– Стой, падла! – Игорь обернулся и похолодел от ужаса. Швед подлетел к Ираклию, в руке его сверкнул нож. Лицо Отца Ираклия брезгливо скривилось, он молниеносно отклонился от лезвия, схватил Шведа за запястье и выкрутил его быстрым, почти неуловимым движением. Швед побледнел, застыл, не в силах пошевелиться от боли.
– Ладно, ладно, папаша, отпусти… Ой, блин, ты клешню мне щас сломаешь! Озверел, что ли? Ну отпусти, я ведь так, попугать хотел! Витек, ну скажи ему!
– Слышь, хромой, отпусти его! – Глаза Витька медленно наливались кровью. – Я шутить не люблю. Братву нашу трогать – это западло! Знаешь, что за это бывает?
– Воздаю тебе за грехи твои, отрок. – Ираклий резко дернул рукой и запястье Шведа хрустнуло. Парень с визгом покатился на земле. Витек дернулся, но Ираклий вытянул руку и тот встал, как вкопанный.
– Так хочется увидеть, как наступит возмездие божие, – Ираклий недобро усмехнулся и Игорю стало не по себе. – Но знаешь, Виктор, я все же человек, и потому нетерпелив – хочу увидеть воздаяние за грехи людей своими глазами. Грешен, грешен, конечно… Но если у Бога не доходят руки до таких, как вы, почему бы мне не помочь ему? Только страданием можно искупить грехи свои – слезами и кровью! – Он поднял руку, просторный рукав сполз вниз и Игорь увидел уродливые рубцы, скручивающие кожу предплечья, как веревки. – Тебе повезло больше, Виктор. Я хром и не могу погнаться за тобой, чтобы отпустить и твои грехи тоже. Но если тебе не терпится получить взбучку, я к твоим услугам. Не знаю, как там насчет твоих "авторитетов", но на пятерых таких, как ты, у меня сил хватит.
– Швед, заткнись! – Витек явно испугался. – Нечего тут верещать, я же сказал – Ирокеза не трогать! А с тобой, хромой, – он глянул на Ираклия с ненавистью, – мы еще разберемся. Сам я, конечно, не буду. Это не мое дело. Но ты кое-кому из серьезных людей дорогу перешел. Так что и без меня управятся. Ты уже на мушке. Понял? Катись.
– Вот так-то, Игорь. – Ираклий снова улыбнулся. – Такие вот люди нынче пошли. Чуть что – за оружие. Грустно, грустно… Ну да пойдем. Нам худых людей бояться не пристало…
ГЛАВА 3.
Лю Дэань был некогда доктором в одной из южных провинций, и весьма преуспел в этом занятии. Но другой удел начертан был ему Нефритовым Императором, Владыкой Неба. И, как ни старался Лю охранить покой своей благочестивой жизни, следуя канонам совершенномудрого Конфуция, довелось ему познать учение Дао Дэ и встать на путь воина. Наставник его, земной блаженный Ван Дунган, чей род от корней самого Желтого Императора принадлежал к школе "Тайдисянь Мэнь" – "Хранителей Великого Земного Бессмертного", был возрадован успехами своего подопечного, ибо молодой Лю постигал воинское искусство с небывалым успехом. И немудрено то было – ведь Лю Дэань стал воплощенным на земле Великим Бессмертным, получив сей дар от ушедшего на небеса чужеземца из государства красноволосых.
Но едва молодой Лю превзошел первую степень мастерства, как пришлось ему столкнуться с могущественным Врагом. Был тот Враг не человеком и даже не лисом-оборотнем, но происхождение имел неизвестное даже мыслителям, объявшим истину. Предполагал учитель Ван, что суть Врага того была, так сказать, нетелесная, ибо принимать он мог совершенно разнообразные формы. То зверем прикинется ужасным, подобным крысе ростом с тигра, то змеей поползет, в сорок локтей длиной, то обезьяной непотребной скачет, как Сунь У-кун, могущественный обезьяний царь, и вытворяет всякие волшебные проказы, смущая умы людей и творя разнообразные бесчинства.
Часто Враг тот появлялся и в человеческом обличье – и каждый раз в новом. Вы только посмотрите: вот старец идет, хэшан[57] вида весьма благообразного. В монашеское одеяние облачен, в руке его посох железный. Всем готов услужить, каждому человеку слово доброе скажет, всем проповедует великое учение Будды, смирен и просветлен – ну просто Бодисатва[58], по земле шествующий! И собирает этот святой наставник изрядное количество учеников, и превозносят они его, как воплощенного Гаутаму[59]. И внимают ученики его речам, и познают высоту ученья ступень за ступенью с удивительной быстротой, и начинают творить необыкновенные чудеса: заимствуют жизненную силу у темного начала и наполняют им светлое начало, разводят в огне золотой лотос, овладевают философским камнем и исцеляют им слепых, способны одной только бамбуковой пикой повергнуть наземь двадцать семь врагов. Но только не спешите радоваться за этих людей! Достигли они мастерства, но нет в них истинного просветления, не вошли они, так сказать, в «праведный плод». Напротив, черны стали их души как деготь. И где бы ни появились они, там тут же начинаются несчастья у людей – и засуха, и болезни и смута, когда сосед идет войною на соседа.
То девицей прикинется вида опять же самого прекрасного. Скромна, как юный лотос, что розовеет в утренних каплях росы, глаз не поднимет, щеки румянцем нежным тронуты, как персик из чудесного сада феи Яшмового озера Си-Ванму. Воспылает любовью к ней какой-нибудь добродетельный господин весьма знатного рода, и зажжет, так сказать, красную брачную свечу. А она, как оборотень-лиса[60], изведет его зельем иссушающим, всю семью его погубит – и жен, и братьев, и стариков, и детей. Да попутно еще и людей развращает, особенно обращая свое ядовитое внимание на буддийских монахов, давших обет безбрачия.
Словом, творятся в провинции черные дела. Видит Лю Дэань деяния эти неблагодетельные, и печаль ложится на его сердце, как беспросветная ночь. И пытается он найти Врага этого, чтобы посмотреть в его глаза и увидеть "отражение духа", подобно тому, как Будда некогда поглядел в огненные глаза Сунь У-Куна, злонравственного Царя обезьян, восставшего против Неба. Но скрытен был Враг. Шел Лю по пятам его, но слышал только: "Был он здесь только вчера, но сегодня исчез, и нет следов его во всем уезде". Господин Лю крепче затягивал свой пояс, поправлял за спиной бамбуковые ножны с волшебным мечом Шанцин-цзянь, и снова направлял свои стопы по пути, так сказать, красного праха. А наставник его, старый Ван, следовал за ним, и удивлялся Лю при каждом разговоре, сколь много еще можно почерпнуть из колодези просветленной мудрости своего учителя-даоса.
Сказал тогда отшельник, что погоня их напрасна, ибо Враг нарочно избегает встречи, чтобы истощить жизненную силу Лю и поселить в душе воина сомнения. И нужно сделать хитрую приманку, которая неотразимо действует на всех Е-ча. То есть, он, конечно, имел в виду демонов, к коим причислял и Врага. А надо сказать, что блаженный Ван в совершенстве овладел не только "внутренней" алхимией, о которой хорошо осведомлен каждый даос, но и "внешней" алхимией – "вай дань", некогда объявленной ложной и во многом забытой. И превзошел он в этом самого Гэ Хуна. Снял он дом в городе, у самой площади, окружил его высокой оградой, чтоб не отвлекали мыслей его суета и шум, и постился десять дней, и боролся с демоном темного начала Инь в сердце своем. Когда же положительный дух его укрепился, а сердце освободилось от всяких возмущений, став, как яркая луна в пространстве, возжег он огонь под тигелем, и расплавил в нем свинец как тело врага, и ртуть, как сердце его, и смешал все с водой, как средоточение знака Цзы. И пар, вышедший из тигеля, принял форму облика-лица, похожего на маску обезьяны с тремя рогами. Потом добавил даос к этому, чтобы усилить темное начало Инь, два фэня высушенных самок тараканов, половину шэна корневища тутовника, пять видов вьетнамских пряностей, и семенники крысы, и чешую дракона, и семечко дерева Утун, и серу в мешочке из золотой парчи. И осуществил он девять плавок, чтобы усилить чистоту волшебного состава. И каждый раз добавлял он новые снадобья, всего числом тридцать семь, и кидал в тигель щепоть золотого порошка. Ибо известно, что серебро пугает демонов, но золото притягивает жадных Е-ча, как железо – магнитную иглу. Все это время Лю Дэань внимательно учился великому искусству, внимая кратким, но бездонно глубоким речам наставника.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
