Кутузов, назначенный главнокомандующим всеми российскими армиями, естественно, запросил от Чичагова сведений о местонахождении его армии, приказав сблизиться с главными силами. «Вы легко ныне усмотреть изволите, что невозможно ныне думать об отдаленных каких-либо диверсиях»162, — иронично намекал Светлейший на план «адриатической» экспедиции Чичагова, где предлагалось нанести «отвлекающий» удар, высадив десант в Италии. На приказ Кутузова Чичагов высокомерно не ответил. За день до Бородина Светлейший получил предписание императора, запрещающее перемещать армию Чичагова. Через неделю после оставления Москвы главнокомандующий, которому было уже не до шуток и претензий Чичагова, отдал ему очередной приказ: «Идти к Могилеву, на Смоленскую дорогу и далее к помянутой линии, как для сближения с здешними армиями, так и для угрожения неприятельского тыла и пресечения всякого сообщения его»163. Кутузов отдавал соответствующие распоряжения всем российским армиям, разбросанным на обширной территории пока без всякой связи друг с другом. «Скоро все наши армии, то есть Тормасов, Чичагов, Витгенштейн и еще другие станут действовать к одной цели, и Наполеон долго в Москве не пробудет», — уверенно успокаивал полководец родственников в письме от 27 сентября164. Однако вскоре к нему в штаб явился адъютант императора полковник А. И. Чернышев с рескриптом «о новых военных предположениях», датированным 12 сентября, то есть отправленным еще до того, как Александр I узнал об оставлении Москвы неприятелю. В плане, привезенном из Петербурга, впервые была высказана идея окружения неприятельских войск на Березине или на реке Уле: с севера должен был нанести удар корпус Витгенштейна, с юга — армия Чичагова, в то время как главные силы под командованием Кутузова будут «гнать» французов с востока на запад. С точки зрения кабинетного стратега, каким являлся Александр I, план был безусловно хорош. Для Кутузова план, существовавший на бумаге, разительно отличался от того, что происходило в действительности. Обратить в бегство войска Наполеона и преследовать их до соединения с войсками Витгенштейна и Чичагова было в тот момент довольно сложно. Кутузов рассчитывал на содействие этих армий для освобождения Москвы. На необходимости их поддержки он писал в ответе государю от 22 сентября, настаивая, чтобы Чичагов «сколь можно скорее приблизился к окрестностям Могилева»165. Император ничего не ответил Кутузову, молчал, уверенный в высочайшей поддержке, и Чичагов. Реальность, окружавшая Кутузова: Наполеон в Москве, отсутствие точных сведений о Чичагове и Витгенштейне, нежелание Александра I обсуждать с ним какие-либо перспективы военных действий — все это позволяло в тот момент фельдмаршалу вообще не думать о плане, некстати присланном из Петербурга. Насколько серьезным было в тот момент отношение к полученному рескрипту, явствует из рассказа А. А. Щербинина: «В <…> инструкции в подробности упоминалось о предназначенном графу Витгенштейну в подкрепление Чичагову движении на левый фланг отступающего неприятеля. <…> Подлинная инструкция предназначалась Чичагову, а копия графу Витгенштейну. Брозин, начальник канцелярии нашей, сам запечатал обе бумаги, сделал надписи на пакетах и отправил курьеров. Когда Главная квартира пришла в Вильну, Витгенштейн, знавший Брозина лично и хорошо к нему расположенный, показал ему инструкцию, которую граф получил из Леташевки. Это была подлинная на имя Чичагова, следственно, к сему последнему попала копия»166.
После оставления неприятелем Москвы армия Кутузова осторожно двинулась вслед за уходящим противником, но Александр I постоянно требовал реванша за потерю Москвы. Фельдмаршал же сознавал, что ни бой под Тарутином, ни сражение под Малым Ярославцем, ни Вязьма пока не давали повода думать о полном разгроме еще достаточно сильной армии Наполеона. Главное, что сдерживало Кутузова и заставляло его обуздывать воинственный дух его армии, так это отсутствие известий о готовности войск Чичагова и Витгенштейна, что в этом случае было очень важно. Многие из окружения Кутузова, кто упрекал его в нерешительности, совершенно упускали из виду, что, помимо его главных сил, существовали еще и так называемые фланговые русские армии, о которых у главнокомандующего не было известий. Так, 21 октября, уже под Вязьмой, Кутузов писал сенатору Д. Тро-щинскому: «Адмирал, который имеет сильную армию, должен бы действовать на сообщения неприятельские и тем способствовать мне, но он так что-то скромен, что и не рапортует мне о том, что делает»167. Сведения, полученные от Чичагова после сражения под Вязьмой, не то что не обнадежили, но озадачили фельдмаршала: адмирал известил его о своем намерении произвести «диверсию в Герцогстве Варшавском». Итак, Кутузов фактически следовал в «неизвестность» за армией Наполеона, который стремился к своим сохранившим боеспособность корпусам. «Постоянна была мысль князя Кутузова о том, на что может решиться Наполеон в крайности, в отчаянных обстоятельствах», — вспоминал Ермолов168. Кутузов запрашивал от Александра I сведения о Чичагове и Витгенштейне, настаивая на подчинении их обоих себе. Государь, наконец, оценил опасность ситуации и принял меры.
Первым дал о себе знать П. X. Витгенштейн: Светлейший получил копию его рапорта государю о победе под Полоцком 18–19 октября. В это время армия Наполеона откатывалась к Смоленску, опасаясь выхода Витгенштейна на дорогу Смоленск — Орша. Кутузов двигался параллельным маршем, охватывая левый фланг неприятеля и с надеждой, что ему удастся совместно с подоспевшим Витгенштейном нанести поражение ослабевшим войскам Наполеона у Смоленска при переправе через Днепр, не дожидаясь Дунайской армии. «Ибо отдаленность адмирала Чичагова так велика, что он более имеет удобства расстроить Виленскую конфедерацию, нежели участвовать в поражении неприятельской главной армии»169, — с сарказмом писал Кутузов Витгенштейну 14 ноября, за десять дней до решающих событий на Березине. Судя по этому документу, Кутузов решил рискнуть: вступить в сражение с Наполеоном и в случае успеха поставить перед фактом и Александра 1, и где-то затерявшегося Чичагова. Кутузов правильно оценивал состояние неприятельской армии: физически она была изрядно потрепана в сражениях под Вязьмой и Красным, изнурена долгими и быстрыми переходами, голодом, холодами, и сильный удар с помощью Витгенштейна мог бы ее сокрушить. Но Кутузов знал Витгенштейна только по его рапортам. По мнению сослуживцев, этот генерал обладал рыцарским характером и полным отсутствием военных талантов. «Мужественный, но недальновидный защитник Петербурга» (Д. В. Давыдов) сильно преувеличил в донесениях значимость своих побед. Кутузов полагал, что корпус Г. Сен-Сира разбит полностью и не существует более как военная сила. Это предположение могло бы дорого стоить полководцу менее осторожному, и Кутузов вряд ли бы добился успеха у Смоленска с таким сотрудником. Но, к своему счастью, 15 ноября он получил известие от адмирала Чичагова, направляющегося в Минск, а оттуда в город Борисов на Березине, где и было назначено соединение трех российских армий. Таким образом, сам собой отпал план Кутузова и формально вступал в силу план, начертанный Александром I. Конечная цель предприятия была ясна. Вопрос заключался в практическом осуществлении. С той минуты, как Чичагов и Витгенштейн вышли на исходные позиции, их роль становилась главной. Они должны были преградить дорогу самому Наполеону, какой бы путь он ни избрал. Задача армии Кутузова, естественно, делалась более скромной. Его сильно утомленные войска преследовали главные силы Наполеона, стремясь определить направление, которым он пойдет, переправясь через Днепр. Кутузов выделил довольно сильный авангард в составе войск генералов Милорадовича, Ермолова и Платова, который должен был подоспеть на шум битвы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
