– Пожалуйста, пожалуйста!
– У водителей, перевозящих грузы на автопоездах, свои неписаные правила. Это опасная работа. Во все времена было немало охотников поживиться, заграбастать товар, который лежит в фурах. Я никогда не вникал в подробности механизма – кто сколько кому платит. Наше объединение имело негласный договор с людьми, которые взимали с нас регулярную дань. Так называемая "крыша" – понимаете, наверное, что означает такое словечко? Она и занималась обеспечением защиты от всяких залетных мздоимцев. Если что-то случалось в дороге с товаром, в том был недосмотр "крыши", и никто не предъявлял ко мне особых претензий.
Но мне хотелось свободы. Я произвел нехитрые подсчеты, и выяснил, что львиная доля моего заработка уплывает к захребетникам, пальцем о палец не ударяющим, чтобы заработать хоть копейку. Я решил, что если стану вольным дальнобойщиком, то смогу зарабатывать в три-четыре раза больше. И, может быть, у меня появится возможность не проводить за рулем пять-шесть суток в неделю без отдыха, возможность купить дом, о котором я так мечтал, возможность чаще видеть свою жену, которая была моложе меня на десять лет, и, естественно, не приходила в восторг от постоянных моих отлучек. Я купил "КАМаз" с прицепом и начал самостоятельную работу.
Я наивно рассчитывал, что если кто-то попытается шантажировать меня, то мне удастся откупиться мелочью. В самом деле, кто мог контролировать теперь мои доходы, если большая часть перевозок осуществлялась без оформления официальных бумаг? Это было выгодно и мне, и заказчику.
Но меня прижали очень быстро. Я выбился из системы, и многие люди, еще недавно называвшие меня своим другом, с завистью смотрели, как я работаю на свой, а не на чужой карман. Меня подставили… Меня взяли на мушку и обложили со всех сторон, как медведя в берлоге.
Сперва ко мне заявился плюгавенький человек в дорогом пиджачке и заявил, что берет меня под защиту, за что я должен платить ему ежемесячно. Сумму он назвал такую, что у меня потемнело в глазах. Даже вкалывая сорок восемь часов в сутки, я не заработал бы столько. Обычно криминальные структуры собирают со своих данников разумные суммы, чтобы не разрушать их бизнес. Могут даже дать денег, если сочтут, что потом вы сумеете принести им выгоду. Но со мной был особый случай – меня настойчиво пытались загнать в прежние рамки, ибо я приносил бывшим своим хозяевам немалый доход. Я вежливо объяснил этому человеку, что в защите не нуждаюсь, и выставил его за дверь.
Потом пришли трое. Эти выглядели солиднее и поигрывали пистолетами. Я просто не пустил их в дом. Они пробовали стрелять в дверь, но я вызвал милицию, и им пришлось ретироваться.
Я подлежал суровому наказанию. Убивать меня пока не собирались, но и меня, и мою машину предполагалось привести, мягко скажем, в нерабочее состояние. – Глаза Ираклия потемнели от гнева. – Они обогнали меня на "Форде", развернулись посреди дороги и бросили мне под колеса доску с гвоздями. На этот раз их было четверо и они были вооружены ломами. Один начал крушить мою машину, трое набросились на меня. Не знаю, переломал ли я им кости в той мере, в какой предполагалось переломать мне, но ни один из четверых не смог самостоятельно встать с земли… Каюсь, гнев помутил мой разум… – Отец Ираклий вздохнул. – Однако, "КАМаз" мой пострадал не менее этих негодяев. В ремонт у меня его брать отказались – шарахались от меня, как от чумного, и я чинил его потихонечку сам. А пока подлатал свой старенький "Москвич" и передвигался на нем. Этот-то "Москвич" едва не стал моим гробом…
Сперва я даже не понял, что происходит. Я ехал с женой на дачу. Слева меня начал обходить большой грузовик. Я посигналил ему – я хорошо знал этого водителя и считал его своим другом. Он улыбнулся и помахал мне рукой. А когда он уже заканчивал обгон, резко свернул вправо и ударил груженым прицепом мне в бок. – Лицо Ираклия покрылось испариной. – Машина моя улетела в кювет, несколько раз перевернулась, упала на бок, превратив мою жену, мою любимую глупую Любку, длинноногую красивую девчонку, в груду окровавленного мяса. А я остался жив… – Журналист заморгал, отворачиваясь от камеры, казалось, сейчас он разрыдается. У Леки тоже защипало в носу. – Я очнулся только через неделю, в больнице. У меня были сломаны ноги, нос, кожа с рук была содрана лохмотьями. Но я был жив. Жив! – Ираклий стукнул волосатым кулаком по столу и графин подпрыгнул.
– Но вы ведь знаете, кто вас столкнул в кювет? – осторожно начал журналист.
– Конечно, знаю. Но если вы думаете, что я буду мстить лично тем людишкам, которые убили мою жену и сделали меня калекой, то ошибаетесь. Мне нет до них дела. Если мечты мои осуществятся и добро восторжествует в дни моей жизни, их просто смоет в потоке подобных им нечистот. Да, я выжил. Но я восстал к жизни другим человеком! Десять дней я находился в состоянии между жизнью и смертью. И можете мне поверить, эти десять дней я помню во всех подробностях до сих пор!
– Да?! – Глаза журналиста загорелись в ожидании сенсации. – Вы что же, можете рассказать что-то о загробном, с позволения сказать, существовании?
– Ничего не скажу. – Ираклий угрюмо зыркнул в сторону журналиста и тот подавился недосказанным словом. – Уже и так достаточно понаписали врак о скитаниях душ, оторванных от тела. Тайна сия велика, и доступна она лишь посвященным. Придите в братство мое, и, если я удостоверюсь, что чисты вы душой достаточно, и жаждете добра истинного, причаститесь вы таинства сего…
Разговор замялся. Отец Ираклий резко перешел от нормальной речи к фантасмагорической терминологии. Корреспондент сидел и почесывал в затылке, размышляя, как повернуть беседу в более понятное русло.
– Да… Хмм… Это… Но все же, отец Ираклий, что вы можете сказать о сути своего духовного перерождения?
– Я почувствовал, что чувства мои обострились, заставляя меня воспринимать окружающий мир с новой, совершенно неизвестной мне доселе стороны. Тело мое было изломано, оно болело каждой мелкой своей частицей, но разум воспылал, подобно факелу в нощи. Я был прикован к постели, но все существо мое жаждало деятельности. Я уже не боялся смерти, я прошел через нее и сроднился с нею. Я не хотел более бороться с отдельными людьми как с мелкими носителями зла. Я захотел понять природу зла в целом и найти способ уничтожить его! Вот в чем отныне состояла моя единственная, столь желанная цель!
– Понятно, – сказал корреспондент с немалым облегчением, уловив новое возвращение к более или менее нормальному русскому языку. – Продолжайте, Александр!
– Тело мое, от природы живучее, быстро восстанавливало силы. Я же, словно запойный пьяница, ударился в чтение книг, пытаясь почерпнуть в них мудрость, найти ответы на мучившие меня вопросы. Я обнаружил, сколь много прошло мимо меня раньше, в суете бездуховной жизни. Я, никогда до того не веривший, обрел Бога как моральный абсолют! Только велениями божьими я мог мерить теперь все свои поступки. Но увы! Немало религиозных книг пришлось мне прочитать, все более убеждаясь, что светлый образ Бога единого размыт, заслонен, закидан тоннами шелухи, придуманной жрецами и священниками в целях личной выгоды за тысячелетия существования цивилизации. И в раздумьях, к какой же религии примкнуть, я вывел для себя простую истину – ни к какой! Ибо все они ложны в гораздо большей степени, чем истинны! Бог абстрактен. Твори зло, и он исчезнет вовсе… Но стоит тебе взять судьбу в свои руки, и начать созидать добро, взламывая сопротивление жалких приспешников греха, и Бог возродится во всем своем величии!!! Бог – это идея, моральный абсолют. Лишь добро, которое мы творим в жизни своей, воплощает его в материальной жизни! А посему принцип истинного добра я возвел не только основным принципом моей жизни, но и общим принципом, коему должно следовать все общество. Оно должно получить столь долгожданный идеал, и у него появится опора для движения к спасению душ человеческих.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
