните землю. Потом каждый день поливайте и, когда трава вырастет, раз в неделю косите её; скошенное выметайте метлой, а газон бороздите. Каждый день нужно поливать его, опрыскивать, увлажнять, сбрызгивать или дождевать. После трехсот лет такой обработки вы получите точно такой же замечательный газон, как у меня.
Прибавьте к этому, что каждый садовод хотел бы, да и на самом деле должен испытать на практике все сорта роз, в отношении бутонов и цветов, стебля и листьев, кроны и других особенностей; а равно все виды тюльпанов и лилий, ирисов, дельфиниумов, гвоздик, колокольчиков, астильб, фиалок, флоксов, хризантем, георгин, гладиолусов, пионов, астр, примул, анемон, орликов, камнеломок, горечавок, подсолнечников, желтых лилий, маков, золотеня, купальниц, вероники, — из которых каждый имеет по меньшей мере дюжину первоклассных, необходимых пород, разновидностей и гибридов. К этому нужно добавить несколько сот родов и видов, имеющих только от трех до двенадцати разновидностей. Далее, необходимо уделить особое внимание растениям горным, водяным, вересковым, луковичным, папоротниковым, тенелюбивым, древовидным и вечнозеленым. Если сложить время, требующееся на все это, то, по самым скромным подсчетам, так сказать «на брата» выйдет по одиннадцати столетий. Садоводу нужно бы одиннадцать столетий на то, чтобы испытать, изучить и оценить на практике всё, что ему полагается. Дешевле уступить не могу, самое большее — скину пять процентов, только для вас, поскольку вам нет надобности разводить всё, хоть и стоило бы! Но вы должны поторопиться, не теряя дня даром, если хотите поспеть к указанному сроку. Начатое надо доводить до конца — это ваш долг перед вашим садом. И рецепта я вам не дам. Вы должны сами пробовать и добиваться.
Мы, садоводы, можно сказать, живем будущим. Расцвели у нас розы, мы уже думаем о том, что через год они зацветут еще пышней. А вот эта елочка через каких-нибудь десять лет станет настоящим деревцем, — поскорей бы только эти десять лет проходили! Так хочется видеть, какими будут эти березки лет через пятьдесят. Настоящее, лучшее — еще впереди. С каждым годом все разрастается и хорошеет. Слава богу, и мы продвинулись на целый год дальше!
