Через Архангельск, Прибалтику и Польшу серебро поступало в Россию и вывозилось оттуда в юго-восточном направлении — в Иран и Среднюю Азию. Османская империя получала серебро и через Балканы, и через средиземноморские порты, но вывозила его в Иран. Иран частично вывозил драгоценные металлы в Индию и в Батавию на Яве, центр владений могущественной голландской Ост-Индской компании. Последняя, пользуясь своим монопольным положением на мировом рынке пряностей, активно участвовала в торговле со странами Индийского океана и Дальнего Востока и обслуживала своими судами торговлю между этими странами, получая деньги за фрахт. Ее торговый баланс был активным по отношению к Ирану (с 30-х годов XVII в.) и Японии, но пассивным по отношению к Индии и Китаю. Необходимые для торговли запасы драгоценного металла компания получала не только непосредственно из метрополии, но и из Ирана, Филиппин, а также из Японии, где имелись собственные разработки серебряных руд и где с 30-х годов XVII в. право на ограниченную торговлю имели только голландцы (но в 1668 г. японское правительство запретило вывоз из страны серебра).
Индия и Китай являлись двумя полюсами притяжения для мировых запасов драгоценных металлов, которые здесь и оседали.
Определенная, со временем возраставшая часть поступившего в Европу серебра уходила обратно через Атлантический океан, в те колонии европейских держав, которые не имели собственных серебряных рудников. Выплата жалованья служащим администрации, солдатам и морякам создавала здесь активный платежный баланс в сношениях колоний с метрополиями, тогда как торговый баланс колоний, нуждающихся в европейских товарах, оставался неизбежно пассивным. Для колоний чеканилась особая монета, которую было невыгодно вывозить обратно в Европу.
Следуя меркантилистским рецептам, европейские страны стремились сосредоточить в своих руках, отнять у соседей как можно больше звонкой монеты. Успехи в развитии производства, обеспечивавшие положительный торговый баланс в торговле с Испанией, были важным, но отнюдь не единственным средством достижения победы, ибо не существовало пропорционального соответствия между положительным сальдо торгового баланса и получаемой данной страной массой драгоценных металлов. При прочих равных условиях эти металлы имели тенденцию стягиваться туда, где они были дороже и где на них существовал особый спрос — в странах, занявших место у тех «кранов», через которые европейская монета «отливала» на Восток, — прежде всего в Голландии, затем в Англии. Такие страны выигрывали и на вексельном (обменном) курсе. Необходимость избавиться от посредников, завоевать для себя независимые позиции в мировой торговле на всех ее важнейших направлениях в XVII в. осознавалась все отчетливее.
Важность монетарного фактора привела в историографии к стремлению найти именно в нем объяснение тех кризисных явлений в европейской экономике, которые были поспешно объединены в понятии «всеобщий кризис XVII века». В 50-60-е годы XX в. эта концепция, казалось, прочно утвердилась в западной исторической науке. В основе всех затруднений глобального характера видели последствия, как представлялось, непреложно установленного факта резкого сокращения ввоза серебра из Испанской Америки. Оно вызвало феномен длительной стагнации и даже падения цен в их металлическом выражении, который ассоциировался с экономическим упадком, поскольку именно такое соотношение было характерно для хорошо изученной конъюнктуры циклических кризисов XIX–XX вв. В работах некоторых особенно решительных сторонников концепции «всеобщего кризиса» звучали даже фаталистические мотивы бесплодности всех усилий в борьбе с неблагоприятной конъюнктурой.
В 1934 г. вышла оказавшая большое влияние на западную историографию книга американского историка Э. Гамильтона «Американские сокровища и революция цен в Испании 1501–1650 гг.». Автор привел данные о ввозе в Испанию из ее американских колоний золота и серебра. Они свидетельствовали о крутом росте среднегодового ввоза драгоценных металлов с 1536–1540 гг. (3,9 млн песо) до кульминационных 90-х годов XVI в. (34,8 млн песо). Далее этот рост прекратился, период 1600–1639 гг. Гамильтон рассматривал уже как время заметного снижения ввоза (в среднем 25 млн песо в 1626–1630 гг.), а затем последовало резкое падение до 3,4 млн песо в 1656–1660 гг. После 50-х годов XVII в. данные Гамильтона, работавшего в архивах Севильи (через которую проходила вся официально разрешенная торговля Испании с Новым Светом), обрывались, поскольку тогда была отменена обязательная регистрация ввоза золота и серебра частными лицами; он предполагал, что и во второй половине XVII в. ввоз драгоценных металлов в Испанию оставался небольшим.
Американский ученый вычислил и общий индекс движения испанских цен в переводе на серебро. Оказалось, что цены постоянно росли до 1601 г. (индекс 1501 г. — 33, индекс 1601 г. — 144, если принять за 100 средний показатель 70-х годов XVI в.), а затем начался длительный период их стагнации вплоть до 1650 г. (до которого доведена таблица Гамильтона) с колебаниями индекса в пределах 101–146. Таким образом, перелом кривой движения цен совпал во времени с переломом кривой ввоза драгоценных металлов, и возникла возможность объяснить феномен падения цен всецело на базе количественно-монетарной теории. Подобно тому как революция цен XVI в. объяснялась прежде всего ввозом американского серебра, так и падение или стагнация цен в переводе на серебро в XVII в. стали объясняться нехваткой драгоценных металлов в условиях еще недостаточно развитой кредитно-банковской системы.
Цифры Гамильтона произвели тем большее впечатление, что они относились к действительно ключевому географическому пункту. Значимость его результатов была подтверждена в 50-е годы XX в. капитальным исследованием французского историка П. Шоню о севильской торговле. Он вычислил по разрозненным архивным данным тоннаж прибытий и отплытий кораблей, крейсировавших между Севильей и Америкой. Шоню определил, что фаза длительного подъема испанской трансокеанской торговли продолжалась до 1590-х годов (общий тоннаж отплытий вырос с 47 тыс. т в 1556–1560 гг. до 114 тыс. т в 1586-1590-х гг.), после чего началась длительная фаза колебаний вокруг достигнутого уровня, продолжавшаяся до 1620-х годов, когда восторжествовала тенденция спада, особенно с 1630-х годов, и в 1646–1650 гг. общий тоннаж отплытий составлял всего 60 тыс. т. Итак, было установлено совпадение изменений в объеме торговли с движением ввоза драгоценных металлов по данным Гамильтона. Благодаря этому популярность концепции всеобщего кризиса XVII в., поставленной в тесную связь с количественно-монетарной теорией, к концу 50-х годов XX в. достигла высшей точки. Истоки кризиса стали искать в самом начале XVII в., конец же относили к началу XVIII в.
Итальянские историки К. Чиполла (1952) и Р. Романо (1962) подчеркивали значение кризиса 1619–1622 гг., оказавшего решающее разрушительное воздействие на итальянскую промышленность, следствием чего была аграризация экономики Италии. Действительно, в Ломбардии период 1580-х — 1610-х годов стал временем большой экономической активности, сочетавшейся с демографическим подъемом; 1613–1619 гг. были временем бума, и контраст со сменившим расцвет глубоким кризисом оказался очень резким. Страшная чума 1630 г. довершила упадок. К 1640 г. объем шерстоткацкого производства в Милане упал в пять раз по сравнению с 1620 г. (3 тыс. кусков в год против 15 тыс.). Кризис итальянской экономики, ознаменовавшийся в 1620-х годах прекращением деятельности управлявшихся генуэзскими банкирами — главными кредиторами испанской короны — международных ярмарок в Пьяченце, был, следовательно, синхронен падению испанской трансатлантической торговли; это понятно, если учесть тесные экономические связи Италии и Испании.
Вместе с тем именно 1620-е годы стали временем серьезных затруднений в левантийской торговле. Резко сократилось венецианское судоходство: взимавшийся в Венеции сбор со стоянки кораблей, который давал в 1603–1605 гг. рекордную среднегодовую сумму 6,6 тыс. дукатов, к 1623 г. упал до 1,6 тыс. дукатов и продолжал падать далее, в 1630-е годы он составлял менее 1,2 тыс. дукатов.
Имел ли кризис начала 1620-х годов еще более широкое значение, охватил ли он Север Европы? Именно так считал Романо, который делал этот вывод, исходя из анализа международного судоходства в его другом ключевом пункте — Копенгагене. Датские историки в 1906–1953 гг. издали 7 томов статистических данных о взимавшихся датской короной с иностранных кораблей зундских пошлинах за 1497–1783 гг. Согласно этим данным, среднегодовое число рейсов через Зунд достигло максимума в 1590-е годы (5623 против 1336 в первой половине XVI в.), затем снижалось, причем снижение в 1620-е годы было весьма заметным (3726 против 4779 в 1610-е годы) и дошло до минимума в 1660-е годы (2600 рейсов). При учете другого показателя — размеров тоннажно-стоимостного сбора — максимум приходился на 1610-е годы. Если рассматривать движение отдельных товаров, то 1620-е годы ознаменовались резким падением вывоза балтийского зерна в 1622–1624 гг. из-за неурожаев в Польше и затем из-за новых неурожаев и блокады воевавшими с Польшей шведами устья Вислы в 1627–1629 гг.; этому соответствовало сильное сокращение ввоза на Балтику соли — главного импортного товара для прибалтийских стран.
