Нас вели к автобусу, а я повторял про себя без остановки: «Я – в Америке! Я – в Америке!»
Автобус – огромный, блестящий, и машины, проезжавшие мимо него, большие и сильные, всё вокруг иного запаха.
Нас привезли уже вечером в маленькую гостиницу в каком-то тихом предместье вдали от Манхаттена. Я же думал, что всё, называемое Нью-Йорк, состоит из сплошных небоскрёбов. В маленьком номере я вошёл в туалет и ужаснулся – унитаз сломан. Я так подумал, увидев в нём воду, а не пустоту, как тогда в России и Европе. Идея попадания дерьма в воду, а не на сухую фаянсовую поверхность унитаза, была мне совершенно неизвестна. Я осторожно нажал на ручку, и вода стала набираться в унитаз, а я перепугался, что сейчас зальёт номер, но, дойдя до нужной высоты, вода рухнула в трубу и первоначальный уровень воды вернулся на прежнее место. Тогда я сообразил, что так и должно быть, причём только так. Это ведь Америка.
Я решил выйти на улицу и осмотреться вокруг. За дверьми отеля открывалась длинная улица с фонарями и редкими невысокими домами. Ни одного человека не было ни в одну, ни в другую сторону. После многолюдных российских, венских и римских улиц это было непостижимо. Пустыня, которую оживляли изредка проезжавшие машины. Я сделал несколько шагов от гостиницы, тротуар кончился, дальнейшее продвижение в пустоту ночной улицы оказалось бессмысленным. «Америка лучше знает, как должно быть», – подумал я.
Завтра утром я улетал в Миннеаполис, и я решил вернуться в номер и поспать после бессонного перелёта. Постель была чистой, телевизор бубнил что-то непонятное, и я заснул с той же светлой мыслью: «Я – в Америке!»
Мой день
Сегодня в России День защитника Отечества и надо бы добавить: от собственного правительства, чиновников, бандитов, доморощенных нацистов, болтунов-бездельников, – да не видать таких защитников – они всё с американским империализмом борются и с довеском чеченского терроризма.
У меня же сегодня тридцать первая годовщина прилёта в Миннеаполис, прекрасный город, в котором я живу всю свою вторую жизнь.
23 февраля 1977 года я летел из Нью-Йорка пасмурным днём над Миннесотой, над маленькими домиками среди бесчисленных озёр, покрытых ледяной коркой.
При выходе из аэропортной кишки меня с сестрой встречали Юра и уже покойный Лев Осипович М. Лев Осипович был папин фронтовой друг, и я с ним встречался пару раз перед отъездом, а Юра был его сын, уже живший несколько лет в Миннеаполисе.
Именно Лев Осипович организовал нам вызов из еврейской общины Миннеаполиса, поскольку он был практически единственный человек, которого мы знали в США из тех, кто жил там (здесь) уже больше года. (Каким огромным сроком представлялся нам тогда год жизни в Америке!)
Лев Осипович, маленького роста, сухенький, вечно дымящий сигаретой деловой человек, легко и весело подшучивающий, работал в питерском отделении издательства Иностранная литература каким-то начальником по хозяйственной части. Именно его связь с иностранной да ещё литературой была поводом визита к нему. Папа мой не виделся со Львом Иосиповичем много лет, но, будучи не пассивным, а активным свидетелем моих литературных занятий и тщетных попыток опубликоваться, папа разыскал Л. И., и мы к нему приехали в гости. Первое, что бросилось в глаза при виде Л. И. – огромная блямба на его глазу. Глаз бил в глаза. Иначе как блямбой это не назвать, ибо это торчало как нечто растущее в странной свёрнутой в трубочку форме. В процессе разговора выяснилось, что это новообразование врачи боятся трогать, подозревают, что рак. Кроме того оказалось, что он скоро уезжает в Штаты к сыну и что он не видит никаких оснований мне, как писателю, оставаться в СССР. Эта встреча сильно повлияла на папу и на меня, так как на тот момент у нас ещё не было принято решения уезжать. Но вскоре мы к этому решению пришли, и во многом из-за Л. О., который оказался в этом деле последней блямбой, то есть, простите, последней каплей.
И вот, когда я увидел его, встречающего, глаз его был абсолютно чист. Оказалось, что в Штатах ему этот нарост мгновенно удалили, без всяких колебаний, и это новообразование было доброкачественным. Л. О. активно жил ещё долгие годы, занимаясь бизнесом вместе с сыном, хотя английского языка он не знал (издательство иностранной литературы не выучило его такому важному иностранному языку). Но он знал идиш и в бизнесе, которым он с сыном занимались, было много пожилых евреев, так что этого языка ему хватило.
Юра и Л. О. посадили нас в машину и повезли. Небоскрёбы на глаза не попадались, да на то время в Миннеаполисе их было всего два: один старый и один новый (теперь-то от них проходу нет – один краше другого).
Привезли они нас к трёхэтажному дому среди подобных же и привели в квартиру. Сразу пахнул запах свежевычищенного карпета (не ковра, а именно синтетических ковров, которые укрывали полы), а также пластиковой занавески в ванне (как я потом понял). Неведомые запахи меня ошеломили, как собаку.
Это была one bedroom (с гостиной и одной спальней), или по-русски – двухкомнатная квартира. Представитель еврейской общины, который вскоре приехал с нами познакомиться, извинился, что меня и сестру поместили в такую маленькую квартиру (которая нам показалась хоромами). Нам полагалась квартира с двумя спальнями, но она освободится в доме только к концу месяца и нам придётся пожить до того времени в этой. Мы были ошарашены такой ещё более роскошной перспективой – двухкомнатной квартиры нам вполне бы хватило. Но, переехав в двуспальную, мы поняли, что американцы – опять же правы. Мне отдельная спальня оказалась необходимой из-за моего общительного (с женщинами) характера.
Л. О. подвёл нас к холодильнику, который был забит неведомыми банками, коробочками и прочими изделиями. Но там были и знакомые овощи и фрукты. Среди прочего там лежал блок сигарет.
– Вы курите? – спросил нас Лев Осипович.
И узнав, что мы не курим, спросил, может ли он тогда взять себе сигареты?
– Конечно же – обрадовались мы, чтобы хоть чем-то оказаться ему полезными.
Квартира была полностью обставлена мебелью и холодильник был набит на деньги еврейской общины.
Не успели мы оглядеться, как в двери стали стучаться эмигранты, которые жили в этом же доме, а затем потянулись и из соседних домов. Знакомились с нами и забрасывали советами, как надо жить в Америке. Поздним вечером нас, наконец, оставили в покое. Я включил телевизор, следуя одному из советов, до которого я сам давно дошёл – телевизор должен быть постоянно включён, чтобы слышать американскую речь, разобраться в которой, как я понял, не так-то просто.
По телевизору показывали нечто весьма странное, явно юмористическое, но совершенно непонятное. Потом я часто смотрел эту передачу, а через несколько лет смотрел опять, когда гнали по новой. И даже в итоге разобрал все слова и хохотал до изнеможения. Но тогда я ничего не понимал, даже смысл названия: Monty Python's Flying Circus[84].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
