«Встречали нас как избавителей, почитая людьми мирными…»
В конце августа 1860 года англо-французский флот успешно атаковал китайские укрепления на берегах столичной провинции. Европейский десант с новым нарезным оружием одержал полную победу над многочисленными, но средневековыми пушками китайцев. Посол Игнатьев внимательно наблюдал за этими событиями с борта русского фрегата «Светлана». Кстати, пользуясь случаем и фрегатом 28-летний дипломат на четыре дня сплавал в Японию, очень уж ему было любопытно посмотреть на эту страну.
В сентябре 1860 года Игнатьев высадился на китайском берегу у города Тяньцзинь, в сотне вёрст к юго-востоку от Пекина. К тому времени китайцы уже отличали русских от пришедших с войной европейцев. «Жители селений, лежащих на берегах, – вспоминал позднее Игнатьев, – как только распознавали русское судно, встречали нас как избавителей, почитая нас людьми мирными и приязненными к Китаю, и просили покровительства от грабящих их англичан и французов».
![]()
Китайские береговые форты, разгромленные англичанами и французами в августе 1860 года. Фотография сделана на следующий день после боя Феликсом Беато (Felix Beato), одним из первых британских военных фотографов.
Русский посол стал раздавать местному населению записки с сообщением на английском и французском языках о покровительстве и запрете грабить. Китайцы тут же прозвали записки Игнатьева «русскими бумагами» и вешали их на воротах богатых домов, как единственную защиту от европейских солдат.
Через китайских христиан Игнатьев отправил в Пекин сообщение, что готов стать посредником в мирных переговорах. Но правительство империи Цин всё ещё надеялось само остановить англо-французские войска на подступах к столице. У Пекина собрали большие силы – 57 тысяч монгольской и маньчжурской кавалерии против 9 тысяч английских и 6 тысяч французских солдат.
Утром 18 сентября 1860 года две армии сошлись на дальних подступах к Пекину. Сначала и китайцы, и англичане с французами хотели избежать битвы, завязав переговоры. Но пока европейские посланцы пытались договориться с маньчжурскими чиновниками, какой-то французский сержант поспорил из-за лошади с монгольскими ополченцем. Завязалась ссора, потом драка, быстро переросшая в перестрелку, а затем и в настоящее сражение…
Англичане и французы разгромили средневековое воинство. Как вспоминал один из русских офицеров, находившихся в те дни вместе с Игнатьевым: «Превосходство огнестрельного оружия англичан не давало никакой возможности китайским солдатам сойтись грудь в грудь с английскими войсками, которые с дальних расстояний беспощадно расстреливали китайцев, осыпая их целым градом бомб, гранат и картечи…»
![]()
Битва англичан и французов с китайцами. Английская гравюра 60-х годов XIX века
Однако пока шёл бой китайцы убили часть европейских переговорщиков, и теперь англичане и французы жаждали мести. Пекин охватила паника. Китайский император Сяньфэн торжественно объявил, что будет «непосредственно участвовать в военном походе» и тут же бежал в противоположную сторону. Архимандрит Гурий, глава остававшейся в Пекине русской духовной миссии, слал в те дни тайные донесения Игнатьеву о положении в столице Китая: «Кто может, все бегут. Боятся английских бомб, а больше – своих воров. Разбой на улицах всё чаще… Обороны серьезной никакой. Китайские войска без пищи и управления, грабят…»
Игнатьев тогда оказался единственным человеком, который знал реальное положение дел в китайской столице. Более того, он был единственным, кто имел карту Пекина. Английские и французские генералы долго выпрашивали у него этот документ – Игнатьев согласился сделать копию карты, при условии, что европейцы не будут штурмовать и поджигать город. Руководителей англо-французской «экспедиции» дипломат Игнатьев пугал тем, что после сожжения Пекина им будет просто не с кем заключать выгодный мир.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Они превратились в шайку грабителей…»
Англичане и французы ограничились тем, что в отместку за убийство переговорщиков разграбили и сожгли дворец Юань-мин-юань, летнюю резиденцию китайских императоров, где много веков собирались ценнейшие сокровища Поднебесной. Дворец был настолько роскошен, что вмиг вся небольшая англо-французская армия обогатилась. Как вспоминал один из сотрудников русского посла: «Европейское начальство не только не удерживало войска от грабежа, но, напротив, весьма усердно помогали им в этом. После, все с завистью указывали на одного французского офицера, который успел захватить разных вещей на 600 тыс. франков…»
![]()
Одна из башен-павильонов дворца Юань-мин-юань, летней резиденции маньчжурских императоров под Пекином. Фото сделано Феликсом Беато в октябре 1860 года накануне разрушения дворца англо-французскими войсками.
Посол Игнатьев в те часы тоже интересовался дворцом, но не его уникальными богатствами, а хранившимися там дипломатическими архивами. Пользуясь хорошим знакомством с французскими офицерами, он вынес из горящего дворца большую часть секретной переписки маньчжурского правительства с Россией, включая оригиналы межгосударственных соглашений. По поводу поведения англичан и французов русский посол тогда высказался кратко: «Они превратились в шайку грабителей…»
Со спасёнными документами Игнатьев поспешил в беззащитный Пекин. Русского посла, полгода назад вынужденного по сути тайно бежать из китайской столицы, на этот раз беспрепятственно пропустили через городские ворота. Во дворе Русской духовной миссии Игнатьева уже ждали высшие чиновники маньчжурского императора, чтобы просить русского посла спасти Пекин от ужасов войны и стать посредником в переговорах с англичанами и французами.
Вместо бежавшего императора главным в столице Китая оставался его младший брат, «князь императорской крови», которого посол Игнатьев именовал на европейский манер – «принц Гун». Принцу, в соответствии с его высоким званием, полагался целый набор особых отличий – «пурпурный шарик и трёхочковое павлинье перо на головной убор». Русских очевидцев, однако, поражали не павлиньи перья, а длинные острые ногти маньчжурского аристократа.
28-летний «принц» Гун был ровесником молодого посла и они, не смотря на все «китайские церемонии», быстро нашли общий язык. Брат китайского императора очень боялся, что в отместку за убийство парламентёров, европейцы казнят или арестуют его. Игнатьев гарантировал принцу личную неприкосновенность. Естественно – в обмен на официальную просьбу о помощи и согласие провести границу южнее Амура в соответствии с русскими пожеланиями…
![]()
Принц Гун. Фотография XIX века, хорошо видны характерные для маньчжурских чиновников и аристократов длинные ногти…
«Принц» Гун принял все условия нашего посла, и через несколько дней прямо в здании Русской духовной миссии начались мирные переговоры англичан, французов и китайцев. Демонстрируя официальный нейтралитет, Николай Игнатьев в отведённой для переговоров комнате не появлялся. Но все стороны постоянно обращались к нему за советами. Одним словом, молодой русский посол, не имея ни армии, ни даже устойчивой связи с собственным правительством, оказался тогда в Пекине самым влиятельным и востребованным человеком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Население китайской столицы в те дни воспринимало его как защитника от англо-французских войск, почтительно именуя «И-дажень» – «большой человек И». Принц Гун благодарил «большого человека» за содействие, а европейские послы – «за советы». Европейцам Игнатьев советовал поскорее заключить не слишком унизительный для Китая мир, чтобы не стать жертвами партизанской войны посреди многомиллионного населения. При том сам Игнатьев знал, что простые китайцы не очень-то рвутся защищать маньчжурского императора. «Для нас всё равно кто будет править в Пекине, лишь бы не обирали и не обижали более прежнего…» – запомнил русский посол разговор с бедным крестьянином в одной из деревушек близ китайской столицы.
