Чех осторожно тронул его за локоть, и Арцеулов послушно пошел дальше. Да, все сбывалось. Тот, кому он помог, шел рядом. Тот, кто помог ему, лежал в свежей могиле на Донском. Его счет оплатили – Ксения, лопоухий Степа, друзья, лежавшие в русской земле от Харькова до Читы. И всем им он должен. Ему предстоит всю жизнь выплачивать этот долг. Кто-то поможет – тот, с кем он не надеется увидеться. Это будет, наверное, нескоро. Что ж он будет жить, бороться – и ждать…
– Но все-таки, – не выдержал Арцеулов. – Почему вы, подпоручик? Мы же с вами никогда не виделись!
– Виделись, брат-вояк… Ну, мы пришли.
Перед ними была глухая стена, только вверху светилось маленькое окошечко, через которое струился свежий весенний воздух. Арцеулов недоуменно взглянул на своего спутника.
– Тебя смущает стена? Забудь про нее, брат-вояк! Ты же видел – это нетрудно. Шаг – и ты свободен. Прощай…
– Постойте! Вы не ответили… Где мы?.. Как?..
– А ты вспомни, Ростислав. Это тоже нетрудно…
Чех улыбнулся, в странных неживых глазах вновь вспыхнул огонек. И тут Ростислава словно ударило: зеленая шинель! Зеленая шинель, забросанная землей, почти незаметная среди молодой высокой травы…
…Рота наступала, пробиваясь к высоким берегам Камы. Только что кончился бой – тяжелый, кровавый. Все смертельно устали, но Арцеулов торопил: надо было успеть похоронить погибших. Их шестеро – пятеро нижних чинов и пожилой унтер. Еще с Германской Ростислав соблюдал железное для солдата правило – мертвые имеют право на последний приют.
Могилы копали на опушке, там же, где только что гремел бой. Мертвые лежали, укрытые шинелями. Вскоре к ним прибавился еще один, из соседней роты, забытый товарищами.
– Посмотрите еще! – приказал Арцеулов, и солдаты без особой охоты разошлись по округе.
– Все! Только краснопузые!
Ростислав кивнул. Антихристы его не интересовали.
– Господин штабс-капитан!
Арцеулов оглянулся. К нему бежал один из унтер-офицеров.
– Еще один. Но не наш – чех. Давно валяется! Их тут неделю назад покрошили…
Сообщение унтера вызвало ропот. Легионеров успели невзлюбить, к тому же, все знали, что бывает за неделю с непохороненным трупом.
– Пусть валяется, союзничек! Наших, небось, не хоронят!..
Все были согласны. Возиться с разложившимся телом, да еще какого-то чеха, никому не хотелось. Арцеулов бросил папиросу:
– Где он?
Легионер лежал в высокой траве. Зеленая шинель была наполовину засыпана землей, от лица, от рук – от всего, по чему узнается человек – ничего не осталось. Стоять рядом было тяжело, дыхание перехватывало…
– Да оставьте его, господин штабс-капитан! Они наших не жалуют. Да и сгнил весь – еще схватим чего…
Солдаты боязливо поглядывали на зеленое пятно шинели.
– Нет, – Арцеулов закатал рукава и, сдержав дыхание, наклонился над мертвецом. – Это человек…
Он потянул зеленое, распадавшееся под руками сукно. Кто-то подскочил, помог. Тело было тяжелым, казалось, оно уже приросло к покрытой молодой травой земле…
Через час рота ушла дальше, оставив невысокий холмик с наскоро срубленным православным крестом…
Арцеулов открыл глаза. Он был один. Луч фонарика утыкался в камни старой, почерневшей от времени и сырости, стены. Предстояло пройти сквозь них. Правда, молодой легионер из Праги, так и не ставший поручиком, считал, что это совсем нетрудно. Не труднее, чем волочить по траве страшное мертвое тело в разорванной на клочья зеленой шинели…
На Монпарнасе цвели каштаны. Небольшое кафе, где обычно собирались беззаботные молодые художники, было почти пустым. На столике стояла позабытая бутылка «Бордо», из которой никто так и не выпил ни глотка.
– Какой ужас, Господи! – Наташа сжала виски тонкими пальцами. В глазах блеснули слезы, отчего ее лицо внезапно стало совсем как у растерянного, обиженного ребенка. – Но почему? Дядя, господин Косухин… Ничего не понимаю!
Арцеулов промолчал. Что можно было ответить?
– Ничего нельзя было сделать, Ростислав? – Тэд хмурился и комкал в руках свернутую в трубку газету, недавно купленную на бульваре.
– Не знаю… – Арцеулов говорил медленно, слова давались с трудом. – Очевидно, я где-то ошибся…
– А я ведь совсем не помню господина Косухина! – вздохнула Берг. – Мне все рассказали, Ростислав Александрович, но я не помню! Только те дни, когда он был в Париже. Тогда мне он показался таким серьезным, я даже его немного боялась…
Ростислав и Валюженич переглянулись. Память не возвращалась к девушке. С Арцеуловым ее пришлось знакомить заново…
– Правда, мне снилось… – Наташа нерешительно замолчала. – Такой страшный сон… Будто мы с господином Косухиным идем по какому-то темному подземелью, входим в склеп, бежим по тоннелю, а потом стоим на каком-то заснеженном поле, и мне очень страшно…
– Это не сон, Наталья Федоровна… – Ростислав вспомнил черный силуэт монастыря, нависающий над заснеженной долиной. – Это было. Шекар-Гомп…
– Оу! – Валюженич обрадовано улыбнулся. – Наташа! Вы начинаете вспоминать! Я тогда стоял у входа…
– Нет, – девушка тоже улыбнулась, но улыбка вышла невеселой. – Это только сон – наяву я по-прежнему беспамятная дура. Извините, господа, нервы… Пора идти. Ростислав Александрович, ждем вас вечером. Его Императорское Высочество желает с вами о многом поговорить…
– Буду, – кивнул Арцеулов.
– Вы нам очень нужны, – девушка встала и перебросила через руку легкий светлый плащ. – Наша группа продолжает работу…
– Не знаю, – растерялся Ростислав. – Вам ведь нужны специалисты… физики, математики. Я обыкновенный офицер…
– Не выдумывайте, Ростислав Александрович! – тон Наташи стал спокойным, деловым, словно и не было тяжелого разговора. – Впрочем, об этом потолкуем вечером… Не провожайте меня, это несовременно…
Она повернулась, чтобы уходить, но внезапно остановилась:
– Чуть не забыла. Вам привет, господин Арцеулов. Вы ведь знакомы с Богоразом?
– С генералом? Нет.
– Не с отцом. С Семеном. С Семеном Аскольдовичем. В радиограмме он передает привет вам и… и господину Косухину.
– Что? – понял Ростислав. – Тускула?
– Три дня назад мы установили связь… До вечера, господа!
Тускула вышла на связь! Значит, все не зря – Иркутск, бегство по ледяной тайге, падающий «Муромец», гром ракетных двигателей на Челкеле! Никто не погиб зря! И он, офицер погибшей армии, выполнил приказ Верховного Правителя России…
– Все-таки надо попробовать, – Валюженич плеснул вино в бокалы. – Говорят, что-то особенное…
Вкуса Ростислав так и не распробовал. Знаменитое «Бордо» показалось терпким и противным.
– Кстати, Гастон вернулся. Представляешь? Шарль хочет засадить этого молодого гения лет на десять, чтобы не бегал с револьвером где не надо…
– Да пусть его!
Арцеулова не интересовал господин де Сен-Луи. Степана не вернуть, а мстить трусливому ничтожеству не хотелось.
– Оу, Ростислав, ты что-то подобрел!.. Ладно, если Наташа его отшила…
Валюженич запнулся и поспешил сменить тему:
– Как я понял, ты не собираешься заниматься этими ракетами?
Арцеулов пожал плечами:
– Чем я могу помочь? К тому же, я рассчитывал на кое-что другое…
– Йе, Ростислав! – оживился Тэд. – Конечно! Я не успел тебе рассказать. Как только я получил твое письмо из Ревеля, то написал отцу. Вчера пришел ответ. Вот…
Он достал из кармана конверт и нерешительно развернул густо исписанный лист бумаги:
– Понимаешь, я сообщил ему, что ты желаешь заниматься древними языками, что у тебя способности…
– Да вы что? – Арцеулов даже растерялся. – Какие способности?
– Оу, ты себя недооцениваешь! Так вот… – американец замялся. – Отец, наверно, был не в духе. Пишет, что моя рекомендация может только скомпрометировать человека. И что ты даром тратил силы, спасая на Тибете такого дурака, как я…
Валюженич виновато вздохнул, а затем широко улыбнулся.
– Зато дальше… Читаю: «К счастью, мистер Арцеулов имеет куда более солидные рекомендации, чем твоя. Мой уважаемый коллега из России мистер Пташников, гостивший недавно в Абердине, узнав, о ком идет речь, заверил, что мистер Арцеулов – человек серьезный, давно и успешно работающий в области древних текстов – в отличие от тебя, тратящего время на полную ерунду. Поэтому при первой же возможности прошу не забыть и передать мистеру Арцеулову мое приглашение. Он может приехать в Абердин в любое удобное для него время…»
Арцеулов почувствовал себя самозванцем.
– Оу, Ростислав! – понял Тэд. – Ты справишься! Отец любит таких, как ты, – серьезных…
Арцеулов невольно улыбнулся. Сам себе он не казался таким уж серьезным. Но в Абердин надо ехать. Он должен расшифровать странные таблички. Придется работать долго, много лет. Что ж, он будет работать…
