Не зная своего будущего, не подозревая, что она скоро должна будет объявить свои права на ворону российской империи, принцесса Владимирская задумывает короновать себя короной влюбленного в нее князя Лимбурга.
– Я получила от дяди письмо, – говорит она ему однажды: – дядя требует возвращения моего в Персию.
Пораженный этой неожиданностью Лимбург умоляет ее остаться.
– Я не могу долее оставаться в неопределенном положении, – отвечает она: – я должна ехать. В Персии я пристроюсь, там ждет меня жених.
Князь Лимбург в отчаянье. Желая удержать свою очаровательницу, он предлагает ей свою руку, свой корону, свои владения. Принцесса не отказывает ему, но в то же время настаивает на поездке в Азию, говоря, что политические дела вынуждают ее быть там. Обезумевший Лимбург не хочет расстаться с ней.
– Я откажусь от престола в пользу младшего брата, – говорит он: – покину хоть навсегда Европу и в Персии найду счастье в твоих объятиях.
Это было в июле 1773 года.
Пугачев в это время бродил еще по заволжским степям: тень Петра III еще не являлась.
Не выступала и тень дочери Елизаветы Петровны.
Друг князя Лимбурга, барон фон-Горнштейн, при известии о помолвке княжны Владимирской, советует, чтобы она оставила греческую схизму и приняла католичество, хотя самозванка, называя себя православной, никогда и ни в какой церкви не приобщалась, как сама после показала. При этом оказываются нужными и документы о ее рождении.
Самозванка по этому поводу пишет о себе:
«Вы говорите, что меня принимают за государыню Азова. Я не государыня, а только владетельница Азова. Императрица там государыня. Через несколько недель вы прочтете в газетах, что я – единственная наследница дома Владимирского и в настоящее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру в 1749 году и, находясь под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16 ноября 1768 года».
И действительно, год ее рождения совпадает с годом рождения настоящей дочери Елизаветы Петровны, княжны Августы Таракановой, хотя впоследствии оказалось, что она убавляла свои года. Она признает себя подданной русской императрицы; но она еще не дочь ее предшественницы – это время еще не приспело.
С этой поры ее величают уже «высочеством». Письма к ней адресуются: «ее высочеству, светлейшей принцессе Елизавете Владимирской» (A son altesse serenissime, madame la princesse Elisabeth de Volodimir).
Между тем, самозванка заводит переписку с графом Огинским, составляет проект лотереи для распространения между банкирами, пишет о делах Польши, составляет особую записку о них для версальского кабинета.
Князь Лимбург ревнует ее к Огинскому; но она успокаивает его, говоря, однако, что не может выйти за него замуж до утверждения своих прав в России. В письмо в князю она влагает черновое письмо в русскому вице-канцлеру, князю Александру Михайловичу Голицыну, называет его своим опекуном, сообщаете ему о любви в князю Лимбургу и о намерении вступить с ним в брак, изъявляет, что тайна, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим толкам, уверяет Голицына в неизменности своих чувств, благодарности и привязанности к императрице Екатерине II и в постоянном рвении о благе России, прилагает к письму проекте о сосредоточении всей азиатской торговли на Кавказе и обещает сама приехать в Петербург, для разъяснения этого проекта, если бы настояла в том надобность.
Опять что-то сказочное, невероятное.
Князь Лимбург окончательно обезумевает от любви, и от видимых противоречий и несообразности в действиях таинственной принцессы, и от ревности. Он грозит даже поступить в монахи, отказаться от престола.
У самозванки являются новые сношения: впоследствии князь Орлов-Чесменский намекал императрице, что самозванка находилась в сношениях с бывшим в то время в Спа Ив. Ив. Шуваловым.
В октябре 1773 года она делается формальной владетельницей графства Оберштейн и переселяется в свои владения.
Пугачев появился в окрестностях Яицка. Знамена его уже развевались по заволжским степям. Вести об этом наполняют Европу.
И самозванка разом преобразовывается. Она что-то затевает. Она отсылает от себя всю прежнюю свой свиту и окружает себя новой прислугой, в том числе берет в себе дочь прусского капитана Франциску фон-Мешеде, которая не разлучается с ней до конца всех ее загадочных приключений и вместе с ней, впоследствии, попадаете в Петропавловскую крепость.
Осенью же 1773 года к ней в Оберштейн начинает являться из Мосбаха какой-то неизвестный молодой человек и проводит с владетельницей замка наедине по нескольку часов. Никто не знает, кто он. Прислуга зовет его только «мосбахским незнакомцем».
Оказывается, что это поляк, агент и друг князя Радзивилла, Михаил Доманский, который во время барской конфедерации был консилиаржем пинской дистрикции.
Сам Радзивилл намеревается ехать к турецкой армии – поднимать Турцию на Россию, а Доманского командируете к самозванке.
Известно, что в это время происходило в России: Пугачев со своими «толпищами» отхватил от России почти все Заволжье.
Положение дел в России оказывается очень опасным.
Польша находит это очень удобным случаем, чтобы рядом с восточным Пугачевым поставить против России и западного Пугачева – будто бы двоюродную сестру императора Петра III.
В декабре 1773 года разносится по Европе слух, что в замке Оберштейн живет прямая наследница русского престола, законная дочь покойной императрицы Елизаветы Петровны, великая княжна Елизавета.
Из России доходят все более и более тревожные вести. Поляки оживают. Княгиня Сангушко постоянно сообщает мнимой наследнице русского престола списки мест, занятых шайками Пугачева.
Около нового 1774 года составляется таинственное свидание с самозванкой самого князя Радзивилла: он представляется ей в Цвейбрюкене как русской великой княжне.
Радзивилл и самозванка условливаются между собой: пользуясь замешательством, произведенным Пугачевым, подготовить новое восстание в Польше и в белорусских воеводствах, отошедших по первому разделу во владение России; самой принцессе вместе с Радзивиллом ехать в Константинополь, послать оттуда в русскую армию, находившуюся в Турции, воззвание, в котором предъявит свои права на престол, не по праву будто бы занимаемый Екатериной, свергнуть ее с престола и доставить самозванке императорскую корону. Со своей стороны, самозванка обещает Радзивиллу возвратить Польше отторгнутый от нее области, свергнуть Понятовского с престола и восстановить Польшу в том виде, в каком она находилась при королях саксонской династии.
В это время Радзивилл уже пишет самозванке, как государыне:
«Я смотрю на предприятие вашего высочества, как на чудо Провидения, которое бдит над нашею несчастной страной. Оно послало ей на помощь вас, такую великую героиню».
Французский король Людовик XV одобряет безумный план самозванки.
Разве это не сказка из Шехеразады?
Огинский пересылается с самозванкой посредством аббата Бернарди, бывшего наставником детей его зятя, литовского великого кухмистра (обер-гофмаршала), графа Михаила Виельгорского.
Письма князя Лимбурга, все еще продолжавшего считаться женихом самозванки, уже адресуются так: «ее императорскому высочеству, принцессе Елизавете всероссийской!»
13 мая 1774 года, когда Пугачев завладел уже частью Сибири, лил свои пушки, чеканил свой монету и оглашался по церквам на ектении как царствующий государь, самозванка выезжает из Оберштейна. Князь Лимбург провожает ее до Цвейбрюкена, где они расстаются супругами на время.
После, в Петропавловской уже крепости, она называла князя Лимбурга своим супругом, хотя и объясняла, что они не были венчаны по церковному чиноположению.
Царственный поезд самозванки до Венеции, где ждал ее Радзивилл, обставлен блестящей внешностью: к ней присоединяются на пути ее союзники, поляки. В Париж она шлет к Огинскому проект русского внешнего займа от своего имени, как единственной законной наследницы русской империи.
Людовик XVI, вступивший на французский престол после Людовика XV, дает свою санкцию предприятию Радзивилла и самозванки. «Союзник» ее, «двоюродный брат», Емелька Пугачев, которого сама императрица Екатерина II в письмах к Вольтеру называет «маркизом де-Пугачев» – все больше и больше вырастает в своем могуществе, войска его растут как снежная лавина.
В Венеции самозванка является инкогнито, под именем не русской великой княжны, а графини Пиннеберг, как претендентки на Голштинию. От супруга ее приезжает к ней резидент барон Кнорр и занимает при дворе своей повелительницы звание ее гофмаршала.
