слову, так и сидел под дверью, только отмытый до скрипа, причесанный, в новой одежде и обутый. При виде нас он вскочил. – Да что ты прыгаешь… Сядь на место и не лезь! Господин? К вам та девушка…
– Впусти, – велел герцог, и я вошла.
Он выглядел куда лучше прежнего: с лица сошел нездоровый румянец, глаза не блестели лихорадочно, да и руку герцог уже не берег.
– Маргрит? В чем дело?
– Сударь… – Я вдруг с ужасом поняла, что сейчас расплачусь, а это… Я не должна этого делать! – Сударь, тетушка умерла. Мы с кузиной остались вдвоем, но мы обе несовершеннолетние… Я…
У меня перехватило дыхание.
– Мы можем прожить и так, у кузины есть рента за дом, а я уже скоро получу права на свой. Словом, с голоду мы не умрем. Но, сударь, я не знаю, что у нас за долги, тетушка не успела мне сказать. Нас могут вышвырнуть из дома хоть завтра… – Я перевела дыхание. – Когда я вступлю в права владения, тогда хоть смогу продать этот дом и перебраться к Агате, но пока мы совершенно беззащитны! Родни не осталось, а продать драгоценности я пока не могу…
– Какие драгоценности? – спросил он и подал мне стакан воды. Я пила мелкими глотками, и меня понемногу отпускал страх. – Если ты о том ожерелье, я готов купить его за ту цену, которую ты назначишь.
– Я уже сказала, сударь, что не продам его. Но, кроме «Лунной ночи», у меня имеется еще кое-что. Папа был запасливым человеком.
– Боишься, обманут?
– Нет. Я худо-бедно разбираюсь в камнях и знаю, сколько мог бы запросить отец за эти вещи. Я опасаюсь, что меня сочтут воровкой, драгоценности отнимут, а меня бросят в тюрьму… – Я замолчала. – Тогда Агате конец. Она, быть может, и сумела бы выжить одна, характер у нее есть, только нет денег. А на улице…
– Вас никто не выгонит из дома, – спокойно сказал он. – Вот уж об этом не беспокойся. Даже если твоя тетушка задолжала кому-то… Подумаешь, траты! Я прослежу, чтобы вас с кузиной не трогали.
– Спасибо, сударь… Простите, я слишком много говорю.
– Мне нравится, когда ты разговариваешь свободно, а не отвечаешь «да, сударь, нет, сударь», – произнес герцог, отойдя к окну. – У тебя живая речь. Немудрено, что и принцу это пришлось по душе: он привык к кокеткам, привык развлекать девушек, но не слушать их рассказы. Да и о чем они могут поведать? Пересказать прочитанное в книгах?
– Вы не поверите, сударь, я как раз пересказывала прочитанное в книгах. Причем книги эти были самого дурного пошиба.
– Это означает лишь, что язык у тебя хорошо подвешен и воображение живое, – ответил он.
– Не только воображение, еще и память – я вспоминала рассказы отца Эллы, он ведь много поездил по миру, и мы любили послушать его истории.
– Тем более.
– Сударь, я оказалась права насчет вашего коня, – спохватилась я. – Его в самом деле напугали. Как – не знаю, но результат…
– Налицо. Я в итоге чуть ли не месяц вынужден был сидеть в четырех стенах. – Он обернулся. – После такого я уж точно не допущу брака Феликса с этой девкой, даже если ради этого придется ее убить!
– Лучше не стоит, сударь, – попросила я. – Не то чтобы мне было жаль ее, но крестная может и отомстить.
– Разве я говорю, что я намерен сделать это своими руками? За пару золотых легко нанять кого-нибудь, и он свернет ей шею на задворках. Или утопит в речке, как ты предлагала.
– А кто вам сказал, что фея не умеет читать мысли? Не слушает наш разговор прямо сейчас? И не отомстит вам за крестницу? И, – добавила я по наитию, – я слыхала, что феи мстят жестоко. Вы не умрете, но, например, снова упадете с коня и останетесь прикованы к постели навсегда. Или подцепите дурную болезнь и будете годами гнить заживо…
Герцог молча смотрел на меня, а я старалась не отводить глаз. Может, он и впрямь заподозрил во мне колдунью, но ничего не сказал.
– Если фея способна услышать нас в любую минуту, то нет смысла строить планы, – произнес он наконец. – Человек может выйти против колдовской силы, я уверен, но если колдун заранее осведомлен о планах противника, борьба выходит нечестной…
– Согласна, сударь, – ответила я. – Радует только то, что навредить впрямую не выйдет, но тут ведь как повезет. Вы вот остались живы, но надолго занедужили. И если бы принц поручил кому-то другому примерять туфельку, Эллу могли бы уже и найти.
– Верно… – Герцог взъерошил густые темные волосы. – Бог мой, такие сложности из-за одной девчонки! Даже версия с покушением на меня и то была лучше. Хотя и прозаичнее.
– Мы, сударь, ввязались в чужую игру, – серьезно сказала я. – Я правил не знаю, не то рассказала бы вам. Знаю только, что нужно соблюдать равновесие. Кстати, принц все ищет свою незнакомку?
– Да, с принцессами, герцогинями и графинями мы уже закончили, – невольно улыбнулся он. – Теперь, когда я на ногах, возьмусь за маркиз и баронесс. Ты хорошо придумала, должен сказать: большинству этих девиц мала настоящая туфелька, а кое-кому велика подложная… Надеюсь, девицам из простонародья малы окажутся обе.
Я подумала о том, что, будь герцог лет на десять помоложе, он занимался бы примеркой с куда большим удовольствием! Но сейчас, похоже, от вида дамских чулок, подвязок и нижних юбок его уже с души воротило.
– Одного не пойму – к чему это все? – спросил он вдруг. Я и не заметила, как он оказался совсем рядом. – Я понял бы, реши вдруг ты завоевать Феликса, у тебя могло бы получиться! С лица воду не пить, а у тебя имеется голова на плечах, какое-никакое воспитание… но эта Элла! Что у нее есть, кроме смазливого личика?
– Благодарю за комплимент, сударь, – ответила я, отступив на пару шагов. Его близость пугала, не скрою. – Я думаю, она просто пожелала выйти замуж за принца. А феи бывают… гм… прямолинейны. Может быть, крестная пообещала ей подарок, и теперь уже сама не может отказаться выполнить желание? Я ведь сказала, что не разбираюсь в их правилах, клянусь! Сударь? Что с вами?
Я отступила снова, и еще на шаг…
– Не трогайте меня, сударь, – взмолилась я, но герцог не слышал. Глаза у него вдруг сделались пустыми, совсем как у тетушки, когда я пришла к ней поутру и нашла мертвой. Я едва успела вывернуться из его рук и крикнула: – Сид! Сид, срочно воды! Ведро неси!..
– Бегу!.. – раздалось из-за двери, и
