На этот вопрос вдруг ответил кучер, повернувшись на козлах. И затем, так повернувшись, сидел почти всю дорогу, отвечая и на другие вопросы Перекресова, когда чуть затруднялся Сергей Варфоломеевич. Кучер свободно говорил и о надоях, и о настригах шерсти, и о необходимости ознакомить трактористов со способами квадратно-гнездового сева и называл на память цифры прошлогоднего урожая в этих местах.
Осведомленность кучера не только удивляла Перекресова, но и временами, должно быть, раздражала Сергея Варфоломеевича.
— Ты гляди, Григорий Назарыч, как бы у тебя жеребец не уснул, — кивнул на лошадь председатель. — Подстегни его, не жалей. А то мы с философией-то не скоро доедем.
Дорога в самом деле оказалась очень плохой, раскисшей — выбоины, бугры, глубокие лужи. Пролетку все время качало из стороны в сторону, и седоков забрызгивало липкой шоколадной жижей.
Сергей Варфоломеевич на каждом ухабе болезненно морщился, вздыхал и виновато взглядывал на Перекресова: вот, мол, в какую поездочку я вас втравил, или, вернее, вы меня втравили, уж не знаю теперь, кого винить.
Перекресов, однако, сидел невозмутимый. Только один раз он засмеялся.
— Поделом, видно, забрызгивает нас жижей, поделом! Давно бы надо было проехаться по этим местам!
— А я так считаю, — засмеялся и кучер, — что дела наши скоро повсеместно исправятся. Вот именно — повсеместно.
— Почему вы так считаете?
— Потому, — хитро прищурился кучер, — что раньше областные товарищи дальше «Авангарда» не ездили. Виктор Иваныч — я против него ничего не имею — в последний раз только до «Пламя революции» доезжал. Ну, правда, ничего не скажешь, «Пламя революции», а также «Авангард» богатейшие колхозы. И дороги туда исправные. А до Желтых Ручьев надо еще доехать...
— Едва ли сегодня доедем, — усомнился Сергей Варфоломеевич, издали поглядев на мост через Кудинку.
Буйная речонка Кудинка, обрамленная голыми прутьями кустарника, чешуйчато поблескивала под солнцем.
Бревенчатый мост, расшатанный тракторами, заметно дрожал в ее быстром течении. И у самого моста вода бурлила и пенилась с особой яростью: что-то препятствовало ей.
— Тут трактор свалился с моста, — показал кнутом кучер.
— Давно свалился? — спросил Перекресов не кучера, а Сергея Варфоломеевича.
Сергей Варфоломеевич пожал плечами.
— Вторые сутки он тут купается, — сказал кучер, глядя на яростный водоворот.
Проехать по мосту было невозможно, — в настиле не хватало многих досок.
— Н-да, — вздохнул председатель. — Вот видите. Хозяйство... — И первым стал вылезать из пролетки.
Он как бы рад был тому, что теперь и секретарь обкома увидит, какие тут трудные, сложные, просто расшатанные дела, как им всем тут трудно — всем районным руководителям. И в то же время Сергей Варфоломеевич сознавал, что секретарь обкома едва ли посочувствует, едва ли...
Однако теперь уже ясно, что они не проедут в Желтые Ручьи. Да там и нет ничего хорошего. И не может быть. Наверно, оттуда, из Желтых Ручьев, написали какую-то кляузу в обком, вот Перекресов и стремится туда.
У Сергея Варфоломеевича затекли ноги. Левая нога даже одеревенела, и он волочил ее, как протез. Перекресов участливо спросил:
— Это что же у вас, после ранения?
— Нет, — сконфузился Сергей Варфоломеевич. — Просто, как говорится, отсидел ногу. Это сейчас пройдет...
Перекресов внимательно оглядывал мост. И как бы между прочим сказал:
— А на войне вы не были?
— Нет, как же, был! — почти весело откликнулся Сергей Варфоломеевич. Правда, не на самой войне, а вроде как бы поблизости. Я всю войну на ВАДе прослужил. Это военно-автомобильные дороги. Сперва за Москвой находился, потом — за городом Калинином...
— Вы что же, специалист по дорогам?
— Нет, какой я специалист! Просто так случилось. У меня хорошая характеристика была и, кроме того, болела печень.
— А сейчас как печень?
— Ничего.
Перекресов как будто только и ждал этого успокоительного заявления о печени. Не раздумывая больше, он ступил на мост и, держась за шаткие перила, пошел по бревну на ту сторону.
Немного помедлив, за ним по тому же бревну направился и председатель. И кучер, привязав лошадь к телеграфному столбу, тоже последовал за ними. Только он не шел, а перепрыгивал с перекладины на перекладину. Поэтому он скорее вышел на другой берег и, поздоровавшись с рабочими, столпившимися на берегу, насмешливо спросил:
— Ну как, мужички, все еще чикаетесь?
— Чикаемся, Григорий Назарыч. Действительные слова, чикаемся, — обтер смятой кепкой вспотевший лоб пожилой рабочий. — Опять трос оборвали. Прямо как в детской сказке: «Ох, нелегкая эта работа — из болота тащить бегемота!» И ведь все из-за озорства. Он, говорят, пьяный был, этот Митька Осетров. Прямо судить бы надо за такие дела! И мост тоже, прости господи...
— Вот что, — сказал, поздоровавшись с рабочими, Перекресов. — У меня к вам просьба. Настелите, пожалуйста, хоть несколько досок, чтобы мы могли проехать.
А председатель ничего не сказал. Он только снял фуражку и сначала тщательно протер носовым платком ее клеенчатую подкладку, потом стал вытирать потное лицо, шею и рано облысевшую голову.
Обильный пот заливал все его рыхлое тело. Сергей Варфоломеевич ослабил галстук и расстегнул пуговицу на вороте рубашки. В висках покалывало. Все-таки он, должно быть, не выспался после этой глупой свадьбы. Да и солнцем изрядно нагрело. Солнце нынешней весной какое-то странное — то светит и греет вовсю, то скроется за облаками, за тучами. И сейчас у моста все опять потемнело, как перед дождем. Может быть, правда, соберется дождь?
5
Сергею Варфоломеевичу хотелось, чтобы начался дождь, чтобы случилось вдруг хоть какое-нибудь несчастье, в котором мгновенно бы изменилось все и не надо было бы ехать в эти Желтые Ручьи.
Подавленный самой неожиданностью визита секретаря обкома, душевно вялый, он, пожалуй, все-таки преувеличивал сейчас тяжесть своего положения. Ну чем, в самом деле, угрожают ему эти Желтые Ручьи? Чего он боится? Не был он там, правда, давно — с прошлой осени не был. Прошлой осенью там сменили председателя колхоза. Сменили его еще при Капорове.
Вспомнив бывшего первого секретаря райкома Капорова, снятого с работы в начале истекшей зимы, Сергей Варфоломеевич уж совсем приуныл.
Рубашка прилипла к его спине. Он пошевелил лопатками, желая освободиться от ее липкого прикосновения. Хотел было снять пиджак, но побоялся: от воды тянет свежим ветерком, а у него недавно было воспаление легких.
Воспалением он болел как раз в ту пору, когда снимали Капорова. И Сергей Варфоломеевич был уверен, что его после болезни тоже снимут, поэтому он долго болел. Но его не сняли. Напротив, новый секретарь райкома в первые дни обласкал его, сказал: «Будем работать артелью, дружно».
Дружной работы, однако, не получилось.
При новом секретаре Сергея Варфоломеевича все чаще стали пощипывать на бюро райкома, стали подкапываться под него, как определила это его супруга Марина Николаевна.
И сейчас Сергею Варфоломеевичу, стоявшему среди волнуемого легким ветерком голого кустарника, казалось, что то недавнее время, когда они работали с Капоровым, утекло навсегда и бесследно, как вот эта вода, что бурлит под мостом, яростно ревет на камнях, на том месте, где затонул трактор, и несет на себе какие-то щепки, ветки и разный мусор.
Время, недавнее, невозвратное, представлялось теперь Сергею Варфоломеевичу добрым и милым, хотя тогда тоже были свои огорчения.
Нет, они с Капоровым никогда не бездельничали: они постоянно волновались. Но у них была какая-то очередность в работе. Они отводили кампанию, допустим, уборку, заканчивали ее, рапортовали и ждали новой кампании.
А теперь все требуется делать сразу. И никаких рапортов.
Никитин старается проникнуть во всякую щель.
Однако до Желтых Ручьев и Никитин пока не добрался.
И вот сейчас за все, что там увидит Перекресов, придется расплачиваться одному Сергею Варфоломеевичу.
Сергей Варфоломеевич все-таки решился снять пиджак, хотел почистить его, но только встряхнул, подержал в руках, потом накинул на плечи и почувствовал некоторое облегчение.
Неудобно, пожалуй, что он вот так в сторонке стоит, когда Перекресов разговаривает с рабочими МТС. Надо бы хоть спросить, кто это утопил трактор и какие меры предпринимаются, чтобы его вытащить.
Сергею Варфоломеевичу показалось, что он простоял тут, в кустарнике, целый час, хотя не прошло и пяти минут. Впрочем, никто не заметил, что он стоял в стороне. Мало ли зачем человеку требуется иногда отойти... Нет, все преувеличивает Сергей Варфоломеевич в своем странно подавленном состоянии.
Наклонившись, он подтягивает голенища сапог, просовывает руки в рукава пиджака, застегивает его как следует на три пуговицы («Ничего, что жарко... не разжарит. Перекресов пока не снимает свой китель») и неторопливо, степенно подходит к рабочим.
