повлиять, а тем более коренным образом изменить ход событий с его стороны становится призрачной. Иного регулирования отношений с СССР, как агрессии против него, для Гитлера уже не существует, как бы он не противился этому.
Поэтому любая поступавшая информация после 22-го мая, которая ставила под сомнение агрессию против Советского Союза, равно как и другие даты в докладах разведки кроме 22-го июня (или разведывательные донесения кануна этой даты о том, что война неизбежна), являлись уже дезинформацией, хотя у Гитлера на этот счет могло быть иное мнение.
После 20-х чисел мая подготовку операций «Хайфиш» и «Харпуне» уже следовало рассматривать как дезинформацию, но мероприятия по подготовке высадки в Англии, тем не менее, продолжались, равно как и продолжала распространяться информация (именно информация) об этом. Правда, возможность Гитлеру «свернуть» операцию «Барбаросса» штаб верховного командования вермахта и главное командование сухопутных войск уже предоставлять не собирались.
Все сомнения и метания Гитлера, казалось, должны были быть прекращены 30 мая, 5-го, а затем 10 июня. 30 мая Гальдер записал в своем военном дневнике: «Фюрер решил, что срок начала операции “Барбаросса” прежний — 22.6». «Прежний», значит объявленный им 30 апреля. 5 июня Гитлер утвердил расчет времени к плану операции «Барбаросса»: «День вторжения — 22.6. Время начала вторжения сухопутных войск и перелета границы военно-воздушными силами — 3 ч. 30 мин.». 10 июня верховным главнокомандованием вооружённых сил (а значит и самим Гитлером) днём проведения операции «Барбаросса» назначается 22 июня 1941 года. Однако и на этот раз в угоду Гитлеру была оговорена возможность переноса объявленного срока:
«Днём “Д” операции “Барбаросса” предлагается считать 22 июня.
… 2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня. …
3. В 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов:
а) сигнал “Дортмунд”. Он означает, что наступление, как и запланировано, начнётся 22 июня и что можно приступать к открытому выполнению приказов;
б) сигнал “Альтона”. Он означает, что наступление переносится на другой срок; но в этом случае уже придётся пойти на полное раскрытие целей сосредоточения немецких войск, так как последние будут уже находиться в полной боевой готовности».
Верховное командование вооруженных сил и главнокомандование сухопутных войск до последнего поддерживали у Гитлера иллюзию о возможности все еще изменить.
«На основании доклада фюрера 14.06 начало военного положения установлено на 3 часа, в зависимости от местных условий начало наступления — от 3:00 до 3:30».
О том, что никто не знает, является ли происходящее «только маневром или прелюдией к уже решённой войне» докладывал 28 мая резидент военной разведки в Румынии Е.Г. Еремин со ссылкой на источника «Март», судя по всему, сотрудника Управления разведки и контрразведки (Абвер) Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии:
«Военные приготовления идут как часовой механизм и делают вероятным начало войны ещё в июне этого года. Является ли этот огромный механизм, который работает против СССР, только маневром или прелюдией к уже решённой войне, никто не знает, кроме Гитлера и его ближайшего окружения. Ведущие военные немецкие круги, тем временем, придерживаются мнения, что нужно, безусловно, считаться с немецко-русской войной в этом году. Если эта война не наступит, то это должно быть чудом или Гитлер должен играть какую-то совершенно утончённую игру. При военных и своих доверенных людях Гитлер избегает по возможности всякого выражения, которое могло бы позволить сделать точный вывод о его конкретных планах по отношению к Москве. … Военное развертывание на немецком фронте идёт планомерно и с самой большой интенсивностью. Оно будет закончено до середины июня».
Наше «послезнание» дает основание утверждать, что возможность выдвижения Германией ультиматума является дезинформацией. Тем не менее, такая возможность имела место быть, так как Гитлер и после 22 мая ошибочно считал, что он еще может предъявить Советскому Союзу требования (оставалось только определиться какие) и никто не посмеет ему перечить. Сообщения о том, что вторжение можно предотвратить «поторговавшись», не являлись слухами и исходили от единственного источника — Гитлера.
В пользу версии о возможном выдвижении Германией «требований» к СССР говорила и передача лондонского радио от 7 мая 1941 г., в которой утверждалось со ссылкой на последние речи Черчилля, что именно «пшеничные поля Украины и нефтяные промыслы Баку представляют для Германии первостепенный интерес».
Каналом, через который Гитлер накануне предстоящей войны, проводил зондаж позиции И.В. Сталина, являлся двойной агент «Лицеист» (О. Берлинкc). Последний представлял уникальное явление в противостоянии разведок — доведение до противной стороны своей позиции с попыткой оказать на нее влияние. Со своей стороны, сначала резидент НКВД/НКГБ под прикрытием должности первого советника посольства СССР А.З. Кобулов, а затем сотрудник резидентуры НКВД (с февраля 1941 г. НКГБ) в Берлине И.Ф. Филиппов через «Лицеиста» доводил до Гитлера позицию советского руководства, которое «не хочет войны с Германией». Инструктаж в части позиции советского руководства сначала Кобулова, а потом Филиппова накануне встреч с «Лицеистом», должен был проводить и проводил В.Г. Деканозов (24 ноября 1940 года назначен чрезвычайным и полномочным представителем СССР в Германии, с 9 мая 1941 года чрезвычайный и полномочный посол, с сохранением поста заместителя наркома иностранных дел) с последующим докладом ему результатов встреч. Будучи в недалеком прошлом начальником разведки (5-й отдел ГУГБ НКВД с 02.12.38–13.05.39) Деканозов плотно курировал резидентуру НКВД/НКГБ в Берлине.
«Ядром», в котором по указанию Гитлер, с его ведома и под его контролем, формировались предложения в части возможных требований ультиматума выступало «Бюро Риббентропа» — «личный кабинет» министра иностранных дел. Именно отсюда «просачивалась» информация в зарубежные представительства и собственные структуры МИДа, в средства массовой информации. Информация о зондаже Гитлера советской позиции кругами расходилась и нередко оформлялась как «слухи» в докладах, как разведки, так и по линии НКИД. Эта информация, отражавшая позицию рейхсканцлера, по сути уже являлась дезинформацией. Однако, не следует считать, что министерство иностранных дел Германии целенаправленно распространяло дезинформацию, отличную от предписанной руководящими указаниями начальника штаба Верховного главнокомандования вермахта — «распространять мнение о сосредоточении войск для операции “Барбаросса” как о крупнейшем в истории войн отвлекающем маневре, который якобы служит для маскировки последних приготовлений к вторжению в Англию». Отнюдь. К уже целенаправленной дезинформации германский МИД перешел всего за несколько дней до нападения на Советский Союз.
Поток самых противоречивых слухов, домыслов, экспертных оценок, который с подачи «Бюро Риббентропа» (первоначально не запланированно) и западных аналитиков обрушился на руководителей государств, создал ситуацию, когда, «никто в мире не мог дать ясный ответ на вопрос, чего же хочет Гитлер от России». В обстановке неопределенности, как было отмечено в одном из документов «Бюро Риббентропа», вплоть
