Как только первый голод был утолен, Элен переключила свое внимание на сидящих вокруг костров мужчин. Вместе с наслаждением от вкусной пищи и первым ощущением сытости возникло и привычное желание о чем-нибудь поразмышлять. Элен полагала, что это видимо происходит из-за того что мозг, освобожденный наконец от напряжения реализации одного из ключевых инстинктов организма, расслаблялся, благодушно испуская дофамин, и лениво оглядывался по сторонам, в стремлении развлечь себя раздумьем над какой-нибудь отвлеченной темой. Сидевшие перед Элен далекие потомки звездных переселенцев представлялись ей достаточно подходящим предметом для такого раздумья. Многие ученые антропологи посвящали огромные научные работы вопросу деградации человека от высокотехнологичного общества к примитивному. Почему это происходит так быстро? Каковы предпосылки этого? Почему это происходит так часто? Почему дети забывают и утрачивают знания родителей? Каким образом высокотехнологичное прошлое трансформируется в мифы и религию? Элен конечно не знала деталей этих работ и искать ответы на эти вопросы не собиралась. Но ей стало любопытно как быстро на Каунаме люди, знавшие о термоядерном синтезе, гравитации, гиперпространствах, глюонах, кварках, волновых функциях квантовой механики, уравнениях вероятности превратились в этих веселых, небритых, вооруженных мечами, дубинками, копьями, луками и ножами мужчин, греющимися у первобытных костров, топливом для которых служила обычная древесина. Сколько прошло альфа-лет с того момента как на Каунаму опустились громадные корабли Звездных переселенцев? Тысяча? Две? Пусть даже три. Неужели это так много чтобы от великой земной науки не осталось и следа и затерянному в космосе человеческому социуму пришлось начинать всё сначала? Элен и вправду задалась вопросом каким образом утрачиваются знания. Разве отцы и матери не рассказывали своим детям о других планетах, звездных кораблях, телевидении, роботах и т.д.? Разве дети не читают книги, которые родом из другим миров и где описана история человечества? Ведь в конце концов все homo sapiens на Каунаме по-прежнему говорят на унилэнге, языке Звездного Содружества и значит на лицо явная связь с прошлым. И тем не менее, одетые в шкуры и грубые шерстяные ткани, в сапогах из сыромятной кожи и плетеных мокасинах, с оружием из кости, дерева и железа, они сидят на чурбаках вокруг костров, жесткие, колючие, своевольные, прямолинейные и весело болтают на звездном языке о самых что ни на есть земных вещах. До Элен долетали громкий смех и отдельные слова и в конце концов ей захотелось подойти поближе.
Быстро допив крепкий чай со сладкими булками, она спросила «дядю Махора» нельзя ли ей пересесть к костру. Разрешение конечно же было тут же получено. Махор за руку подвел Элен к левому, самому большому костру, над пламенем которого на рогатинах были установлены несколько прутиков с жарящимися на них кусочками мяса.
– А ну, братва, подвинься, дайте маленькой госпоже у костра погреться, – зычно не попросил, а скорее повелел Махор, обращаясь к четырем мужчинам. Один из них, абсолютно лысый с длиннющими обвислыми рыжими, почти красными, усами оглянулся и подтянул от кучи дров круглое полено, предлагая его девочке как сиденье. Но Махор снова бросился на защиту своей подопечной:
– Ты чё, башкой что ли ослаб?! Предлагаешь маленькой сэви на кривой коряге сидеть?! Давай сюда свою скамейку.
Рыжеусый, к удивлению и немалому смущению Элен, послушно привстал и передал Махору своё сколоченное из трех досок сиденье. А себе же взял ту самую «кривую корягу».
Элен было крайне неловко.
– Дядя Махор, это совсем не обязательно, – сказала она и затем, поглядев на рыжеусого, пробормотала: – Простите.
– Садись, дочка, садись. Ему с его жопой деревянной все равно на чем сидеть, – Махор установил скамеечку на лучшем, по его мнению, месте и усадил девочку. Себе же он принес высокую скамейку от стола и словно ангел-хранитель разместился где-то за правым плечом Элен.
Мужчины замолкли и некоторое время рассматривали свою гостью. Девочка, чувствуя себя неуютно, протянула руки к огню, неотрывно глядя на языки оранжевого пламени. Наконец она собралась с духом и подняла глаза на мужчин. В заросших или плохо выбритых, отмеченных шрамами и морщинами, обветренных, потемневших лицах этих людей не было и тени столь привычных ей по прежней макорианской жизни гладкости, свежести, благоухания и румянца. В них не было ни капли от идеальности классических черт или неестественной выскобленной глянцевости успешности и состоятельности. Они были как камни или деревья, действительно жесткие и колючие, но и при этом какие-то надежные, фактурные что ли. В их огрубевших ладонях, стертых сапогах, теплых глазах, зазубренных ножах застыл немыслимый для девочки опыт. Проливая свою кровь и чужую, наполняя себя бесконечными дорогами среди ветров, лесов и морей, они привыкли гораздо проще относиться к страданиям вообще и к смерти в частности, они научились ценить жизнь в таких моментах и крохах, которые жители сытых благополучных миров просто и не замечают. Казалось в них нет ничего привлекательного, простые и примитивные, естественные и прямолинейные они даже внушали девочке наверно испуг и какое-то отвращение и все же она чувствовала странное очарование силы и воли, сквозивших в каждом их слове, жесте и улыбке. Впрочем, Элен тут же отмахнулась от всех этих мыслей, вспомнив как дедушка Родерик частенько журил её за то что она, по его выражению, слишком остро чувствует людей и на пустом месте нагромождает всякую несуразицу, приписывая людям несуществующие мотивы, эмоции, склонности и т.п.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Один из охранников, с чудовищным горизонтальным шрамом в верхней части лба, словно после попытки скальпирования, спросил:
– У тебя откуда такой синячище-то? Папашка что ли лупит?
Из-за спины Элен тут же подал голос возмущенный Махор:
– Ну кого папашка лупит? Чего ты мелешь, обормот губастый. Сказано же тебе, из благородных. Какой он тебе папашка!
Однако «скальпированный» и бровью не повел и продолжал глядеть на Элен, в ожидании ответа.
– Подралась, – ответила она и ощутила некоторую гордость при этом.
– О, так ты у нас девица не промах, – улыбнулся высокий, худой охранник с костлявым, угловатым, как будто даже изможденным лицом. Мужчина выглядел так, словно последние несколько месяцев ему выпало тяжко скитаться без воды и пищи.
– Надо медяшку какую-нибудь к синяку приложить или лист аленды. Или козьим пометом намазать, – посоветовал четвертый мужчина, вроде бы и молодой, но с множеством седины на голове, которая еще и располагалась как-то странно, пятнами.
– Зачем? И так пройдет, – отмахнулась девочка.
– Ну пока пройдет, все женихи разбегутся, – снова улыбнулся костлявый «скиталец». – Или ты женихами пока еще не интересуешься?
– Не интересуюсь, – ответила Элен и покраснела.
Мужчины заулыбались.
– Зовут-то тебя как? – Спросил «скальпированный».
– Элен.
– Элен… это то есть Ленка что ли? – Уточнил молодой «седовласый».
– Ну какая тебе «ленка»! – Снова всполошился Махор. – Думай что несешь, голова твоя садовая. Понимать-то надо о ком говоришь. Племянница самого… самого…, – но поскольку Махор и сам не знал точно кого именно, то и замолк посреди фразы.
– Кого? – Не понял «седовласый».
– А того! – Веско произнес Махор, выпучив глаза, и для убедительности воздел над собой указательный палец.
«Седовласый» посмотрел туда, куда указывал палец и спросил:
– Господа Бога что ли? – И все четверо громко захохотали.
– Тьфу ты, дурачье, – проворчал Махор.
Элен опустила взгляд на огонь. Дедушка Родерик иногда называл её Леной, а в моменты озорного настроения и Ленкой и порою даже дразнил нелепыми рифмованными словосочетаниями, вроде Ленка-гренка, Ленка-стенка, Ленка-пенка. Но всё же это имя ей было непривычно. В любом случае сейчас ей совершенно не хотелось говорить и рассказывать о себе, совсем наоборот она с удовольствием бы послушала о чем говорят эти люди между собой. Люди из другого мира и времени. Ей было сытно и уютно. Она созерцательно глядела в огонь, чуть улыбаясь и радостно ощущая ладонями его жар. Ей было покойно и хорошо и, пожалуй, единственное чего ей не хватало это какой-нибудь истории. И мужчины словно поняли это. Они оставили Элен в покое и постепенно принялись болтать на другие темы. А Махор кажется и вообще задремал, по крайней мере Элен несколько раз казалось, что она слышит тихое всхрапывание у себя за спиной.
