– Добро пожаловать, дети мои! – крикнул Вардан, приветствуя их высоко поднятой рукой.
– Привет Спарапету! – загремели радостные голоса.
– Сподобил нас господь увидеться на родной земле! Долгой жнзни вам, храбрецы!
– Долгой жизни Спарапету! – пронеслось по рядам.
– Подай команду спешиться и отдыхать, – сказал Спарапет Гарегину.
Тот подал команду, конники спешились и тотчас перешли к обычным лагерным делам. Им помогали местные воины и крестьяне.
Гарегин сообщил Вардану важные сведения о стране гуннов. Атилла уже двинулся по северному побережью Понта в Византию. Возникло опасение, что гунны ослабят засаду у Чорской заставы, хотя Тойголас – непосредственный союзник армян в войне с Персией – заверял, что отряд у Чорской заставы не будет ослаблен, чтобы не дать персам возможности вновь укрепить ее и оттуда ударить по гуннам. Тойголас подтвердил Гарегину также, что гунны ворвутся в Атрпатакан, как только Вардан через срочных гонцов подаст им условленный знак Вардан немедленно отправив Мелкона на Чорскую заставу – сообщить гуннам, чтобы они готовились перейти в нападение или зимой, или в начале весны, в зависимости от сведений, которые он периодически будет им посылать.
Светало.
Природа улыбалась робко, как больной, только что перенесший тяжелую болезнь. Зима только недавно отступила, оставив после себя слабость и усталость; весна едва начинала вливать новые силы, и природа словно дремала, полузакрыв глаза. Деревья наливались соками, почки набухали. Земля жадно, ненасытно дышала. Кое-где на солнцепеке удивленно и наивно выглядывал запоздавший подснежник. Молодая весна неопытной рукой осторожно ткала свой ковер.
На краю ущелья застыл в раздумье монастырь из розоватого камня. Дыхание весны то доносилось, подхваченное ветерком, то замирало. Где-то между камнями несмело попискивали пташки.
На плоском камне, у самого края ущелья, сидел немолодой монах. Бледное лицо его выдавало усталость. Лицо монаха окаймляла кудрявая борода, синие глаза глядели строго из-под густых русых бровей. Простой подрясник с кожаным поясом обтягивал его согбенный стан. Весна, по-видимому, не привлекала его внимания, не радовала его. Застывший, сосредоточенный взгляд был устремлен вниз, в пропасть, лежавшую под ногами. Внизу, на берегу речки, вырисовывалась в водной пене крохотная мельница. Перед ее узкой дверцей, как хлопотливый муравей, сновал взад и вперед сгорбившийся мельник. Пожилой монах сосредоточенно наблюдал за нил!.
Из строения, стоявшего во дворе монастыря, вышел еще один монах. Он нес на спине мешок. Придерживая его сильными, узловатыми руками, он подошел к пожилому монаху.
– Принес кожу для пергамента, святой отец! – доложил он, улыбаясь и дружелюбно глядя своими большими глазами.
Первый монах поднял глаза и спокойно кивнул в знак приз нательности.
Второй внимательно взглянул на него и, заметив грустное выражение его лица, повернулся и зашагал к горловине ущелья.
Монах достал из за пазухи свиток потемневшего пергамента и, развернув, стал рассматривать строки, начертанные древними армянскими церковными письменами. По-видимому, оставшаяся неразгаданной строка пергаментного листа давно занимала внимание монаха. Он то удалял пергамент от глаз, то приближал его к глазам; поскреб ногтем кончик одного из начертанных знаков, поглядел на него сбоку и, свернув пергамент, вновь спрятал за пазуху.
Из долины поднимался тучный монах с одутловатым лицом, Он остановился на краю ущелья, отер пот с багрового лица и широкого, приплюснутого носа, присел рядом с первым монахом и, отдышавшись, сокрушенно заметил:
– Овощи запаздывают, жаль…
– Да!.. – с еле заметной насмешкой подтвердил первый монах.
– А как бывает в это время в Александрии? – спросил тучный монах, морща покрытый рябинками нос и поворачивая потное лицо к собеседнику.
– Что именно? – равнодушно переспросил тот.
– Как в отношении овощей и других припасов?
– Изобилие!
– И, вероятно, много масла оливкового! – завистливо вздохнул тучный монах, – Мы-то оливкового масла и не видим! – с новым вздохом закончил он.
Беседа не клеилась.
– Отцу Григориосу не нравится, что ты получил образование в Александрии и в Греции. Он прозябает в невежестве! Ведь какое счастье жить в просвещенных городах.
Тропа ожила. К монастырю поднимался довольно большой отряд всадников.
– Князья!.. – встревожился тучный монах, вставая. -Пойдем в монастырь!..
– Ты иди! Я посижу здесь, – отозвался первый монах.
Оставшись один, он, не меняя положения, устремил спокойный взгляд на приближавшихся всадников.
Из монастырских келий высыпали монахи и во главе с настоятелем направились к горловине ущелья.
– Отец Мовсес, воздадим князьям подобающие почести! – предупредил настоятель.
Монах молча встал, пошел вслед за остальными.
Всадники не скоро выбрались из ущелья. Впереди ехал Вардан, за ним Артак, Атом, Хорен, Аршавир, Татул, Гевонд, Егишэ, Езник Кохпавд, католикос, нахарары, сепухи и священнослужители. Немного позади следовал большой отряд телохранителей.
– Привет святым отцам! – негромко произнес Вардан, подъехав.
– Привет князьям и пастырям духовным страны Армянской! – ответил настоятель, приветствие которого хором повторили монахи.
Всадники спешилясь, все пошли в монастырь. Храм имел величественный вид. Он раскинулся широко и чем-то был похож на огромного каменного орла. Гений зодчего запечатлел в камне стремление ввысь.
Все собрались вокруг Вардана, которому настоятель поднес фолиант в переплете из резной слоновой кости. Рукопись была украшена многоцветными миниатюрами на мифологические темы, с изображением фантастических полузверей-полуптиц и полурыб.
Егишэ подошел к монаху, которого звали Мовсес, отвел его в сторону, тепло и ласково спросил:
– Пу, как ты, бесценный мой, как?
– Не забыл еще меня господь бог, следовательно, слава ему! – со сдержанной улыбкой ответил Мовсес.
– Значит, продолжаешь писать?
– Буду писать, пока жив!
– Пиши, бесценный мой, на тебя весь народ смотрит… Монсес молча взглянул на Егишэ, чьи слова, видно, не обрадовали его.
– Слишком сильно ты скорбишь! Ободрись, укрепись духом! – пристально глядя Мовсесу в его мудрые глаза, убеждал Егишэ.
– А кого трогает моя скорбь? – не то с горечью, не то с укором возразил Мовсес и добавил еле слышно, словно разговаривая сам с собой:- Никогда мы их не забудем и никогда не утешимся.
– Ты прав, тысячу раз прав! И я гляжу вокруг со скорбью… Пока они были живы, я почитал себя философом. Но теперь, когда их уже нет, я чувствую себя одиноким и немощным мыслью… Больно, что не позволяют дела хотя бы часто посещать их могилы…
Мовсес молчал.
– Потеряли мы их и словно храм рухнул… К кому теперь обращаться нам, на кого уповать? Кто теперь будет указывать нам путь в жизни? Кого радовать нам познаниями, которые мы привезли из Александрии?!
Слова Егишэ волновали Мовсеса, бередили его раны. Память о людях, о которых говорил Егишэ, была священна для обоих: это были скончавшиеся еще до их возвращения в Армению Саак и Месроп Маштоц – творцы национальной письменности армянского народа, настаьикки и покровители Мовсеса и Егишэ, пославшие их для получения высшего образования в Александрию и Грецию.
Мовсес молчал, весь во власти скорби и одновременно гордый. Вардан перелистывал фолиант. Он остановился на одной миниатюре и долго ее рассматривал: в башне на спине слона сидел лев, а внизу, среди переплетавшихся растений, высоко подняв голову, свернулась кольцом огромная золотая змея. Закрыв фолиант, Вардан выразил желание осмотреть монастырское хранилище рукописей. Настоятель провел его в келью, расположенную рядом с алтарем. В стенных нишах лежали украшенные росписью пергаменты в роскошных переплетах с инкрустацией из перламутра, слоновой кости и драгоценных каменьев. Здесь были произведения сирийских, греческих, персидских авторов, а также разные художественно исполненные предметы из драгоценных металлов. Вардан осмотрел этот маленький музей, тихо покачивая головой.
«Вместо того чтобы изучать и пополнять эту сокровищницу, иди, воюй!.. Горькая судьба!» – проносилось у него в мыслях.
Полными тяжкой тревоги были для Вардана последние дни: не поступало никаких вестей ни из Византии, ни от гуннов, А война уже началась..
Вышли во двор монастыря, уселись на каменных скамьях под огромным ореховым деревом с еще обнаженными ветвями.
– Проходили сегодня войска перед монастырем или где-либо в окрестности? – спросил Вардан.
– Не проходил никто, Спарапет, – ответил настоятель.
– А не слышно, чтобы где-нибудь в других местах проходили войска?
– Слышал я об этом, государь Спарапет! – несмело вмешался молодой монах.
– Какие были войска и куда направлялись?
