Никакие кары за спасение человека дзё не грозили — давным-давно по неписаному соглашению между Рива было принято, что от межклановых распрей по возможности не должны страдать общие ресурсы — гемы в том числе. Поэтому, что бы ни творилось в туннелях во время межклановых войн, детские комбинаты были неприкосновенной зоной, и, случалось, кто-то из раненых порой искал в них укрытия — и дзё должны были выхаживать его и лечить независимо от того, к какой стороне он принадлежал, и если это был враг, их не наказывали, потому что культивировалась лояльность «к людям вообще»; дзё были совершенно не в курсе, где чья сторона, и совсем не интересовались этим. Их невежество во всем, что не касалось пренатальной и натальной медицины, а также основ медицины общей, было потрясающим — например, они понятия не имели о космических кораблях и считали, что их хозяева летают среди звезд сами по себе. Даже те из них, кто прибыл сюда на космическом корабле, и в ком подчистка памяти сохранила обрывки сведений об этом перелете, считали, что хозяева волшебной силой переносят огромные железные дома с одного места на другое, и что все эти места находятся здесь же, «на этой земле». Это было тем удивительнее, что кое-кто из насельниц спал с гемами, раньше работавшими в космосе — «в домах на крыше неба», как они говорили, и вроде как должен был знать, что к чему.
— Ну, уж такие они бестолковые, — сказал Том, когда Дик поделился с ним этими своими наблюдениями.
Юношу это порядком расстроило. Он уже давно понял, что между разными видами гемов единства нет — даже сейчас у Тома выскочило «этот бешеный морлок» — о Рэе, не о ком-нибудь; но Дик это проглотил, а на второй раз не стерпел.
— Не говори так. Это они учат вас так говорить. Как ты можешь?
— Не хочу никого обидеть, сэнтио-сама, — сказал Том. — Но ведь они и в самом деле такие. Им ничего не интересно, кроме как делать детей и возиться с ними.
— Если бы они не возились со мной, я бы умер, — возразил Дик.
— Что да, то да, — согласился Том.
Он появился через день после того, как Дик пришел в себя, как бы отпросился к девушкам. В рабочих бригадах ремонтников не было женщин, так что ничего подозрительного в отлучке Тома никто не нашел. Правда, приход тэка, пришедшего якобы для свидания, в рабочие службы оказалось явлением беспрецедентным — но по этой самой причине дзё не нашли оснований его туда не пустить. Нестандартные ситуации вообще приводили их в своего рода этический ступор, и они пытались их «проскочить» — сделать вид, что ничего не случилось — до тех пор, пока это было возможно. А если это было невозможно, последствия часто приводили к нервному срыву, который устранялся только путем глубокой ментокоррекции.
Дик уже начал понемножку выбираться из своей корзины, но все равно подолгу лежал: во-первых, еще не закончился курс антибиотиков, от которых ему было довольно скверно, а во-вторых, он был весь покрыт рубцами, и каждое неосторожное движение ему об этом напоминало.
Он встретил Тома, лежа на боку, и для разговора откинул борт корзины. Пожилого гема он никак не ожидал увидеть, и был просто счастлив, узнав, что двое других братьев Аквилас целы, невредимы и тоже здесь.
— Я начал вспоминать, когда на экране увидел… то, что было в глайдер-порту, — рассказал Том. — Лицо ваше показалось мне знакомым, и мне стало плохо, я не мог понять, почему. Я ушел. А потом все вспомнил, когда вы взяли меня за руку, сэнтио-сама, — он осторожно сжал ладонь Дика. — Вот так. Мне было плохо, но потом стало лучше. А когда я рассказал — Остин и Актеон тоже вспомнили. Им тоже плохо стало, а потом — хорошо. Сильно помогло, что нас вместе оставили, не стали разрывать звено. А что с леди Констанс и малышом?
— Они умерли, Том, — мальчик закусил губы и заплакал. Он что-то вообще легко плакал в последнее время, любой чепухи было достаточно, чтобы выжать у него слезы. Как будто с сердца содрали броню, а под ней оказалась кожа тонкая, как у младенца. Любой ветерок ее холодит, любой луч печет…
— Как жалко, сэнтио-сама. Что, и лорд Гус тоже?
Дик кивнул, потом совладал с собой и рассказал то, что услышал от Джориана.
— Но пират хотя бы заплатил за это, — сказал он напоследок.
— Знаю, сэнтио-сама. У кого смена отдыха, те смотрят новости в верхнем городе. А потом рассказывают остальным. Нам интересно, мы же не дзё, — добавил он с усмешкой.
Дик нахмурился и глубоко вздохнул.
— Я… такой слабый, Тома-кун…
— Еще бы! — Том даже руками взмахнул. — Вы же ели все это время меньше, чем крысенок.
Дик поморщился.
— Это быстро пройдет, я о другом, Том, — объяснил он. — Как там Рэй?
— Прячется у лемуров. Сначала они боялись, очень, а потом привыкли. Он их защищает.
— От кого?
— О, в подземельях здесь водятся страшные твари. Они воруют бустер с плантаций, иногда — лемуров или даже тэка… Едят, пьют их кровь.
— Откуда они берутся?
— Помните гемов в Аратте? Некоторые бегут, как там… Иногда люди… совсем плохие люди… бегут от закона тоже туда. Морлоки, которые сходят с ума… И тэка… Они крадут женщин, чтобы делать детей, работниц и дзё — поэтому ясли так хорошо защищены. А бустер они выращивают там, где никто не ходит — в шахтах, куда сливают отходы. Воруют грибницу и выращивают. На токсичных отходах. Поэтому они мутируют. Они страшные, сэнтио-сама, и иногда, когда им нечего есть, даже нападают на лемурские гнезда и рабочие бригады. Есть коридоры, куда мы ходим только под конвоем морлоков — и не потому что господа боятся нашего побега…
— Значит, Рэй теперь защищает лемуров…
— Да, он ходит с ними в их рабочую смену. К нему вернулся Динго.
— И Динго жив! Вот здорово. Тома-кун, мне нужно увидеться с Рэем.
— Э, не думайте даже, пока не встанете на ноги как следует. Дзё не пустят его сюда. А вот, кстати, он велел передать вам… — Том полез за пазуху и вытащил флорд — с некоторой опаской, словно боялся, что оружие может укусить его. — Он сказал, у него есть еще. Снял с мертвеца. Ему неспокойно от того, что он не может с вами быть, так он сказал — пусть у вас хоть оружие будет.
— Смешной, — Дик улыбнулся, тронув меч — словно погладив животное. — От кого мне тут защищаться?
— Отдать ему?
— Нет, не надо, — юноша сунул меч под ворох простыней, служивший ему подушкой.
— Сэнтио-сама, — тревожно спросил Том. — Что вы собираетесь дальше-то делать?
— Свидетельствовать.
— Вас убьют. Найдут и убьют, — голос Тома задрожал.
— Все люди умирают, Тома-кун, — ответил Дик цитатой из «Синхагакурэ». — Не все живут.
— И вы не боитесь, сэнтио-сама?
Дик задумался, прежде чем ответить на этот вопрос.
Хотя он и выжил, но успел узнать весь ужас умирания. Это не передать словами, это понял бы только тот, кто пережил сам. И сейчас при одной мысли о том, что все это может повториться, почти все его существо леденело. Почти… Потому что где-то в глубине все равно оставался островок спокойствия и тепла, который бессилен был затопить любой ужас. Дик знал, что оттуда, как бы ни было плохо, придет помощь. Он научил свою душу там жить — а иначе ему пришлось бы каждую секунду умирать от страха — и поэтому сказал:
— Нет. Я не боюсь. Знаешь, Том… теперь я, наверное, уже ничего не боюсь.
— Почему, сэнтио-сама?
— Потому что Бог с нами, Тома-кун.
Гем опустил голову и почти прошептал:
— А я так испугался, сэнтио-сама, когда вы… когда вас…
— Когда меня заставили застрелить Бата, — договорил за него Дик.
— Да… Я думал, что… что-то произойдет. Будет какое-нибудь чудо…
— Я тоже, Тома-кун. Я сопротивлялся. Но когда… командуют только телом — сопротивляться труднее.
— Просто невозможно, сэнтио-сама. Они могут приказать даже не дышать.
— Командовать телом — это все равно что… ну, они могли бы связать меня покрепче и взять мою руку в свою… Тут нет разницы. Но они не могут приказать поверить в то, что ты — не человек. Если ты сам не захочешь подчиниться. Эстер и Бат доказали…
Том вздохнул и повертел в пальцах одну из косичек Дика, свесившуюся из корзины.
— Рядом с вами так спокойно, — сказал он. — Весь страх уходит. Но когда я уйду отсюда — он вернется. И я снова вас предам.
— Это потому, Тома-кун, что ты, как святой Петр, надеешься сам на себя. Посмотри, где мы. У нас над головами — город. Может, миллион людей, может, больше. Что мы можем с тобой? Даже все вместе, с Рэем — что мы можем? Ничего. Но Бог — он может все. И мы с ним можем все. Когда Петр это понял — он завоевал Рим. И знаешь что, мастер Аквилас? Если ты хочешь просто избавиться от страха — пойди к той машине и попроси избавить тебя. Но если ты хочешь завоевать этот город — свидетельствуй. Тома-кун, мы больше здесь низачем не нужны. Мы — единственные, кто может им сказать, что они люди. Или показать… как Бат. Ты знаешь, что такое смерть, Тома-кун? Это… секунда. Когда… — он напряг свою память, вспоминая свой несостоявшийся последний миг. — Когда ты понимаешь о себе все. Сразу. А еще… ты понимаешь, что… сейчас что-то начнется. И все, что было… оно было не зря.
