или решением – желанием жениться; это значит, что самая стихийная вещь должна быть одновременно самым свободным решением; и то, что по причине стихийности необъяснимо настолько, что должно быть приписано Божеству, должно одновременно свершиться в силу размышления, и размышления столь изнурительного, что из него следует решение. Кроме того, две эти вещи не должны следовать одна за другой, решение не должно подкрасться сзади, все должно произойти одновременно, обе вещи должны соединиться в момент развязки[371].
Иными словами, любовь не означает брака и весьма трудно понять, как любовь может стать долгом. Однако Кьёркегора этот парадокс не пугает: весь его очерк о браке написан ради прояснения этой тайны. В самом деле, соглашается он,
«Размышление есть ангел-истребитель стихийности… Если бы размышление действительно должно было наброситься на любовную склонность, брака бы не существовало». Но «решение есть иная стихийность, обретенная в размышлении, испытанная чисто идеальным образом, стихийность, в точности соответствующая стихийной любовной склонности. Решение есть религиозное понятие о жизни, построенное на этических данных, оно должно, так сказать, открыть путь любовной склонности и защитить ее против всякой внешней или внутренней опасности». И потому «супруг, настоящий супруг сам есть чудо!.. Уметь удержать удовольствие любви, в то время как существование давит на него и на его возлюбленную всей мощью серьезного!»
Что касается женщины, рассудок не ее удел, она не ведает «размышления»; поэтому «она переходит от непосредственности любви к непосредственности религии». Если изложить эту теорию ясным языком, она означает, что любящий мужчина решается на брак актом веры в Бога, который призван гарантировать ему согласие чувства и обязанности, и что, если женщина любит, она стремится выйти замуж. Я знала одну пожилую католичку, которая попросту наивно верила в «священную любовь с первого взгляда»; она утверждала, что, когда будущие супруги произносят «да» у алтаря, в их сердцах загорается любовь. Кьёркегор, правда, признает, что сначала должна быть «склонность», но что было бы неменьшим чудом, если бы ей суждено было длиться на протяжении всего существования.
Однако французские писатели и драматурги прошлого века, не слишком верившие в силу таинства, стремятся найти более понятные человеку способы достичь супружеского счастья; в вопросе объединения эротизма с супружеской любовью они идут дальше Бальзака. В пьесе «Влюбленная» Порто-Риш говорит о несовместимости сексуальной любви и семейной жизни: муж, утомленный пылом жены, ищет покоя в объятиях более сдержанной любовницы. Но с легкой руки Поля Эрвье супружеская «любовь» в законодательном порядке превратилась в долг. Марсель Прево внушает молодому супругу, что он должен обращаться с женой как с любовницей, и описывает в скрыто похотливых выражениях супружеские утехи. Бернстайн в своих пьесах воспевает супружескую любовь: рядом с безнравственной, лживой, чувственной и злой воровкой-женой муж предстает как мудрый и великодушный человек; в нем угадывается также опытный и неутомимый любовник. В ответ на романы об адюльтере появляются книги, воспевающие романтику брака. Даже Колетт отдает дань этой морализаторской волне; в «Наивной распутнице» она, описав циничные похождения новобрачной, неудачно лишенной девственности, приводит ее в конце концов в объятия мужа, в которых она и познает наслаждение. Г-н Мартен Морис в книге, имевшей некоторый успех, возвращает молодую жену после короткой связи с умелым любовником в постель мужа, с которым она делится приобретенным опытом. По иным причинам и иначе, но нынешние американцы, склонные к индивидуализму и одновременно почитающие супружеские отношения, делают все возможное, чтобы ввести в брак сексуальность. Ежегодно появляется множество книг о семейной жизни, имеющих целью облегчить процесс приспособления друг к другу супругов и, что особенно важно, научить мужчину строить счастливые и гармоничные отношения с женой. Психоаналитики и врачи выступают в качестве «советников супругов»; общепризнано, что женщина, так же как мужчина, имеет право на удовольствие и мужчина обязан знать приемы, которые помогут ему доставить ей это удовольствие. Но, как мы знаем, удачные сексуальные отношения – это не просто дело техники. Даже если молодой человек выучил наизусть десятки учебников, таких как «Что должен знать каждый муж», «Тайны супружеского счастья», «Любовь без страха», вовсе не очевидно, что он сможет вызвать любовь своей молодой жены. Она реагирует на психологическую ситуацию в целом, а традиционный брак отнюдь не создает благоприятных условий для пробуждения и расцвета женского эротизма.
Когда-то в сообществах, живших по законам матриархата, от новобрачной не требовали, чтобы она была девственницей, напротив, по религиозным причинам она обычно лишалась девственности до свадьбы. В некоторых сельских районах Франции еще сохранились остатки этой древней вольности нравов; там от девушек не требуют безупречного поведения до вступления в брак, напротив, «согрешившим» девушкам и даже матерям-одиночкам легче найти мужа, чем девственницам. В кругах, которые принимают идею эмансипации женщин, девушкам, так же как и юношам, предоставляется сексуальная свобода. Однако патерналистская мораль настойчиво требует девственности от невесты; муж хочет быть уверенным в том, что она не носит под сердцем ребенка от другого мужчины; получая в собственность ее плоть[372], он хочет полностью и безраздельно обладать ею; девственность превратилась в моральную, религиозную и мистическую ценность, пользующуюся до сегодняшнего дня повсеместным признанием. Во Франции есть места, где друзья новобрачного с шутками и песнями ждут за дверью спальни молодоженов того момента, когда супруг вынесет им для обозрения простыню, запачканную кровью; иногда утром родители демонстрируют ее соседям[373]. До сих пор распространены также менее грубые обычаи, связанные с «первой брачной ночью». Не случайно существует немало игривых литературных произведений, посвященных этой теме; дело в том, что животная сторона супружеских отношений, взятая отдельно от социально значимой стороны, всегда воспринимается как нечто непристойное. По законам гуманистической морали любой жизненный опыт должен быть человечным и основанным на свободном движении души. Подлинно нравственная эротическая жизнь – это либо свободный всплеск желания и удовольствия, либо трепетная борьба за обретение свободы в области секса. Но все это возможно лишь в случае, когда любовь или желание приводит индивида к мысли о неповторимости партнера. Когда же сексуальные отношения перестают быть делом индивидов и передаются в ведение общества или Господа Бога, половые отношения между людьми превращаются в нечто низменное. Именно поэтому благонравные матроны с отвращением отзываются о плотских удовольствиях: они числят их среди тех функций тела, о которых неприлично говорить вслух. По той же причине свадебные застолья сопровождаются двусмысленными шутками. Есть что-то парадоксально непристойное в том, что выполнение грубой животной функции предваряется пышной церемонией. Универсальное и отвлеченное значение брака состоит в том, что объединение мужчины и женщины, происшедшее на глазах у всех согласно символическим
