Самую гнусную и опасную форму эта система приобрела в крупнейших польских гетто, особенно в лодзинском и варшавском. В лодзинском гетто находилось 200 000 евреев, в среднем по 5,8 человека на жилую комнату. Оно само уже являло собой центр уничтожения, так как здесь от болезней и голода умерло 45 000 человек. В варшавском гетто теснилось не менее 445 000 евреев, по 7,2 человека на комнату; здесь меньше, чем за 20 месяцев от голода и болезней умерло 83 000 человек. Евреев сосредотачивали в гетто, откуда вывозили поездами смерти. Внутри гетто представляли собой маленькие тирании, которыми управляли люди вроде Хаима Мордекая Румковского; этот напыщенный диктатор лодзинского гетто ухитрился изобразить свою голову на почтовых марках. Их власть поддерживалась невооруженной еврейской полицией (в варшавском гетто ее численность достигала 2000), за которой присматривала польская полиция, а за всеми следила вооруженная немецкая полиция безопасности СИП и СС. Нельзя сказать, чтобы гетто были совсем уж нецивилизованы. Еврейские социальные службы пытались сделать все, что позволяли их скудные ресурсы. Были организованы тайные иешивы. В Варшаве, Лодзи, Вильнюсе и Каунасе даже имелись оркестры; правда, официально им разрешалось играть только произведения еврейских композиторов. Печатались и распространялись еврейские подпольные газеты. В лодзинском гетто, как и положено средневековому институту, имелась своя летопись. Но в сознании немцев никогда не было ни малейшей неясности насчет предназначения гетто и его еврейских властей. Они должны были вносить такой вклад, какой возможен, в решение военных задач (в Лодзи, например, имелось 117 мелких военных предприятий, в Белостоке – 20), а затем, когда приходил приказ о депортации в лагеря, обеспечить организованное проведение этого процесса.
Чтобы сопротивление было минимальным, немцы на всех этапах использовали довольно сложные маскирующие методы. Они всегда уверяли, что депортация производится в места будущей работы. У них были напечатаны почтовые открытки со штампом «Вальдзее», которые узники лагерей должны были посылать домой с текстом вроде: «У меня все нормально. Я работаю и здоров». По дороге на Треблинку они соорудили лжестанцию с кассой, нарисованными часами и указателем «На Белосток». Газовые камеры маскировали под душевые, с эмблемой Красного Креста на дверях. Иногда эсэсовцы заставляли оркестр из заключенных играть, когда евреев вели в «душевые помещения». Иллюзию старались сохранять до самого конца. В кармане одного из погибших была найдена записка: «Мы прибыли сюда после долгой дороги. На входе – вывеска «Баня». Снаружи люди получают мыло и полотенце. Кто знает, что с нами сделают?» В Бельзеце 18 августа 1942 г. эсэсовский специалист по дезинфекции Курт Герштейн слышал, как офицер СС объявлял раздетым догола мужчинам, женщинам и детям, которых загоняли в газовую камеру: «Никакого вреда вам не собираются причинить. Дышите глубже, это только укрепит ваши легкие. Это прекрасная дезинфекция для профилактики заразных болезней».
Обман часто срабатывал, так как евреям хотелось быть обманутыми. Им была нужна надежда. Эсэсовцы умело распускали слухи, что депортации будет подвергаться лишь часть евреев, и с успехом убеждали еврейское руководство, что чем лучше оно будет с ними сотрудничать, тем больше шансов на выживание. Евреи в гетто не хотели верить в существование лагерей уничтожения. Когда два молодых еврея сбежали из Хелмно в начале 1942 г. и описали, что они там видели, то в гетто решили, что они рехнулись от переживаний, и их рассказ не попал в подпольную прессу. Только в апреле, когда сообщения из Бельзеца подтверждали услышанное о Хелмно, варшавские евреи поверили в машину смерти. В июле возглавлявший варшавское гетто Адам Черняков, поняв, что не сможет спасти даже детей, отравился цианидом, оставив записку: «Я бессилен. Мое сердце трепещет от горя и сочувствия. Я не могу больше этого выносить. Мой акт покажет всем, что нужно делать в такой ситуации». Но даже в это время многие евреи цеплялись за надежду, что погибнут не все. Якоб Генс, глава гетто в Вильнюсе, говорил на митинге: «Когда у меня требуют тысячу евреев, я отдаю ее. Потому что если мы, евреи, не отдадим их добровольно, придут немцы и заберут их силой. Но тогда они возьмут уже не одну тысячу, а много тысяч. Отдавая сотни, я спасаю тысячу. Отдавая тысячу, я спасаю десять тысяч».
Еврейское религиозное воспитание и обучение склонны культивировать пассивность. Евреи-хасиды больше всех были готовы к восприятию своей судьбы как воли Божьей, ссылаясь на Священное Писание: «Жизнь твоя будет висеть пред тобою, и будешь трепетать ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей». Они садились в поезда смерти, завернувшись в молитвенные накидки и декламируя псалмы. Они верили в жертву во славу Божью. Если же, по милости Господней, им будет суждено еще жить, то это – чудо. Во время Холокоста накопилась целая антология хасидистских легенд насчет чудесных индивидуальных спасений. Один лидер общины утверждал: «Истинно благочестивые обретут еще больше благочестия, ибо видят во всем руку Божью». Член еврейской зондеркоманды, которая занималась очисткой газовых камер в Освенциме после умерщвления, свидетельствовал, что видел, как группа благочестивых евреев из Венгрии и Польши, которым удалось раздобыть немного коньяка, пела и плясала перед входом в газовую камеру, поскольку они знали, что им предстоит встреча с Мессией. Евреи более мирского склада также находили посреди ужаса свою радость и готовность принять Божью волю. Замечательные дневники, которые вела в Освенциме Этти Гиллесум, голландская еврейка, показывают, что традиция Иова жила даже в Холокосте: «Иногда, когда я стою в каком-нибудь углу лагеря, опираясь ногами на Твою землю, воздев глаза к Твоему небу, слезы текут по моему лицу, слезы… благодарности».
По мере того как гетто постепенно опустошались, некоторые евреи решили сражаться, хотя политические группировки никак не могли прийти к соответствующему соглашению. В Варшаве под видом сооружения укрытий от воздушного нападения евреи вырыли ходы сообщения, соединявшиеся с канализационной системой. Их возглавлял 24-летний Мордекай Анелевич, который набрал 750 бойцов и сумел раздобыть 9 ружей, 59 пистолетов и несколько гранат. Нацисты решили уничтожить гетто 19 апреля 1943 г. руками эсэсовских частей. К этому времени в гетто оставалось всего 60 000 евреев. В отчаянных схватках, в основном – под землей, они убили 16 немцев и ранили 85. Анелевич был убит 8 мая, а оставшиеся продержались еще 8 дней; к этому времени несколько тысяч евреев погибли в руинах. Некоторые европейские страны с хорошо вооруженными армиями не смогли столько времени сопротивляться нацистам.
7 октября 1944 г. произошло даже восстание в самом лагере Аушвитц. Евреи, которые работали на одном из заводов Круппа, пронесли в лагерь взрывчатку, из которой советские военнопленные наделали гранат и бомб. В самом восстании принимали участие члены зондеркоманд крематориев III и IV. Им удалось взорвать крематорий III и убить троих эсэсовцев. Охрана убила около 250 евреев, но 27 удалось бежать. Четверых девушек-евреек, которые пронесли взрывчатку, пытали несколько недель, но они ничего не рассказали. Роза Робота, которая умерла от пыток, передала напоследок товарищам: «Будьте сильными и смелыми». Две девушки выжили, и их повесили перед строем всех женщин-заключенных Освенцима; одна из них перед смертью крикнула: «Отомстите!»
Но, как правило, сопротивление отсутствовало на всех этапах процесса истребления. Немцы всегда наносили удар внезапно и превосходящими силами. Евреи обычно цепенели от ужаса и безнадежности. «Гетто было окружено бульшим отрядом СС, – писал один очевидец из Дубно (Украина), – и втрое большим количеством украинских полицейских. Затем зажглись прожекторы, установленные вокруг гетто… Людей выволакивали в такой спешке, что они оставляли маленьких детей в постели. На улице женщины кричали, зовя своих детей, а дети звали родителей. Это не мешало эсэсовцам гнать людей ударами по дороге, пока они не добежали до ожидавшего их товарного состава. Вагон за вагоном заполнялся под непрекращающиеся крики женщин и детей, щелканье кнутов и ружейные выстрелы».
Многие евреи умирали по дороге в поезде. Когда уцелевшие прибывали на место, их гнали прямо в газовые камеры. Курт Герштейн наблюдал как-то ранним утром в августе 1942 г., как в Освенцим прибыл поезд с 6700 евреями. По прибытии оказалось, что 1450 умерли по дороге. Он видел, как 200 украинцев открывали двери товарных вагонов, кожаными кнутами выгоняли оттуда оставшихся в живых и заставляли ложиться на землю. Громкоговорители приказывали раздеться догола. Всех женщин безжалостно стригли. Затем всех прибывших нагишом гнали в газовые камеры, которые называли «санпропускником». Ни у кого не было возможности оказать сопротивление. Самое большее, что они могли сделать, – порвать те жалкие скомканные доллары, которые им удалось пронести на себе, чтобы нацистам не удалось ими воспользоваться, – последний и единственный жест протеста.
