клинку ладонью. — Ивальзир. Хотя я не считаю, что оружию нужно давать имена до того, как оно себя проявило, но этот полностью заслужил свое название — Отражающий Небо. Наверное, это одна из последних работ Ралавье.
Феликс раньше никогда не обращал особого внимание на оружие его спутников, и приглядевшись к сабле Ареля, был поражен тем, что до этого не замечал ее уникальной красоты. Лезвие блестело, словно застывшая гладь ртутного озера, и на нем были выведены красивые узоры из птиц и цветов. Рукоять тоже была выполнена с ювелирной изящностью, и выглядела как гигантский осьминог с переплетенными щупальцами, пытающийся ухватить навершие в форме солнца. От взгляда Феликса так же не ускользнула странная полоса на острой части лезвия, будто оно было покрыто тонкой коркой инея. И тут он заметил то, что заставило его еще больше расширить глаза от удивления: в глубине рукояти, между переплетением щупалец, он увидел стеклянную оправу, в которой, словно полчища синих многоножек, мерцали бесчисленные вспышки света.
— Ты умеешь ловить молнии?! — восторженно произнес Феликс.
— А то! — гордо заявил Арель, снова проводя рукой по рукояти. — А ты разве думал, что я обычная корабельная крыса, малец?
— Думать так было бы великим преувеличением и оскорблением всех несчастных крыс. — вставила Анья, тоже не сводя глаз с оружия.
— Еще хоть одно слово в мою сторону, и я отрежу твой гнилой язык, старая ведьма. — злобно рыкнул Арель, наставив саблю на капитана пиратов.
— Ну что, что вы. — поспешил вмешаться Феликс, прыгнув между ними, и в душе удивившись тому, что так бесстрашно встал перед направленным на него клинком. — Господин Арель, мы же все понимаем, что это все шутки. Ваше оружие, бесспорно, выполнено рукой настоящего мастера, и достойно своего владельца. А я нисколько не сомневаюсь, что вы говорите правду о том, что его изготовил тот великий правитель, о котором мы сейчас говорили. И даже госпожа Анья с этим согласна.
— Я не говорила, что он достоин…
— Поэтому прошу…! — повысил голос Феликс, перекрывая последние слова Аньи. — …мы по достоинству оценили красоту работы непревзойденного мастера Ралавье, а поэтому не могли бы вы убрать саблю обратно.
Арель состроил кислое лицо, а затем заткнул свой клинок за пояс, и недовольно скрестил руки на груди. Убедившись, что напряжение между двумя морскими капитанами уменьшилось, Феликс продолжил разговор, так как ему все еще было интересно узнать, что именно произошло в этих землях, хотя ответ на этот вопрос уже давно посетил его голову.
— Прорвало платину. — ответила Анья, когда Феликс задал ей свой вопрос. — Но это произошло тогда, когда свет цивилизации кирэ начал угасать, и многие из них уже давно покинули город. Тогда правители Зерзуллы, которым и служили кирэ, тоже оставили эти земли, и цветущие сады начали приходить в упадок. Большая часть кирэ отправилась обратно в Эоэль Шулиль, став называться шалсиналь — опавшие листья, а потом, после образования новых диалектов, их название сократилось до шалаль. Но многие, в том числе и сам Ралавье, построили великие корабли из синлиун — вечного древа, а также синэльрэм — лазурной кости, а затем держали свой путь на запад, в новые земли. Достигнув Северного моря, у притоков реки Вальки, он затопил корабли, чтобы те не попали в злые руки. Для этого Ралавье пришлось даже прибегнуть к рунной алхимии, так как обычные силы не способны были навредить тем кораблям. Говорят, что Ралавье долго пробыл у подножия хребтов Ос, в землях горных никсов, а затем взял путь на восток, где основал новое королевство в скрытых от любопытных глаз недрах леса Тумал, между Белтейном и королевством Лин. Говорят, что там он породнился с мелкими правителями приграничных земель — Драганами, Валаками и Аль-Басарабами. Платину же прорвало уже после того, как последние кирэ покинули дома. Наверное, это сделали ашурийцы, которые так и не смогли завоевать эту страну, когда она была в рассвете своего могущества. Время не могло так быстро победить творение Валь-Мал’эналя, и я не удивлюсь, если окажется, что ашурийцы, из своей гложущей зависти и беспомощности перед силой кирэ, разрушили ее, не в качестве какого-то тактического маневра, но как низкий и подлый знак, показывающий их силу и неудержимость.
— Как печально, что с творениями великих людей так бессовестно обходятся, и что боги никак не наказывают за такие варварские поступки. — вздохнул Феликс, еще раз оглядывая застывшие в воде шпили зданий. Но сейчас, услышав историю этого места, и по-другому взглянув на случившиеся события, он увидел в открывшихся ему затопленных пейзажах новую красоту. Спокойная гладь местных вод, и хрустальная чистота неба над ними, придавали этому потерянному месту странную, неприкосновенную и незамутненную красоту, превращая это место в безмятежное царство снов и забытых желаний. Феликс увидел, что даже злые стремления, движимые низменными пороками к разрушению и обогащению, могут невольно создать нечто новое и прекрасное.
Следующие несколько дней пути прошли как нельзя спокойно. Феликсу казалось, что теперь, когда утром тихую гладь озер окутывал серебристый туман, он слышал в его непроницаемых недрах еле уловимый смех и шепот, хотя и понимал, что это всего лишь капли росы падают в безмолвно застывшие воды с листьев цветов, которые все чаще попадались им на пути, растущие на шпилях и крышах похороненных под водой зданий. Вскоре им стал виден горный хребет, о котором упоминала в своем рассказе Анья. Он выполз из предвечной дымки тумана, которая все время скрывала от них горизонт, словно огромная карета великана, везущего свои пожитки в черное, усеянное звездами небо. Сначала появилась центральная часть, ничем не примечательная, кроме своих размеров. Но Феликс, житель севера, видевший гораздо большие горные пики, не особо восхитился размерами Эоэль Шулиль. Но затем, по мере приближения, из тумана выходили все новые скалы — где-то длинные, а где-то толстые и широкие, словно неухоженные зубы пьяного конюха. А по прошествии еще одного дня, когда серебряная вуаль тумана окончательно спала с горизонта, а произошло это под вечер, Феликс не смог удержать восторженного возгласа, при виде открывшегося ему вида. Над самой высокой частью горы, которая походила на скрюченный коготь, загорелись неисчислимое количество мерцающих синевой звезд. Казалось, что они водили хоровод вокруг загнутой вершины горы, словно ангельский нимб над головой святого, и Феликс наконец понял, почему эту гору называли Звездосветной. Он уже перестал удивляться тому, что созвездия в этих местах не похожи на те, которые можно увидеть в Стелларии, но все же не удержался, и зарисовал их на отдельный пергамент, который потом бережно
