«Гронский. – Особо остановлюсь на большой поэме Сельвинского, которую мы уже начали печатать, и которая, вероятно, многими из вас прочитана, – по крайней мере, первая часть… Эта поэма будет чрезвычайно интересной и, я бы сказал, будет большим достижением, большим шагом вперёд в творческом развитии Сельвинского».
Но, как мы помним, ещё в конце января 1937 года было намечено собрать секцию поэтов и «заслушать» эту поэму. А в самом начале 1936 года отрывок из «Челюскинианы», в котором воспевался Сталин, тоже обсуждали поэты-партийцы, о чём через три дня участникам пленума напомнил Александр Безыменский, сказав:
«На заседании партийной группы, специально созванном для обсуждения его поэмы о Сталине, мы делились мнениями, указывали на отдельные места и ошибки, одобряя в целом эту работу. Поэт Сельвинский, ничего не изменив в поэме, через неделю или полторы читал это произведение на Минском пленуме и, ничего не изменив, сдал эту поэму в печать. Он не выполнил того, что ему товарищи советовали, и это характеризует его, а не тех товарищей, которые ему помогали.
Мы, большевики, честно и прямо говорим поэтам правду в глаза, ибо только на этой принципиальной основе мы можем и должны ориентироваться».
Когда в конце января 1937 года поэты-большевики вновь собрались для обсуждения поэмы о Сталине, они, надо полагать, напомнили её автору всё то, что говорили ему год назад. Сельвинский же, помня о том, с каким восторгом его поэма была встречена на Минском пленуме, крепко обиделся. И, сказавшись больным, на Пушкинский пленум не пришёл.
Борис Пастернак тоже отсутствовал, объяснив (в письме родителям) своё отсутствие на пленуме, который посвящён Пушкину, так:
«…на фоне этого имени всякая шероховатость или обмолвка показались бы мне нестерпимою по отношению к его памяти пошлостью и неприличьем».
Писательский пленум открылся очень торжественно. Драматург Всеволод Вишневский предложил избрать почётный президиум во главе с товарищем Сталиным. Зал ответил бурными аплодисментами и вставанием с мест. Вступительное слово произнёс генеральный секретарь Союза писателей Владимир Петрович Ставский (Кирпичников). Минут десять он говорил о почившем товарище Серго и о Сталинской конституции, а затем сказал:
«Стальной стеной встали миллионы вокруг партии, вокруг великого, родного Сталина. Пусть неумолчно звенят в сердцах наших детей проникновенные слова поэта:
Берегите вождей, коммунары!
Берегите вождей!
Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь!»
Ставский процитировал строки из стихотворения Виктора Князева «Око за око, кровь за кровь», опубликованного 1 сентября 1918 года в «Красной газете»:
«Вновь враги направляют ударыв стан апостолов красных идей.Берегите вождей, коммунары!Берегите вождей!
Мягкотелые, прочь! Наступилабеспощадных расстрелов пора!Глубже впейся в гнилые стропила,смертоносная сталь топора!»
Этот стихотворный призыв наверняка многих писателей заставлял поёжиться.
Два года спустя Ставского очень точно охарактеризовал Михаил Кольцов:
«Ставский Владимир Петрович, литератор. Человек в литературном отношении бездарный и беспомощный, возмещает отсутствие дарования и знаний безудержным интриганством и пролазничеством. Пробравшись в 1936-38 годах к руководству Союзом писателей, он проводил в нём вредную работу по запугиванию и разгону писателей, что по существу являлось прямым продолжением разрушительной работы РАППа, одним из активнейших деятелей которого он раньше являлся.
В результате этой вредной деятельности Ставского, поддерживаемого Вишневским и Сурковым, в писательскую среду были внесены взаимная дискредитация и подозрительность, запуганность, недовольство, сорвана творческая обстановка для работы, и этим преграждена возможность созданию новых произведений советской литературы».
В тот же день (23 февраля) на вечернем заседании было принято приветствие товарищу Сталину:
«Родной Иосиф Виссарионович!
Пушкинский пленум Союза советских писателей в день 19-й годовщины РККА шлёт Вам, вождю народов и славному полководцу ленинской партии, свой самый душевный творческий привет».
Это приветствие вождю было особенно своевременным, потому как 23 февраля 1937 года начал свою работу и пленум ЦК ВКП(б), которому предстояло рассмотреть весьма важные вопросы.
«Агенты» и «двурушники»
Повестка дня партийного пленума была такой:
«1. ”Дело тт. Н.И.Бухарина и А.И.Рыкова” (докладчик Н.И.Ежов).
2. “Об уроках диверсии, вредительства и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов” (докладчики В.М.Молотов, Л.М.Каганович и Н.И.Ежов).
3. “О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников” (докладчик И.В. Сталин)».
В своём докладе, основанном на показаниях 26 арестованных энкаведешниками партийных работников, Ежов обвинил Бухарина и Рыкова в том, что они создали контрреволюционную организацию правых и «встали на путь прямой измены Родине, на путь террора против руководителей партии и советского правительства, на путь вредительства и диверсий в народном хозяйстве».
На все попытки Бухарина и Рыкова оправдаться Сталин презрительно заявил:
«Революционеры так себя не защищают».
Тем временем продолжался и «пушкинский пленум». Писателям явно дали указание обрушиться с критикой на Бухарина. И 24 февраля перед литераторами выступил поэт Джек (Яков Моисеевич) Алтаузен.
«Алтаузен. – Мы знаем, что в наше время только поэт, оплодотворённый идеями Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина…только поэт, который связал свою личную судьбу навеки и безраздельно с судьбой миллионных масс, только такой поэт имеет право рассчитывать на любовь советского народа, только такой поэт имеет право числиться в передовых рядах советской поэзии.
Есть ли эти качества у Бориса Пастернака?..
Поэзия Пастернака есть ни что иное – я беру на себя смелость это утверждать – как вредительство на литературном фронте…
Пастернак обнаглел до того, что осмелился заявить, что Маяковский был до революции поэтом, а после Октября перестал быть поэтом, что выстрел Маяковского закономерен, и что только этот выстрел напоминает ему, Пастернаку, что Маяковский был поэтом…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
