— Д-да-а.
— Где мы? Мы падаем?
— Вряд ли, — возразил Ринсвинд, у которого был опыт в подобных вещах. — У нас в ушах не свистит ветер. Когда падаешь, в твоих ушах обязательно свистит ветер. Кроме того, перед глазами у тебя проносится вся твоя жизнь, а я пока что ничего знакомого не увидел.
— Ринсвинд?
— Да?
— Знаешь, я вот говорю с тобой, открываю рот, а никаких звуков не доносится…
— Ерунда, как такое может…
Ринсвинд вдруг замолчал. Он говорил — и вместе с тем не говорил. Окружающий мир не слышал его. Но он же как-то общается с Эриком. Наверное, словам просто надоело использовать в качестве проводника эти ненадежные уши… Куда проще иметь дело напрямую с мозгом.
— Возможно, это какая-то магия или что-то в том же духе, — предположил он. — Здесь нет воздуха. Поэтому и звука нет. Малюсенькие частички воздуха вроде как стукаются друг о друга, наподобие игральных шариков. Так и рождается звук.
— Да ну? Обалдеть.
— В общем, нас окружает абсолютная пустота, — продолжал Ринсвинд. — Совершенное ничто. — Он немножко замялся, а потом сказал: — Для этого даже имеется какое-то специальное слово. Оно обозначает то, что ты получаешь, после того как ничего не осталось.
— Ага, знаю. Ты имеешь в виду счёт в трактире, — догадался Эрик.
Какое-то время Ринсвинд обдумывал эту мысль. Вроде бы подходит.
— Согласен, — наконец кивнул он. — Счёт. В нём-то мы и оказались. Мы в абсолютном счёте. В полном, совершенном, глубоком счёте.
* * *
Астфгл сходил с ума от ярости. В его распоряжении были заклинания, которые могли найти кого угодно где угодно и когда угодно, но этих людишек не было нигде и никогда. Только что он видел, как они идут по пляжу, и вдруг…
Оставались только два места, где он ещё не искал.
К счастью, сначала он выбрал не то.
— Хоть бы звездочки были… — сказал Эрик.
— Во всём этом есть что-то очень странное, — заметил Ринсвинд. — В смысле, ты холод чувствуешь?
— Нет.
— Ну а тепло?
— Нет. На самом деле я почти ничего не чувствую.
— Нет ни тепла, ни холода, ни света, ни жары, ни воздуха, — подытожил Ринсвинд. — Только счёт. И как давно мы здесь болтаемся?
— Не знаю. Такое впечатление, что целую вечность, но…
— Вот-вот. По-моему, времени тут тоже нет. В смысле, нормального времени. А не такого, которое отмечают люди по ходу дела.
— Ну и ну, не ожидал встретить здесь кого-либо ещё, — послышался чей-то голос рядом с ухом Ринсвинда.
Этот голос отдавал театральностью, таким голосом очень хорошо… скажем, ныть, но, по крайней мере, в нём не было и следа угрозы. Ринсвинд развернулся.
Перед ним в позе „лотоса“ сидел какой-то человечек с крысиным лицом. Он с подозрением рассматривал Ринсвинда. За ухом человечка торчал карандаш.
— Э-э. Привет, — поздоровался Ринсвинд. — Ты упомянул про „здесь“. А где именно находится это самое „здесь“?
— Нигде. В том-то всё и дело.
— Что, совсем нигде?
— Пока — да.
— Прекрасно, — вмешался Эрик. — А когда оно станет где-нибудь!
— Трудно сказать, — ответил человечек. — Глядя на вас двоих и принимая во внимание всякие разные штуки, скорость метаболизма и всё такое прочее, я бы предположил, что это место станет „где-нибудь“, ну, плюс-минус примерно через пятьсот секунд. — Человечек начал разворачивать лежащий у него на коленях пакет. — Бутербродика не хотите? Пока ждём?
— Что? Неужели я…
В этот момент желудок Ринсвинда, который чувствовал, что если он позволит мозгу и дальше контролировать ситуацию, то рискует потерять инициативу, встрял в разговор и заставил Ринсвинда спросить:
— А с чем?
— А с чем бы ты хотел?
— Извини, не понял?
— Не крути. Просто скажи, какой бутерброд ты хочешь.
— О-о? — Ринсвинд уставился на человечка во все глаза. — Ну, что ж, если у тебя есть бутерброд с яйцом и кресс-салатом…
— Да будет яйцо и кресс-салат, типа того! — Человечек сунул руку в пакет и протянул Ринсвинду белый треугольник.
— Обалдеть! — воскликнул Ринсвинд. — Какое совпадение!
— Теперь всё может начаться в любую минуту, — сообщил человечек. — Вон… не то чтобы они уже разобрались с направлениями, о нет, только не они… в общем, вон там всё произойдет.
— Единственное, что я вижу, — это темнота, — пожаловался Эрик.
— Не-а, её ты тоже не видишь, — торжествующе возразил человечек. — Ты видишь только то, что бывает перед тем, как установится темнота, типа того. — Он бросил на еще-не-темноту нехороший взгляд. — Ну, давай, чего мы ждем-то?
— Да, чего? — спросил Ринсвинд.
— Всего.
— Чего всего? — не унимался Ринсвинд.
— Всего. Не всего чего-то. Вообще всего.
* * *
Астфгл обвел взглядом клубящиеся облака газа. По крайней мере, он очутился там, где надо. Мимо конца вселенной трудно промахнуться.
Последние несколько угольков мигнули и погасли. Пространство и время внезапно столкнулись — и схлопнулись.
Астфгл кашлянул. В двадцати миллионах световых лет от своего дома чувствуешь себя ужасно одиноко.
— Здесь есть кто-нибудь? — спросил он.
— ДА.
Голос прозвучал совсем рядом с его ухом. Даже правитель демонов может вздрогнуть.
— В смысле, не считая тебя, — поправился Астфгл. — Ты кого-нибудь тут видел?
— ДА.
— Кого?
— ВСЕХ.
Астфгл вздохнул.
— Хорошо, выразимся точнее. В последнее время тут никто не объявлялся?
— НЕТ, ЗДЕСЬ ТЕПЕРЬ ОЧЕНЬ ТИХО, — ответил Смерть.
— Проклятье!
— ТЫ КОГО-ТО ИЩЕШЬ?
— Я думал, здесь может появится некий тип по имени Ринсвинд, но… — начал Астфгл. Глазницы Смерти полыхнули алым светом.
— ВОЛШЕБНИК? — переспросил он.
— Да нет, он дем…
Астфгл умолк. На промежуток, который, если бы время ещё существовало, был бы несколькими секундами, его обуяли жуткие подозрения.
— Человек? — прорычал он.
— НАЗВАТЬ ЕГО ТАК ОЗНАЧАЛО БЫ ДОПУСТИТЬ НЕКОТОРУЮ НАТЯЖКУ, НО В ШИРОКОМ СМЫСЛЕ ТЫ ПРАВ.
— Будь я проклят! — воскликнул Астфгл.
— МНЕ КАЖЕТСЯ, ТЫ УЖЕ ПРОКЛЯТ.
Правитель демонов вытянул перед собой трясущуюся лапу. Нарастающая ярость восторжествовала над чувством стиля; его алые шелковые перчатки лопнули под натиском разворачивающихся когтей.
А потом (не стоит гневаться рядом с типом, у которого в руках острая коса, — вдруг он примет твои слова на свой счёт) Астфгл буркнул: „Прости, что потревожил тебя“ — и исчез. И только оказавшись вне пределов крайне острого слуха Смерти, правитель демонов излил свою ярость в жутком вопле.
На самом краю времени в наполненном сквозняками пространстве ничто развернулось во всём своём великолепии.
Смерть ждал. Его пальцы легонько барабанили по рукоятке косы.
Вокруг плескалась темнота. Даже бесконечность больше не существовала.
Он попробовал просвистеть сквозь зубы несколько тактов непопулярных песенок, но свист его был тут же поглощен пустотой.
Вечность закончилась. Весь песок ссыпался вниз. Великая гонка между энтропией и энергией завершилась, и фаворит всё-таки вышел из неё победителем.
Может, подточить косу?
Нет.
По правде говоря, незачем.
Огромные разводы абсолютной пустоты простирались в то, что можно было бы назвать далью, — если бы существовала пространственно-временная система отсчета, которая могла бы придать словам типа „даль“ разумный смысл.
Похоже, делать было больше нечего.
„МОЖЕТ, НА СЕГОДНЯ ХВАТИТ?“ — подумал он.
Смерть повернулся и хотел уже направиться прочь, но в этот самый миг до него донесся едва уловимый звук. По отношению к звуку в общем он являлся тем же, чем фотон является по отношению к свету, — он был столь слаб, что за гулом работающей вселенной его бы никто и не услышал.
Это был хлопок, сопровождающий возникновение крохотного сгустка материи.
Смерть подошел к точке, в которой появился этот сгусток, и внимательно пригляделся.
И увидел обычную скрепку. <Многие считают, что первой должна появиться молекула водорода, но это противоречит наблюдаемым фактам. Каждый, кто находил дотоле незнакомую сбивалку для яиц, заклинивающую вдруг невинный кухонный ящик, знает, что сырая материя постоянно изливается во вселенную, принимая при этом довольно сложные формы и, как правило, появляясь на свет в пепельницах, вазах и бардачках. Материя выбирает такой вид, чтобы отвести от себя подозрении, и её обычными формами воплощения являются скрепки, булавки от рубашечных упаковок, ключи для радиаторов центрального отопления, игральные шарики, огрызки карандашей, таинственные детали от газонокосилок и старые альбомы Кейт Буш. Почему материя так поступает, неизвестно, но у неё явно есть какой-то План. Очевидно также, что иногда создатели используют для постройки вселенных метод Большого Взрыва, а иногда — несколько более щадящий метод Непрерывного Созидания. Это полностью согласуется с изысканиями космотерапевтов, открывших, что неистовство Большого Взрыва может причинить вселенной, когда та станет постарше, серьёзные психологические травмы.>
