— Не "гнилая", зарубежная. Что "тормозишь"!?
С другой стороны: сытый патриот — не патриот. Только голодный может быть настоящим патриотом. За шесть десятков прожитых лет встретил только одного "патриота", но не узнал бы, что он таковой без объявлений:
— Я — патриот! — не виноват он бы, это советские фильмы так его изуродовали. Насмотрелся дурных фильмов, "глотал" их не думая, вот и отравился, как грибами. Ясно что в своём "патриотизме" он убеждал себя, но не окружающую публику. Пёрла из него единственная фраза любимого фильма: "всё остаётся людям". От взятой на "вооружение" фразы из киноподелки сам себе казался необыкновенно "умным, добрым, гуманным, человечным". Он не был коммунистом, и почему такая "беда" с ним не случилась — помалкивал.
Наблюдалось интересное несоответствие: фразой "всё остаётся людям!" пользовался часто, походя, но в действительности был редкостным и отменным жлобом! Его не любили потому, что такое, как он, любить невозможно. Ко всему был талантливым провокатором, и дар проявлял так:
— Вчера "голос" слушал — обычно начинал и что-нибудь, самую малость, не главное, говорил из сообщений "вражеского голоса". И внимательно следил за реакцией слушателя. Ждал реакции. Если таковая начиналась, то внимательно, не перебивая, слушал "выступающего товарища". Когда я, по простоте душевной, однажды при скоплении народа, вопросил его:
— Давно на КГБ работаешь? — не менее внимательно, чем он, посмотрел в его глаза. Зря старался: ничего в них не увидел. Немедленно подумал: — "Ну и выдержка! Профессиональная! Ни малейшего смущения! Чего было стараться? Цена попадания в "десятку"? Чего было "патриоту" волноваться, когда у него за спиной стояла самая могучая организация "страны советов"? Да, нет, не ЦК…
В колхозы его не гоняли, "сельское хозяйство страны" спасали другие, и этот факт был лишним доводом тому, что "патриот" всё же работал на "органы".
— А до какого предела ты остаёшься "патриотом"? Не до тех ли пор, когда Patria собственноручно возьмёт тебя за яйца? Ах, как бы хотелось на тебя посмотреть в такой ситуации! И на всю твою "Patria o muerte"!
— Сытый "патриот" — не патриот. Вот если бы тебя родина оставила без порток, лишила куска хлеба, отняла крышу над головой, опоганила твою душу, и, пребывая в таком положении, ты со слезами восторга "положил бы живот свой на алтарь отечества" перепутав отечество с государством — да, это было бы наивысшим проявлением патриотизма. Но если ты за копейку, которую тебе не доплатили, готов порвать глотку любому — какой ты патриот? Сребролюбец не может быть патриотом.
— Ничего ты не понимаешь в патриотизме! Он, как и десерт, должен быть сладким.
Где тот "патриот" сейчас? Жив ли? И встречусь я с ним в ином мире? И если "да", то очень бы хотелось услышать его песни о "патриотизме" и ТАМ.
— Бес, а как обстоит дело на ТОМ свете с доносами в "органы"? Засчитываются, как "плюсы"?
— У вас информация бывает двух видов: "озвученной" для всех, высказанной, то есть, или "скрытой". Озвученной, как и в первом случае, но для "узкого круга лиц". "Секреты не для всех". А ТАМ информация "плавает" свободно, к ней доступ открыт всем и каждый "пьёт" то, к чему испытывает интерес. О каких "доносах" речь? Какие "секреты"? От кого? И не зачтётся ему факт, что он был отпрыском "секлетаря партейной ячейки". И у тебя нет абсолютно никаких причин волноваться на тему коллаборационизма отца. В вашем мире "процесс пошёл": камешками-монуметами с надписями "помирились посмертно" вы начали "процесс примирения с прошлым".
Никто и никогда не скажет о родине, что она "старая дура", страшно такое и подумать! Вдруг у заявителя "язык отсохнет"!? Нет таковых извергов в отечестве вашем, и никогда не будет! Никто такое не скажет…
— … но подумать — может. Второй случай хуже потому, что таковые мысли всегда заканчивались побегами от родины — возразил я.
Глава 70.
Неприятное прошлое.
Во время, пока мы писали, тётушка "Статистика" не оставляла нас своим вниманием и постоянно требовала "сводок":
— "Какой процент граждан замирал от ужаса при мысли о нашествии врагов? И сколько было любопытных граждан, кои мучались вопросом: "каковы эти оккупанты? Что это за хрень: "оккупация"? Хуже советской власти? Лучше? — сколько было таких, кто ждал прихода врагов"? — прошлое, законное любопытство старой бабы Статистики сегодня удовлетворить невозможно.
О процессе "раздела социалистического имущества" гражданами "страны советов", кои оставались в "захват врагами" по нужде, по желанию, или по безразличию мы упоминали, когда я набивал текст о горевшем до зимы элеваторе. Раздел всякого советского имущества гражданами начинался немедленно после того, как власть надёжно затихала за линией фронта. Всегда так было и впредь будет: как только власть удалится на приличное от народа расстояние, измеряемое в "километрах/событиях", то оставленные немедля приступят к дележу "народного имущества" Всё верно: имущество народное! Кто иной делить его может!?
Есть величина "тонны/километры", а бес и я вводим величину "километры/события". Она имеет иное название: "до бога — высоко, до царя — далеко". Это такое расстояние, когда "карающая десница" власти уже никого не способна покарать, "не достанет". Это был короткий промежуток времени, блаженный и сладостный, без власти: "этих" — уже нет, а "те" — ещё не появились. Когда появятся — им будет безразлично, кто и что присваивал.
О, прекраснейшее время грабежа "народного имущества", каким бы убогим, скудным и ненужным в повседневности, не было то "имущество"! О, наше великое и твёрдое сопровождение в приобретении ненужных вещей:
— Авось, пригодится!
Позорные деяния родителя по "растаскиванию социалистического имущества были какими-то робкими и с оглядкой. Что мешало "быть, как все"? Библейское "не укради"? "Не возжелай вола ближнего своего"? Почему не превращался в таких, кто ничего и никого не боялся и брал всё в наглую: дураков, кои делили "добыч" на всех, тогда не встречались. Их и потом не было.
Отец не лез в места, где назревал скандал при разделе "социалистического" имущества, и на склады являлся к "шапочному" разбору. Довольствовался тем, что оставалось от" порядочных расхитителей" из числа недавних "советских" людей. Почему он не лез в центр событий? Мешало помещичье-купеческое воспитание? Природная трусость? А как ещё можно назвать ненужную на то время скромность? Почему при дележе добычи дело доходило и до "рванья ноздрей" "друг другу", а он стоял в сторонке? Что ему мешало? Какие принципы?
Если отец и приносил зерно с продолжавшего гореть элеватора, то оно было наполовину сгоревшим, бросовым. Со склада на одной из улиц за монастырскими стенами, был принесён ящик прожившего все мыслимые сроки изюму. Где его отец откопал? Почему советская власть допустила гибель ящика с изюмом — на это ответят будущие историки, но лично я думаю, что изюм хранился на складе для "престижу": смотрите, как мы богато живём! Ящик изюму есть!
— Статистические данные о разрушенных храмах советской властью на "святой Руси" имеются. Сколько было опоганено монастырей различными советскими "культурными учреждениями" и складами — и такие данные есть. Сколько понаделали тюрем из монастырей — и это известно тем, кто в них побывал. И прославился столь великими деяниями самый "христолюбивый народ" на земле! Найди другой народ, который так бы опоганил свою веру, как вы. Чего скулить? Сами всё, сами! Ныне вы бойко восстанавливаете и очищаете когда-то опоганенные вами "святыни", но всё это похоже на лечение сифилиса. Сифилис излечивается, но последствия от него остаются.
— Но у нас есть твёрдая вера, что "сверху" нам простят прошлое! — Что, по-твоему, не нужно восстанавливать храмы?
— Восстанавливайте. Только кто может дать гарантию, что до конца своего существования вы не пойдёте "по второму кругу" в столь "святом" деле, как "осквернение святынь"!?
Возвращаюсь в храм-склад, где отцу при дележе "социалистического имущества" достался ящик пролежавшего все мыслимые сроки, изюму. Сегодня память терзают подозрения: ящик старого, "мумифицированного" изюму, отцу достался не по жребию при дележе, а потому, что сей продукт никому не был нужен. Своим видом не возбуждал аппетит у грабителей. Ягоды имели возраст не менее сорока лет, а может и больше. Опять нужно сказать: "нет худа без добра": ну, хорошо, будь тот виноград хорошим, съедобным, так мы бы его сожрали вмиг! А тут явные преимущества: мумифицированный виноград не будил в наших желудках "зверя". Находился он в древнем кухонном столе, изъеденным шашелем, и любимым занятием старшей сестры было рыться в ящике, отыскивая съедобные изюмины.
Ящик с мумифицированным изюмом обладал сказочным, волшебным свойством: сегодня сестра выбрала хорошие ягоды и съела их. Всё, нет ягод, уходило "изюмное" счастье, а на её место приходила грусть. Конец удовольствию! — и ящик ставился на место.
