Во второй половине февраля видный итальянский промышленник барон Луиджи Парилли информировал Геро фон Геверница, доверенного члена Бюро стратегических служб в Швейцарии, что некоторые немецкие официальные лица, включая генерала Карла Вольфа, высокопоставленного офицера СС в Италии, ищут контакта с союзниками с целью прекратить сопротивление в Северной Италии. (Карл Вольф был бывшим офицером Имперской немецкой армии, перешедшим в 1932 году в личный персонал Гиммлера в чине штурмбаннфюрера, что соответствовало капитану, и впоследствии оставался одним из его наиболее близких сторонников.)
Как считают, Вольф был готов передать союзникам Северную Италию на условиях, которые бы помогли избежать бесполезных смертей и бессмысленных разрушений. После тщательной проверки в Лугано состоялась встреча с одним из главных сторонников и помощников Вольфа, который обещал вернуться 8 марта с мандатом и определенными решениями. Аллен Даллес, глава Бюро стратегических служб, сообщил об этом в Вашингтон, Лондон и в штаб союзных сил в Казерте, заявив, что, если не поступит противоположных указаний, он выслушает эмиссара и отпустит его. Вольф 8 марта сам прибыл в Цюрих и информировал Даллеса, что убежден в необходимости немедленной капитуляции Германии и сделает все возможное, чтобы заставить фельдмаршала Кессельринга, немецкого главнокомандующего в Италии, согласиться на капитуляцию и убедить его тайно приехать в Швейцарию и встретиться с нашими военными представителями.
Отчет об этой беседе был тотчас же передан в штаб союзных сил в Казерте и американскому и британскому начальникам штабов. В своих посланиях Даллес подчеркнул, что не участвовал ни в каких переговорах, а просто выслушал генерала Вольфа и уведомил его, что мы заинтересованы лишь в безоговорочной капитуляции. Он по-прежнему считал, что вопрос еще подлежит тщательной проверке. Но фельдмаршал Александер решил действовать, не ожидая решения Кессельринга. 11 марта он сообщил Объединенному комитету, что собирается послать своего американского заместителя начальника штаба генерала Лемницера и его британского помощника, начальника штаба (разведки) генерала Эри, в Швейцарию. Он объяснил, что эти офицеры получили указание передать немцам, что те должны прибыть в его штаб в Казерте, договорившись о способе сообщения с Кессельрингом; и что переговоры в Казерте должны касаться только военной стороны безоговорочной капитуляции. Необходима осторожность, заметил Александер, потому что Вольф и остальные члены его группы связаны с Гиммлером.
Объединенный комитет разрешил Александеру действовать и тотчас же послать в Швейцарию своих представителей. Однако ему было сказано, что, по мнению Объединенного комитета, о происходящем следует немедленно сообщить русским. Кроме того, Объединенный комитет приказал Александеру не вступать в контакт с немцами до получения особого распоряжения. 12 марта Гарриман и Кларк Керр отдельными письмами передали отчет Александера Молотову. Объединенный комитет, говорилось в них, согласился на предложение Александера при условии, что тот не пошлет своих людей в Берн до тех пор, пока не будет информировано советское правительство.
В действительности же два офицера сразу же улетели из штаба Александера в Лион, во Францию, не дожидаясь посланий из Советского Союза. Но границу Швейцарии они пересекли лишь 15 марта – после того как стал известен ответ Советского Союза. Вольф приехал в Швейцарию только 19 марта.
Молотов сообщил о решении СССР незамедлительно. Его ответы на оба письма были, в сущности, одинаковыми: советское правительство не возражает против продолжения этих «переговоров» (он настаивал на этом названии); но оно бы хотело, чтобы в них приняли участие представители советского Верховного Командования и чтобы нескольким старшим советским офицерам во Франции было позволено сделать то же самое.
13 марта Гарриман уведомил Государственный департамент, что он не видит никаких оснований для удовлетворения требований Советского Союза, поскольку немцы предлагают капитуляцию войск лишь на англо-американском фронте. Он не думает, что Советский Союз позволил бы американским офицерам участвовать в подобной акции на Восточном фронте, и вообще сомневается, известил ли бы он нас о предложении капитуляции со стороны немцев. По его мнению, мы ничего не выиграем, уступив желанию Советского Союза; напротив, русские воспримут это как знак слабости наших позиций и в будущем предъявят еще более неразумные требования. Далее, полагал посол, если офицеры Красной армии примут участие в переговорах в Швейцарии, они могут выдвинуть неудобные для нас требования. Генерал Дин в одновременном послании генералу Маршаллу выразил то же мнение. Он считал, что с военной точки зрения идти навстречу требованию Советского Союза не необходимо, не желательно и не полезно.
Объединенный комитет пришел к тому же выводу. Его чиновники не хотели, чтобы советские официальные лица играли важную роль в этих предварительных переговорах в Швейцарии. Но, признавая интерес Советского Союза к подготовке и проведению капитуляции, они охотно позволили его представителям присутствовать на важных переговорах, которые могли состояться в Италии. Таким образом, в ответе на письмо Молотова от 15 марта, переданном обоими послами, объяснялось, что единственной целью встречи в Швейцарии было достижение контакта с немецкими представителями в штабе союзных сил в Италии, где будут обсуждаться все вопросы, связанные с капитуляцией. В нем также сообщалось, что Александер получил приказ информировать советское правительство о результатах первых контактов в Швейцарии и договориться об участии советских представителей в любых переговорах, которые потом состоятся в Италии. «Однако, поскольку немцы предлагают капитуляцию войск на американо-британском фронте, фельдмаршал Александер, как главнокомандующий на этом театре военных действий, является ответственным за проведение переговоров и принятие решений».
Если первое послание Молотову от 12 марта можно было понять так, что офицеры, которых Александер собирался послать в Швейцарию, могут участвовать в предварительном совещании об условиях капитуляции, то из второго становилось совершенно ясно, что это не так. На самом деле в нем говорилось, что до встречи в Италии вопрос о переговорах о капитуляции остается открытым, при условии что она обязательно должна быть безоговорочной и касаться только военных проблем.
Прибыв в Берн 15 марта, генерал Лемницер отправил Александеру послание, в котором разрешил включить в группу русского офицера: «Теперь я имею возможность оценить меры безопасности, предпринятые для того, чтобы привезти меня и Эри в Берн. Наше положение в значительной степени конспиративное, так как мы в гражданской одежде и живем под вымышленными именами. Введение в группу русского офицера, очевидно, потребует еще большей конспирации».
Вне всяких сомнений, ответ Молотову Объединенного комитета от 15 марта преследовал две цели: сохранить свободу действовать быстро, не принимая во внимание возможные условия или возражения Советского Союза, если желание немцев договориться о капитуляции окажется искренним. Но при этом он также хотел гарантировать советскому правительству шанс высказаться прежде, чем будет принято решение. О его доброй воле говорят настойчивые требования, посланные Объединенным комитетом американскому и британскому военным атташе в Москве и Эйзенхауэру, выяснить, где во Франции находятся советские офицеры, которым Молотов хотел поручить принять участие в переговорах, и предупредить их, чтобы они были готовы по первому же требованию выехать в Казерту.
Но советское правительство не хотело оставаться безучастным, пока продолжались эти предварительные контакты. Ответ Молотова от 16 марта, переданный через обоих послов, был недоверчивым и грубым. В нем говорилось, что «отказ американского правительства в участии советских представителей в переговорах в Берне явился для советского правительства совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между нашими странами. Ввиду этого советское правительство считает невозможным дать свое согласие на переговоры в Берне американских и британских представителей с представителями германского командующего и настаивает на том, чтобы уже начатые переговоры в Берне были прекращены. Кроме того, советское правительство настаивает, чтобы впредь была исключена возможность ведения сепаратных переговоров одной или двух союзных держав с германскими представителями без участия третьей союзной державы».
В отчете от 17 марта Гарриман отметил возможные причины столь вызывающего поведения русских. Вероятно, писал он, они нам не верят и считают, что способ и условия капитуляции будут на самом деле обговорены в Швейцарии, а на более поздних переговорах в Италии, куда будут допущены советские представители, состоится официальное оформление договоренностей, достигнутых ранее, когда прислушиваться к мнению Советского Союза будет уже поздно. А может быть, они боятся, что остальные немецкие командующие по примеру командующего в Северной Италии сделают предложение о капитуляции Западу, а не Востоку? Возможно также, что они борются за свой престиж. Советское правительство хвасталось, что Германия почти полностью разгромлена Красной армией, а так как дальнейшее наступление на Восточном фронте может замедлиться из-за весенних оттепелей, оно хочет иметь гарантии, что явится миру как полноправный участник значительной капитуляции в Италии, которая может повлечь за собой капитуляцию на Западе.
