Открылся настежь, мальчишку оторвало от земли, по безупречно правильной дуге кинуло в пентаграмму, платок в центре рассыпался прахом — и Флюк прыгнул.
Пушистая личина полетела прочь. Серый вихрь метнулся сквозь огонь, подхватывая, выдёргивая, вырывая, — и, откинутый, грянулся в кусты. Зашипел, накрытый чёрным плащом, единственным своим трофеем. Пламя зашипело тоже, опало и кануло.
Исчерченная ножиком земля, бесформенные лужицы парафина. Словно дети играли. Серый вихрь выполз из кустов, поглядел на остатки пентаграммы и в бессильном бешенстве смёл со смородины листву — а потом завыл в голос, пугая прохожих на недалёком тротуаре.
Город, слушая его, с сожалением взирал на знакомый плащ. Прожжённый в тысяче мест, плащ был просто ужасен. Фатальное какое-то невезение…
3
"Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать, раз-два-три-четыре-пять, я иду…"
Считалочку следовало читать вслух: в качестве дополнительного заклинания, но вслух не получалось.
Его несло: словно в воронку гигантского смерча. Его крутило: словно на сошедших с ума каруселях-цепочках. Воздух обжигал лицо, трещали от электричества волосы, железная пыль забивала глаза и нос. Он закрылся локтями, отчаянно желая передышки, — и желания, услышанные смерчем с двух концов канала, совпали.
Приказы, если точнее; растерявшись, смерч откинул летящего в сторону.
Прочь из воронки.
На деревянный помост карусели.
На помосте медленно проявилась комната: крошечная, тихая, залитая светом. Свет был солнечный и тёк сквозь широкие щели в дощатых стенах. Лучи лежали решёткой на огромном письменном столе, пятнали зайчиками топчан, накрытый вытертым пледом.
Чердак.
Чердак, никогда не виденный, ни разу не снившийся. Не имеющий крыши над потолком и дома под половицами. Придуманный спонтанно, сиюминутно.
Одновременно.
Вдвоём.
Преграда, механически выставленная одним, обернулась для другого в пристанище-на-час. Отдышаться. Глотнуть чая. Бездумно пробежаться взглядом по фотографиям на стенах. Прочитать считалочку на дорожку — точно зная теперь, что дорожка выбрана верно.
Андрей взял со стола кружку (керамического уродца с цветочком на боку) и присел на заскрипевший топчан. Да, иллюзия, но весьма качественная. Вот только чай… Остывший, с запахом травы, он мог оказаться вполне настоящим. Прополоскав пересохший рот, Андрей с сожалением сплюнул опасную жидкость обратно и стал рассматривать фотографии.
Много, так много фотографий. Пожелтевшие, старые, детские снимки: Лёшка, снова Лёшка, сам Андрей, вместе и порознь… А над топчаном, в резной рамке — Ольга, совсем маленькая, лет пяти.
Насмотревшись на Ольгу, он аккуратно поставил кружку, расправил плед и прикрыл глаза, определяя направление.
"Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват!"
Доска легко прогнулась под плечом, прорвалась с картонным хрустом — и смерч послушно принял добычу. До дна воронки оставалось-то — минута…
Вскинутые локти врезались в какие-то полки: кладовка — или шкаф! Андрей рухнул, ударившись ещё сильнее, грудью, коленками, затылком, а сверху посыпалось градом — увесисто и много. Он рванулся вперёд, выпал из шкафа, вынося с собой содержимое, и покатился кубарем — прямо под ноги тому, кого так долго искал.
Великий сказочник, Белый Кролик, отец прекрасной принцессы и Чёрный Шевалье, зарубленный нынче ночью джедаевским мечом, был жив, здоров и перекошен от ярости.
Так вот вы какие, северные олени…
Андрей потряс головой, но ничего не изменилось, и он обернулся, чтобы воочию узреть разгромленный шкафик-горку. Статуэтки, битые и уцелевшие, валялись на полу. На полкабинета.
— Ты!.. — сказал Андрей и задохнулся.
— Какого беса, Карцев?! — проорал хозяин кабинета, вздёргивая бедокура за плечи. — Что вы себе позволяете!.. — и задохнулся тоже.
— Ну ты сука… — сказал Андрей, отцепляя его. — Так ты ещё и директор!.. Чёрный Шевалье — а? Мразь недорубленная! Господин Айзенштайн — а?!
И господин Айзенштайн, директор классической гимназии N 1, не успел закрыться от удара. Охнув, он свалился в кресло — через подлокотник, дрыгнув ногами, и тут же вскочил, уворачиваясь от прыгнувшего следом воспитанника.
— Тише! Дрейчик, тише… — прошептал он, выставляя ладони. Из носа, расквашенного, повисшего грушей, широкой струёй текла кровь. — Тише, Дрейчик…
Андрей кинулся — уже на пустое место, запнулся о подставленную ногу и растянулся на ковре, мгновенно придавленный всем весом опомнившегося мерзавца.
— Пусти!! Лёха, пусти! Пу-усти!!..
Локтевой захват перекрыл ему дыхание — а секунду спустя директорский кабинет лишился и хозяина, и нежданного гостя. Горка вернула себе стеклянные дверки и полки, останки коллекции, кучей влетевши в горку, принялись за неспешную реставрацию. От компромата, как известно, следует избавляться незамедлительно. Кому ж он нужен-то — компромат…
Перемещаясь, директор ослабил захват, чем талисман, болтающийся на шее Дрейчика, тут же воспользовался. Обжёг предплечье — и преизрядно! Синий шарик, выдернутый из другого мира. Синий огонь, давно забытый испуг, цеш-ш-смей!.. Но удивляться директор больше не мог.
В этот славный ноябрьский денёк ему было явно противопоказано общение с другом детства. Да и день не задался, чего там говорить.
А кончился ещё хуже — но знать бы заранее! Мизинца бы не сунул в Старые Сосны! Отношения отца и дочери — материя тончайшая! Не чета старой дружбе! А за неимением опыта да с услугами доброжелателей… Сокрушительные выходят последствия.
Не беда, судари мои, отнюдь не беда.
Катастрофа!
Глава 12 (Лёшка)
Превышение полномочий(дающее возможность рассмотреть некоторые аспекты игры в шахматы)
Чёрт знает, что делать с этими дочерьми. Если б я хоть понимал, чего ей не хватает!
А. Стругацкий, Б. Стругацкий. "Второе нашествие марсиан"В блокнот: 17 ноября, среда, поздний вечер
"…ни сил, ни охоты, и я не мешаю ему суетиться. Он стаскивает с меня ботинки, кутает в плед, он раскуривает мне сигару — и молчит, всё это время он молчит. Я принимаю сигару, опираюсь локтем на подушки, нюхаю парок, идущий из поданной чашки и молчу тоже. Молчу и думаю о том, что в доме сучьего колдуна мне уютно, как в собственном. Хороший у него дом, но дело не в доме. Сиди мы в неухоженной развалюхе, ни хрена бы не изменилось.
Сучий колдун перестаёт, наконец, метаться по комнате, падает в кресло, предоставив столу накрываться самостоятельно. Погано господину директору, ох как погано. Да я и сам в ужасе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
