— Почему бесплодны? Очень четко все видно…
— То, что ты видишь, Артур — только картинка в записи. Ни о каком перемещении во времени пока не может быть речи. Тем более не может быть контакта со временем, которое мы сейчас наблюдаем. Это визуальный эффект. Если ты понимаешь магнитный принцип записи изображения, значит, тебе несложно будет понять и этот процесс. Другое дело — природа носителя. Здесь мы натыкаемся на совершенно необъяснимые вещи.
— Да, — согласился Оскар.
— Мы сталкиваемся с ситуациями, которые при простом воспроизведении невозможны. Вот и возникает вопрос, как реагирует сам дехрон на процесс дешифровки? Не активируем ли мы своими действиями лишнюю информацию, которую не можем контролировать?
— Это как? — не понял Артур.
— Наши видеоносители несовершенны. Человеческий глаз всегда отличит запись от реального объекта. Но мы не можем отличить дехрон от изображения, полученного с дехрона. Мы никогда не имели дело с этой средой. Нужно дождаться Мирославу. Без ее помощи мы до бесконечности будем перебирать варианты и строить гипотезы. Нужен человек, который однажды своими глазами видел дехрон, иначе работа попросту сгинет в хаосе.
— Тогда я мигом в аэропорт и обратно! — пообещал Артур. — Вы только не сгиньте в хаосе, пока я не вернусь.
— Больному не понять, за что здоровые люди распяли на кресте Бога, — заметил Валех. — Ученому не понять, как Бог мог выстроить мир из хаоса. И тот, и другой боятся приблизиться рассудком к неизвестности, потому что не знают: безумие и хаос, — такие же естественные состояния мироздания, как жизнь и смерть. Просто Великий Безумец создал из пустоты землю и небо. Просто Ему показалось, что это хорошо. На тот момент у Бога не было оппонента, способного доказать абсурд.
— Разве абсурд нуждается в доказательстве?
— Однажды между землей и небом воцарился порядок, — продолжил Валех. — Порядок наплодил устойчивые формы, формы наполнились однотипным содержанием, придумали иерархию, чтобы различаться между собой. Иерархия придумала ценности. Ценности наделили кого-то бременем власти, а власть наградила своих обладателей ощущением безысходности и бессмысленности сущего. В хаосе, как в безумии, не было безысходности. Через него от Творца в наследство Человеку передалась тоска по свободе, которой он никогда не знал. Тоска по первобытной природе души, обретенной до сотворения мира. Свобода, истинного смысла которой Человеку никогда не понять.
— Ты испугался, что Боровский прав, Валех? Ты допустил, что человечество может одновременно верить в Бога и постигать его своим умом? От одной мысли тебе стало не по себе, потому что больше Страшного суда, больше всего на свете, Ангел боится соперничать с Человеком на равных? Стать лишним звеном в иерархии между Богом и Человеком?
— Истинный дехрон ученому глазу невиден. Он понятен только в безумии. И хаос не может быть познан существом, возникшим в разумном космосе.
— Я не о хаосе, я о твоей абстрактной картине мира, о той дырявой стене, которую ты в спешке нагородил между Ангелом и Человеком. О стене, которая кому-то из нас рано или поздно рухнет на голову.
— За этой стеной для каждого своя истина. Ангел подозревает Человека в вероотступничестве, но сам не знает, способны ли эти существа во что-либо верить. Человек уверен, что Ангел всегда ему лжет, а сам не видит разницы между правдой и ложью.
— Ангела можно понять. Если ты, Валех, испугался дехронального проектора, значит, идея верная.
— Вернее не придумаешь, — согласился Валех. — Только мир устроен совершенно не так, как удобно физиками, и создан не для того, чтобы физики его объясняли. Мир, сотворенный из хаоса, однажды туда вернется.
Когда в следующий раз Артур появился у Оскара, его и ждать перестали. За это время ученый с ассистентом могли не только сгинуть. За это время при комнатной температуре мог испариться мировой океан. Но одинокий гость был встречен тепло и радушно:
— Деев! — зашипел Оскар, пропуская товарища в коридор. — Ты хоть раз в жизни сделал то, о чем тебя попросили? Хотя бы раз в порядке разнообразия?
— А чего я сделал? — не понял Артур.
— Где графиня, придурок?
— Я тут причем?
— Что я говорил, Учитель?
— Я ей сказал, — оправдывался Деев. — Но у их сиятельства шило в башке.
— Проходи, Артур, — пригласил Боровский.
— Честно, Натан Валерьяныч! Разве б я вам брехал? Я все сказал, как вы просили, а они улетели к доктору и теперь неизвестно когда явятся. Не раньше, чем Сима согласится смотреть за ее дочкой. Их сиятельство… оно ж упертое до страшного ужаса. Я говорил, давай хоть переночуем у Валерьяныча…
— У Миры есть дочь? — удивился Натан.
— Я сам не знал. Да она на их сиятельство не похожа. Она похожа только на ейного голубца.
— Подожди, Артур, — растерялся Боровский. — Почему же она скрывала?
— Понятно, почему. Девице на вид лет двадцать, а мозги трехлетнего ребенка.
— Нет, — возразил Натан. — На Мирославу это не похоже. Должна быть причина…
— Иллюзорная память, Натан Валерьянович, — предположил Оскар.
— Иллюзорная память? — удивился Учитель. — Иллюзии не меняются просто так одна на другую. Что-то мы опять нарушили в этом мире. Сделали что-то, чего не должны были делать. Или наоборот, не сделали того, что должны. Гармония мира хрупка.
— А мы тут причем? — удивился Артур. — Я вообще ничего не делал. Это их сиятельство. Чего они там вытворяют, в своих Парижах, ни в какой памяти не удержится. А если еще напьются, так на утро не вспомнят, кто такие. Только в полиции их опознают. Я эту тусовку видел, Натан Валерьянович. Вы просто святой по сравнению с ними.
— Почему же она не приехала сюда с дочкой?
— Ладно бы с дочкой. Они ж и кота с собой привезли, будто здесь этого добра не навалом. Жирного, наглого. Мордулет со сковороду. Я увидел — испугался, думал, рысь. Как она его перла? Я еле поднял.
— Ясно, Деев, — осенило Оскара, — графиня променяла тебя на кота.
— Объясняю для лопоухих: кот девочкин. Притащен был в Москву без ветеринарных справок, таможня его сперва захапала, потом не обрадовалась. Пока мы, как дураки, бегали, справки собирали, взятки раздавали, этот гад дрых на столе начальника таможни и поджирался с ихних харчей. Я его через неделю вообще поднять не смог. В сумку не влез, на телеге катили, хвост по полу волочился. Их сиятельству было никуда не до поездок. Теперь все! Пусть доктор их нянчит. Честное слово, Натан Валерьянович, если б мы могли вырваться хотя бы на полдня…
— Одно слово, — вздохнул Оскар, — деструктивная личность! Учитель, Деева надо в ошейник и на цепь. Там ему самое место.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
