В висках опять началось покалывание, и затылок заболел. Сергей Варфоломеевич потер затылок ладонью, боль как будто утихла, но зато, кажется, сильнее стало покалывать в висках.
«Хвораю, — жалостливо подумал Сергей Варфоломеевич. — Хвораю, а никто этого, может, и не понимает. Все только требуют, строго спрашивают с тебя, критикуют...»
Он снова вспомнил этих двух корреспондентов, что на прошлой неделе заходили к нему. Из какой они газеты, он забыл. И лиц их не запомнил. Нет, одного запомнил — черненький такой, в очках, слишком шустрый. Все допытывался, как идет составление планов в колхозах, участвует ли в этом деле райисполком, как участвует. А что ему ответишь? Он же ищет, этот корреспондент, обязательно недостаток, хочет на чем-нибудь тебя поддеть, чтобы потом описать во всех красках. И не знаешь, как ему лучше ответить. Боишься ошибиться в ответе. Всего боишься, постоянно волнуешься. Ведь живешь у всех на виду. И все предъявляют к тебе претензии. А если говорить начистоту, так что это, простое, что ли, дело — составлять планы? Попробуй-ка ты сам, черненький корреспондент в очках, составить хоть один план, да так, чтобы к тебе потом не придирались.
Сергей Варфоломеевич недавно вмешался в один такой план колхоза «Красный пахарь» — предложил увеличить поголовье свиней и уменьшить стадо рогатого скота, — так его на очередном бюро райкома так трясли за это, что он и костей, думал, не соберет.
А между прочим, он и сейчас не понимает, за что его трясли. При Капорове таких недоразумений не было. А ведь тоже составляли планы. И все было в порядке. И Сергей Варфоломеевич никого, кроме Виктора Ивановича, не боялся. И корреспонденты ему были не страшны. По главным показателям район был всегда на видном месте в области.
И никто не смел кричать Сергею Варфоломеевичу на бюро райкома, что он не читает новую сельскохозяйственную литературу. А когда ему читать? Акатьев заставил этой литературой всю этажерку в его кабинете. Часть брошюр Сергей Варфоломеевич перенес к себе на квартиру, сложил в спальне на тумбочке у самой кровати. Однако читать — ну совершенно некогда. Газету возьмешь перед сном — и то глаза сразу слипаются. И раньше никто за это не придирался к нему. Не обращали на это внимания, не спрашивали, читает ли он какие-нибудь там брошюры. Не школьник же он, в самом деле. И никто не требовал, чтобы он ни с того ни с сего, без всякого смысла ехал вдруг вот так, на пролетке, куда-то к черту, в Желтые Ручьи, когда это никак не связано с его планами.
7
Желтые Ручьи ничего не определяли и сейчас не определяют во всем районном масштабе.
А чтобы там побывать, надо, вот как сегодня, целый день убить. Целый день! И никакой пользы району от этого не будет.
Ведь там, в Желтых Ручьях, все равно как во всех колхозах, сидят районные уполномоченные. Они подают сигналы, делают указания, нацеливают колхоз на определенные задачи. Чего же еще надо?
Этот вопрос Сергей Варфоломеевич мысленно адресовал как бы самому Перекресову. Ведь все равно Перекресов будет расспрашивать его о Желтых Ручьях. Будет, конечно, упрекать, указывать, обращать внимание. Все, наверно, будет как водится. Но Сергей Варфоломеевич раньше всего хотел бы заметить секретарю обкома, что район этот не маленький: в районе больше тридцати колхозов, точнее сказать, тридцать два. Желтые Ручьи и вот вся эта сторона должны были бы отойти к железнодорожной станции, где мог образоваться новый районный центр. Был уже года два назад такой проект, но где-то его замариновали.
Жеребец опять задрал голову на бегу и заржал с такой исступленной страстью, что спутал все мысли Сергея Варфоломеевича.
И Перекресов спрятал свой блокнот в карман.
А кучер сказал, кивнув на жеребца:
— Застоялся наш Эдуард. Давно не был на просторе. Доволен. Мечтает о своих делах...
— И дорога хорошая, — сказал Перекресов. — Вот бы так все время.
— Так теперь будет все время, — пообещал кучер. — Это уж хозяйство Тишкова начинается. Это уж он тут свирепствует...
— Правда, что свирепствует, — поддержал разговор Сергей Варфоломеевич. — Я его знаю. Он с прошлой осени тут выбран председателем. Был он у меня зимой. Чего-то такое ругался, даже угрожал. Я его, правда, осадил немножко. Больше не являлся...
— Значит, вы с ним в конфликте? — спросил Перекресов и с любопытством посмотрел на Сергея Варфоломеевича. — Из-за чего же, интересно, поссорились?
— Да не поссорились мы, — мотнул головой Сергей Варфоломеевич, отбиваясь от крупной мухи, неведомо откуда появившейся. — Просто серьезно поговорили, и, видать, этот Тишков мужичонка, заметно, свирепый. Или нервный слишком. Не понял я его...
— И больше не виделись?
— Нет, виделись. У нас зимой конференция была. Опять он мне чего-то дерзкое сказал. С трибуны. Но разве можно на все обращать внимание, тем более он здесь долго не продержится, этот Тишков. Это ошибка была еще товарища Капорова — рекомендовать Тишкова в председатели. Хотя, конечно, мы должны были эту ошибку исправить...
— Да никакой ошибки нет, — сердито дернул вожжи кучер.
Но Сергей Варфоломеевич, как бы не услышав его слов, продолжал говорить о Тишкове. Он что-то такое затеял, этот Тишков, с прежним председателем тамошнего колхоза Бескудниковым, что-то вроде вымогательства. И все на почве пьянства...
— Да он и не пьет, — опять сказал кучер.
— Все они не пьют, — махнул рукой Сергей Варфоломеевич. — И брат у него оказался ворюга. Мне начальник милиции рассказывал, Терентьев...
Упомянув о Терентьеве, он невольно зажмурился. А кучер предложил:
— Хотите, я об этом расскажу подробно?
— После, — сделал строгое лицо Сергей Варфоломеевич, желая завести с секретарем обкома обстоятельный разговор. Дело ведь не в самом Тишкове. Тишкова, конечно, нужно освободить. Но как, очень важно выяснить, будет с разделением района? Вот главный вопрос.
И Сергей Варфоломеевич начал было об этом говорить, но Перекресов перебил его:
— А этот Тишков тут, стало быть, с прошлой осени?
— С осени.
— А вы, — опять спросил Перекресов, — вы, Сергей Варфоломеевич, давно уже председателем?
— Да как сказать...
— Давно, — чему-то усмехнулся кучер.
И усмешка эта непонятная задела Сергея Варфоломеевича.
— Ты, Григорий Назарыч, за меня не отвечай, — гневно попросил он. — Я за себя сам способен ответить. — И повернулся к Перекресову. — Я, видите ли, какое дело... Я до войны тут секретарем райкома комсомола работал. Первым. Первым секретарем. Потом, после войны, когда я сюда вернулся, меня взяли на работу в райком партии. Завотделом. Ну, и тут, как видно, массы меня вспомнили и уже вскоре выбрали председателем райисполкома.
— Так. Значит, вы человек популярный?
— Можно и так считать, — скромно потупился Сергей Варфоломеевич. — Во всяком случае, я не сам себя назначил на пост председателя...
— Ну, это понятно, — кивнул Перекресов. — А до этого поста что делали?
Сергей Варфоломеевич перечислил как будто все свои должности.
— Ну, это, так сказать, руководящая деятельность, — улыбнулся секретарь обкома. — А где вы работали, пока вас не узнали массы?
— Это сейчас вот, вдруг, и не вспомнишь, — затруднился Сергей Варфоломеевич. — Вообще-то трудно сказать...
В разговор опять вмешался кучер.
— Я так понимаю, — посмотрел он на секретаря обкома, — что вас интересует, где Сергей Варфоломеевич находился с молодых лет?
— Ах, с молодых лет, — сказал Сергей Варфоломеевич. — С молодых лет, просто с детства, я учился в школе. И, по желанию родителей, кроме того, проходил обучение у портного в сельской местности. Потом я поступил в столярную мастерскую и вскоре на маслозавод...
— А портняжному-то ремеслу научились? — спросил Перекресов.
— Как сказать...
— Ну допустим, можете себе сами сшить рубашку? — поинтересовался кучер и опять усмехнулся.
— Не вижу пока такой надобности, — сверкнул глазами Сергей Варфоломеевич.
Ему хотелось выругать Григория Назаровича, поставить его, как полагается, на место. «Это уж какая-то комедия получается, — сердито подумал он. — Нечего из меня комедию строить. Заговорили о Тишкове и вдруг на меня перешли». Но тут же у него мелькнула тревожная мысль: может, и Григорию Назаровичу уже заметно, что под него, Сергея Варфоломеевича, где-то подводят мину. От этого, может, и осмелел. Григорий Назарович вообще-то тихий мужик. Все может быть. Однако сдаваться нельзя. Нельзя себя слишком низко ставить. И Сергей Варфоломеевич спросил:
— А что это вы, товарищ Перекресов, решили с меня анкету снимать? Вообще-то мое личное дело находится в обкоме...
— Обиделись? — удивился Перекресов.
— Не обиделся, но вообще говорили о деле...
— А дело, как известно, делают люди, — улыбнулся Перекресов. — Я, понятно, и интересуюсь людьми. И вы мне интересны. Вы сами из крестьян?
Сергей Варфоломеевич уже пожалел, что так резко ответил секретарю обкома, и старался теперь говорить мягко, деликатно. Да, так точно, он из крестьян, но в крестьянском хозяйстве, к сожалению, долго работать не пришлось, хотя он любит крестьянское дело. Ну как же! У него вся родня крестьяне. Колхоз «Авангард» — его, можно сказать, родина. Вспоминают его там. Как приедет в «Авангард», сейчас же вокруг него народ, земляки. Вспоминают, как в детские годы в городки играли. И тогда ведь невозможно еще было угадать, кто кем будет. Большинство его сверстников и по сей день рядовыми колхозниками работают. Бывают забавные случаи. Бабка одна, некая Аграфена Понтрягина, недавно приехала по своим делам в райисполком, зашла в приемную председателя и, показав на двери кабинета, спросила у секретаря: «Серега-то здесь?»
