Хосе был из Пуэрто-Рико и мечтал о карьере актера. Он рассказывал, как неизменно следят за собой его соотечественницы: и молодые, и пожилые, и красавицы, и небогатые простушки. «Малышки, — продолжал он, взяв Гортензию за руку, — носят в волосах разноцветные ленты и танцуют на улице, так что если окатить их водой, получится радуга».
Гортензию это навело на мысль, какую нарисовать оправу для очков, и она испытывала к Хосе живую признательность.
Они поужинали на Бродвее, а теперь шли обратно по Седьмой авеню.
Хосе все рассказывал о Пуэрто-Рико. Его родные жили в Барселонете. Гортензии нравилось, как он выговаривает О и А, как скользят в его словах один за другим гортанные слоги. Ей захотелось танцевать, и они пошли на танцы. Потом Хосе проводил ее пешком до дома. Она предложила ему зайти посмотреть на небоскребы.
Но то, как касался ее губ его острый нос, ей не понравилось. Она выставила его прочь и легла спать, даже не смыв косметику. Вообще-то она старалась так не делать, но уж очень она устала.
На следующий день рано утром позвонила Зоэ:
— Ну что, что? Видела Гэри?
— Что-что, ничего. Отстань!
— Тра-ля-ля! Боишься! Боишься! Моя бесстрашная сеструха пасует перед мальчишкой, который играет на пианино и разговаривает с белками!..
Гортензия бросила трубку.
Затем смыла косметику молочком «Мустела» — осталось на донышке от предыдущей жилицы — и зажгла ароматическую свечу, которая нашлась на полке. Открыла холодильник и встретилась глазами с индейской девочкой на пачке «Ленд-О’Лейкс».
— Каково, а? Что скажешь?
Девочка улыбалась, но помалкивала.
На следующий день Гортензия нарисовала пару очков психоделического вида и назвала модель «Барселонита».
Как-то вечером Зоэ позвонила и заголосила в трубку:
— Дю Геклена вырвало, что мне делать?
— Спроси у мамы. Я тебе что, ветеринар? И вообще, почему ты в такое время не спишь?
— Мамы нет. Она два дня как уехала в Лондон. Сказала, что едет швыряться камешками… Тебе не кажется, что она в последнее время какая-то странная?
— И ты одна дома?
— Нет, у нас Ширли. Но ее сейчас нет. Она приехала на неделю с Оливером просто в Париж. Но когда мама уехала в Лондон, она попросила Ширли пожить у нас, чтобы не оставлять меня одну.
— А, так Ширли в Париже…
— Ага. И она очень веселая, потому что Гэри ей позвонил. Они уже несколько месяцев не разговаривали! И сейчас она вся цветет. Так смешно, она теперь ест пиццу и мороженое…
— А тебя она тоже кормит пиццей и мороженым?
— Я же тебе говорю — она прямо летает!.. Кстати, она рассказала Гэри, что ты сейчас в Нью-Йорке. Гортензия, позвони ему обязательно! А то ведь если не позвонишь, это же кошмар, он подумает, что ты его не любишь!
— Зоэ, рыбка, ты можешь на секунду расслабиться, нет? Временами, прости, ты меня задалбываешь.
— Ну просто я хочу, чтобы вы были вместе. Тогда будет «Гаэтан и Зоэ» и «Гэри и Гортензия». Смотри, они оба начинаются с буквы Г. Это символично!
— Хватит! Хватит! А то я тебя просто задушу!
— Фигушки, не дотянешься. Так что я могу говорить что хочу. Слушай, как ты думаешь, мама к Филиппу поехала бросать камешки?
На следующий день Гортензию в офисе ждал Фрэнк Кук. Он повез ее по магазинам «Банана Репаблик», чтобы она высказала свое мнение по поводу витрин, расположения товаров и общей обстановки. Гортензия забралась в большой лимузин с кондиционером и предупредила:
— Знаете, я в этом ничего не смыслю…
— Возможно, но у вас есть чутье и интересные мысли… Мне нужен взгляд со стороны. А вы работали в «Харродсе». Я навел справки, ваши витрины были выше всяких похвал. Если не ошибаюсь, вы взяли за центральную тему деталь и проиллюстрировали ее разными образами… Мне бы хотелось, чтобы здесь вы сделали то же самое.
— Но тогда у меня было полно времени, чтобы все обдумать, а тут вы хотите сразу…
— Я не требую от вас отчета. Просто сиюминутное впечатление.
Они объехали все магазины. Гортензия высказывала свои соображения. Потом они остановились выпить кофе, Фрэнк Кук внимательно ее выслушал и отвез обратно на работу.
— Ну? — с любопытством спросила Сильвана. — Что он тебе сказал?
— Ничего. Ничего он мне не сказал. Он просто слушал. Мы везде поездили, и я сказала ему, что думаю. Все эти магазины какие-то заплесневелые! Нет жизни, нет движения, входишь как в музей. Продавщицы как восковые куклы, такие все из себя правильные… К ним подойти боишься. Вещи все висят на вешалках, футболки и свитеры сложены в стопочки, пиджаки в ряд… Надо все это перетрясти! Чтобы у людей был покупательский зуд. Надо предложить им готовые комбинации, добавить чертовщинки, такой, знаешь, сумасшедшинки, ровно столько, чтобы у них разыгралось воображение. Американки обожают, чтобы их одевали с головы до ног. В Европе девушки, наоборот, сами создают себе имидж, а здесь все хотят быть как подружка или начальница. В Европе любят выделяться. Здесь любят соответствовать…
— Ну ты даешь! — присвистнула Сильвана. — И откуда у тебя все эти идеи?
— Не знаю. Но знаю, что теперь я буду запрашивать больше. То, что я ему сегодня сказала, стоит будь здоров!
Как-то в воскресенье утром Гортензия пошла гулять в Центральный парк.
Погода была прекрасная, на лужайках всюду расстелены пледы. Люди болтали по телефону, ели арбузы, играли на компьютере… Влюбленные сидели спина к спине. Девушки подпиливали ногти и говорили о работе. Одна закатала джинсы до колен и одновременно качала пресс и красила себе ногти на ногах. Дети играли в бейсбол или просто гоняли мяч. У одного была футболка с надписью: «Продаются родители. Состояние — подержанные». Подальше несколько человек, все в белом, в белых панамах, играли в кегли: они катали по ровному газону темные деревянные шары и негромко переговаривались. Наклонялись за шаром плавным, изящным движением, а бросали мяч небрежно, едва ли не устало, словно ни с кем и не соревнуясь. «So british!» — восхитилась про себя Гортензия этой непринужденной элегантностью.
И подумала о Гэри. Не решаясь себе признаться, она искала глазами серый дощатый мостик и дорожку, усыпанную белым гравием.
Когда солнце над парком стало клониться вниз, она пошла домой, приняла душ, заказала по телефону суши и поставила на DVD-проигрыватель сериал «Безумцы». Оставалось досмотреть третий сезон. Гортензии очень нравился Дон Дрейпер. Он тоже был so british.
Она выключила телевизор в три часа ночи.
«Где же, черт побери, — подумала она, — этот дощатый мостик?..»
Среди ночи позвонила Зоэ.
— Это опять ты?
— Это очень серьезно. Звонила мама. Они с Филиппом в какой-то церкви. Она пела от радости! Она сказала, что очень-очень счастлива и хочет мне сказать первой. Как ты думаешь, они теперь поженятся?
— Зоэ! Ты знаешь, который час? Тут шесть утра!
— Ой! Я неправильно подсчитала.
— Я спала!!!
— Слушай, Гортензия, но почему она звонит из церкви?
— Мне плевать, Зоэ! Какая разница? Не мешай мне спать, мне завтра на работу!
— Я пишу новую книгу, — сказала Жозефина. Они сидели с Филиппом в обнимку под большим платаном на лужайке у церкви.
— Можешь писать ее здесь.
— А Зоэ?
— Она будет ходить во французскую школу.
— У нее есть мальчик.
— Я ей куплю проездной на «Евростар», будет ездить к нему когда захочет. Он тоже может к нам приезжать.
— А Дю Геклен?
— Дю Геклена будем выгуливать здесь в парке. Знаешь, какие в Лондоне красивые парки!
— А университет? Не могу же я вот так все бросить…
— Жозефина, от Лондона до Парижа два часа на поезде! Тоже мне! Прекрати на все говорить нет. Скажи да.
Она запрокинула голову и поцеловала его. Он сжал ее крепче.
— Много у тебя еще контраргументов?
— Нет, ну просто…
— Хочешь остаться на склоне лет в гордом одиночестве?
— Нет.
— Что ты будешь делать одна? Ты же говорила, что жизнь как вальс и надо танцевать, когда приглашают. — Филипп уткнулся лицом ей в волосы. — А вальс танцуют в паре.
— Верно.
— Так давай танцевать вместе, Жозефина. Мы и так уже слишком долго тянули.
Раз вечером, в начале августа, Гортензия вернулась с работы домой. Джулиан приглашал ее поужинать, он хотел прочесть ей свой новый рассказ. Но Гортензию не занимала история о девушке, которая так настрадалась в детстве, что теперь убивала всех своих любовников столовым ножом. И она вежливо отказалась.
Было очень жарко, 88° по Фаренгейту, и девяносто девять процентов влажности. Гортензия решила было дойти пешком, но не прошла и трех улиц, как сдалась и подозвала такси. Дома она приняла душ и улеглась на белом диване со стаканом лимонного сока с медом и со льдом. Она раскрыла альбом Матисса и собиралась поизучать цветовую гамму. На следующее лето она подумывала нарисовать коллекцию «Фруктовый салат».
