— Вот ваши деньги, перевод из Магадана. — Он достал из небольшого сейфа пачку денег. — Двести рублей. Пересчитайте, пожалуйста. Расписку, я полагаю, не нужно? — спросил он у Владыкина.
— Почему? — возразил тот. — Нет уж, пожалуйста, напишите. Деньги — это дело такое…
Укладова присела к столу, послушно написала расписку. Деньги пересчитывать не стала, повертела пачку в руках, сунула в карман пальто и сказала с грустной улыбкой:
— Даже сумочки нету, положить некуда.
К удивлению Сергея Петровича, ему в этот же день пришлось расстаться с золотыми часами марки «Заря» — одним из самых серьезных вещественных доказательств. За ними пришла Зинаида Симукова. Оделась она, вероятно, намеренно скромно. И лицо было чистым: ни губной помады, ни «завлекалочек». Лишь облупившийся лак на ногтях обновила.
— Я вас не вызывал. Что ж, милости прошу, садитесь. Рассказать что-нибудь пришли?
— Поговорить надо. Я не знала, дело-то серьезным оказалось. Я думала, так, пустяки.
— Что ж мы здесь, по-вашему, пустяками занимаемся?
Он с любопытством ее рассматривал. Неспроста она пожаловала, сейчас он узнает что-нибудь интересное. Без краски и помады она выглядела моложе и свежее. Выражение лица сосредоточенное — такое бывает у студентов, когда они садятся перед экзаменатором.
— Помните, когда обыск был, вы все о часах золотых спрашивали? Я еще говорила, что Степан будто их подарил.
Он кивнул.
— Наврала я тогда вам.
— Я знал, что вы говорите неправду.
Она внимательно рассматривала свои ногти. Он молча ждал: сейчас начнется интересное. Она глубоко вздохнула и, не поднимая головы, заговорила быстро, чуть захлебываясь, словно боялась, что если остановится, то продолжать уже не будет.
— Ну и наврала, подумаешь, что тут такого! Я же не знала тогда… И не совсем наврала, если хотите знать. Говорила, что это подарок на Восьмое марта, так оно и есть — подарок. Тут уж без обмана, точно, на Восьмое. Сбилась тогда с месяцами, так вы сами меня запутали… — Она замолчала. Лицо ее стало густо краснеть, она нахмурилась, отвела глаза в сторону. — Только не Степан подарил, а другой человек.
— Кто такой?
Рубеж был преодолен: самое трудное она сказала. И хотя лицо ее все еще продолжало оставаться нежно-розовым, но она уже приняла свободную позу и положила ногу на ногу.
— А это вас, извините, не касается. Другой — и все. Я не на допросе, мало ли вы захотите узнать! Говорю — другой, значит, другой. Не ладилось у нас со Степаном. Я в нем ошиблась, он — во мне. Разве не бывает так? А тут один человек стал за мной ухаживать. Более солидный… Он и часы подарил на Восьмое марта. Степану сказала, что на улице нашла, а он, дурачок, поверил. Ему что ни скажи… Сначала вроде совесть спать не давала, а потом вижу, он сам каждое воскресенье пропадает. Тоже другую завел. То есть баш на баш у нас получилось. Никто не в обиде.
— Ах, гражданка Симукова, а если и на этот раз вы говорите неправду? Почему я должен вам верить? А если опять врете? Вы докажите, что говорите правду!
Она открыла сумочку, порылась и положила на стол маленькую бархатную коробочку, в каких продаются в магазинах часы.
— А вот чем не доказательство?
На лице Сергея Петровича появилось скучное выражение: одного взгляда на коробочку для него было достаточно, чтобы понять, что ценная улика уплывает из рук.
— Я как узнала, в чем Степана подозревают, сразу пошла к тому человеку. Он у меня знаете какой аккуратный! У него, как в аптеке — все на месте, каждый карандашик. Сразу нашел коробочку. И паспорт на часы в ней лежит. Вы посмотрите.
— От кого узнали про Воронова?
— Помните девушку на фотографии? Еще у меня спрашивали, кто такая. К ней он зачастил, с ней у меня баш на баш получилось. От нее и узнала. Сама ко мне пришла.
«Ай да Таня! Не побоялась к сопернице пойти», — с одобрением подумал Митин. Достать из сейфа часы, завернутые в бумажку, и открыть миниатюрную крышечку лезвием ножа было делом одной минуты. С помощью карманной лупы он прочитал фабричный номер на корпусе часов. Тот же помер был в паспорте.
— Так что, товарищ следователь, разрешите получить часики. В магазине куплены, в пассаже. И на Степана вы напрасно… ни у кого он их не отнимал.
— Не пойму: вы о часах своих заботитесь или о Степане?
— Как хотите, так и понимайте. Степан мне ничего плохого не сделал.
— Хорошо, пишите расписку, что получили часы. Не забудьте указать их номер.
«Что ж, Укладова могла и ошибиться, признав их своими. Недаром же она колебалась, прежде чем показать на эти». Митин вздохнул. В прочном, казалось бы, мешке вдруг образовалась дыра, и в нее выпала важная улика. Чего доброго, так и другие потерять можно…
Но — странное дело! — это его не огорчило. Не то чтобы он обрадовался, просто на душе стало легче, будто чуть уменьшилась давившая тяжесть. Вот как обернулось это такое легкое вначале дело о примитивном грабеже! Если прежде следователь был рад каждому кирпичику, который клал в стену, то сейчас не печалился, когда кирпич не удавалось ровно уложить или он разбивался. Даже вульгарная и лживая Симукова, которую он однажды в душе назвал дрянью, уже не вызывала прежней антипатии. И в ее холодном и расчетливом сердце дрогнули какие-то потаенные струны. И как это Тане удалось их тронуть?
Он задумчиво смотрел на женщину. Вдруг у него мелькнула мысль: а что, если и с перчатками он так же промахнулся, как и с часами? От предчувствия ошибки у него даже дыхание перехватило, но он тотчас справился с волнением и спросил, стараясь говорить спокойно:
— Да, вот еще… скажите, пожалуйста, вы не помните, в тот вечер Воронов, когда уходил куда-то, взял рабочую куртку с «молнией», фуражку… а перчатки тоже взял?
— Какие перчатки? — не поняла она.
— Старые, кожаные. На подоконнике у вас лежали.
— А, так это я их туда положила! Собирала его в санаторий, они в чемодане были, под руку попались, я их и выложила. Зачем он их летом брать будет? Ново дело!
— Значит, не брал? А может, вы выложили, а он, уходя, прихватил их с собой? Могло так быть? А вы просто не обратили внимания…
— Как это не обратила? Я же смотрела, как он собирался! Куртку взял, фуражку надел, а перчатки… — Она пожала плечами.
«Как просто!» — думал он, когда Симукова ушла, демонстративно надев часы на руку. Вот и перчатки выпали в дыру. Он кинулся было к Владыкину, но тот куда-то уехал.
В этот раз Митин поверил Симуковой. Она не могла знать, какое место занимали перчатки в построенной им версии. Воронов не дарил ей часов, не говорил о грабеже, следовательно, и о перчатках не мог предупреждать. И вообще с этими перчатками получается какая-то чепуха! То он грабит Укладову случайно, из-за благоприятно сложившихся обстоятельств, то специально берет их летом из дома, чтобы в них открывать замки чемодана. Фу, идиотизм!
