Что только они не придумывали в периоды безденежья… Организовали однажды столовую бесплатного питания — высадили с мужиками на «ничейной» земле картоху, а рядом на скорую руку сложили сарайчики. Ничего, выжили. Деваться было некуда.
@
— Ночь прошла без происшествий, Андрей Владимирович, — доложил охранник. — В час тридцать две на третьем объекте наружная камера изменила угол обзора. Парни съездили, посмотрели — внешнего вмешательства не выявили. Ветер расшатал крепление. Устранили поломку на месте.
— Это все? — задал Андрей вопрос для проформы.
Иван бодро заверил, что больше никаких происшествий не было.
Кивнув, он отключился и вошел на свою страницу в социальной сети. С аватарки на него взирала насмешливая рыжая Обезьяна, а сбоку был приписан ник: Брат по разуму*.
— Ну, что скажешь, Брат? — Андрей состроил гримасу Обезьяне. — Опять в полном одиночестве? А ты распусти слюни, расскажи жалобную историю, и к тебе потянутся… — Чуть было не ляпнул «люди».
@
Схему своей жизни он выстроил в виде таблицы, расчерченной на ровные столбцы.
Первый — предельно простой: утро, турник, пробежка, душ, завтрак, позитивное общение с отцом. Обязательно позитивное.
Следующий содержал в себе все, что связано с работой (и что приносило удовлетворение). Должность начальника службы безопасности крупного предприятия заключала в себе немалую долю ответственности. Гигантский механизм, запущенный близкими друзьями еще в конце девяностых, работал безупречно и четко.
Третий, самый хлипкий, столбец занимал досуг. В сущности, он состоял из второго и отчасти первого столбца… плюс Интернет.
Конечно, у него были женщины. До женитьбы — девчонки, с которыми получалось весело и бесшабашно, ну а после развода — недолгие ухаживания, короткий секс и редкие звонки. Спросить у него про жену — он бы пожал плечами, не проронив ни слова. Может быть, потому, что эта была обычная «лав стори», такие случаются с каждым первым, и нет смысла рассказывать обыкновенную житейскую байду.
@
Андрей вошел в комнату отца и прикрыл за собой дверь. Тот полулежал на кровати и что-то писал в ноутбуке. Пришлось кашлянуть, чтобы обозначить свое присутствие.
— Доброе утро, сын, — отец посмотрел на него поверх очков и улыбнулся, — пробежался?
— Пробежался. А ты, я вижу, опять не спал. Сердце?
— Нет. Просто не спалось, — успокоил его отец.
— Ясно. — Андрей присел на край кровати. — Что нового в Сети, пап?
— Есть многое на свете, сын Андрюша, что и не снилось нашим мудрецам.
— Что ты имеешь в виду?
— Интернет, сынок, великое достижение человечества.
— По-моему, сейчас Интернетом никого не удивишь. — Андрей поймал себя на мысли, что свое утро не променяет ни на какое другое.
— Согласен, сын, наличием Интернета удивить довольно сложно. Но… Сегодняшней ночью я, например, посетил несколько стран. Они находятся за тысячи километров от нас. За океаном. Общался с их жителями. Разве это не удивительно?
— Мусора там многовато…
— Как и у каждого в голове. — Отец, как всегда стоял на своем. — Ты вот достаточно повидал в жизни. Вся информация хранится в твоей памяти, в том числе и негативная. Ею можно не пользоваться, но она все равно никуда не исчезнет, так?
— Ты, как всегда, оптимист, пап, и это хорошо. Но думается мне, что плохое довольно сложно забыть, если ты это имеешь в виду.
— Согласен. Окружающий мир обязательно напомнит об этом тем или иным способом. Все зависит от конкретного человека.
— Пап, люди не меняются. Они становятся мудрее, хитрее, что ли… надевают маски. Но саму сущность изменить невозможно. Я не верю в это.
Отец торжествующе улыбнулся:
— Вот! То же самое в Интернете. Его породили люди, а значит, там есть и добро и зло. А ты почему надел маску? — без всякого перехода спросил он.
Андрей покачал головой и шутливо пригрозил ему пальцем:
— Что, мою страницу видел?
Отец кивнул.
— Это не маска… это своего рода дверь… Интересно, и какие мысли у тебя возникли?
— Противоречивые, Андрюша. Первое впечатление, конечно, негативное. Не сразу удается рассмотреть за обезьяной человека.
— Так и должно быть, — хмыкнул Андрей. — Зато сразу отсеиваются идиоты, которые судят о человеке по одежке. Я не ищу приключений. Моя Обезьяна сидит на толстом суку и наблюдает за происходящим. Иногда вставляет свои умные комментарии, иногда показывает клыки. А в общем, все пристойно.
— Я и не сомневался. — Отец вздохнул и закрыл ноутбук. — Я в тебе никогда не сомневался.
— Ладно, философ-путешественник. — Андрей подмигнул отцу и, посмотрев на часы, поднялся: — Ты готов к водным процедурам? Океан не обещаю, но тепло и мокро будет.
Откатив в сторону инвалидную коляску, он легко поднял старика на руки и бережно понес в ванную.
ГЛАВА 12
Побочный эффект
Надо мной висели белые маски. Целый город безразличных масок возвращал меня к жизни. Рядом, в алюминиевом лотке с битыми краями, лежали аккуратно сложенные последствия моего путешествия в никуда. И пока зашивали мою кожу, а до этого вводили в онемевшую ногу спицу, я смотрела помертвевшими от горя зрачками на мое долгожданное, так и не родившееся счастье в черных синяках и слизи. Эмоций не было. Абсолютно никаких. Промедол сделал свое дело, заполнив тело тоннами песка.
Я лежала на спине с открытом ртом и тяжело дышала. Горячечное сознание подарило сравнение с пылающим дирижаблем… Охваченная огнем посудина висела в сухом слоистом пространстве, где-то внутри поскрипывали металлические конструкции, а я проваливалась в вакуум… Через несколько дней я умерла от асфиксии в белой хрустящей палате с открытым настежь окном. Я не хотела возвращаться из другого мира, умоляла оставить меня там. Но меня не слышали или делали вид, что не слышат, и… вернули.
@
Проснулась я в другом помещении, похожем на обыкновенную комнату. Люстра из трех плафонов, расписанных золотистой краской. У изголовья примостилась тумбочка с одинокой красной гвоздикой в заляпанном кувшине. Высоченная кровать со сложной конструкцией, гипс и… окно, а за ним рыжее дерево. Я его сразу назвала своим. Оно было весточкой оттуда, где гуляла скромница осень и бесновалась жизнь…
@
Уставившись в потолок, я в сотый раз пыталась вспомнить, кто я на самом деле, притворяюсь ли, отзываясь на имя Ева, и что еще есть у людей, позабывших часть своей жизни, кроме них самих. Еще мне хотелось знать, почему я отказываюсь верить, что великан — не убийца кузнечиков, а мой муж и зовут его Артур. В голове пунктиром бежали картинки: черта — событие — точка — провал. Искаженное лицо мужчины и женские руки. Салон «скорой». Провода и жужжащий прибор. Опять провал, похожий на тоннель. И снова тот же мужчина. Я узнаю в нем великана. Он задает одни и те же вопросы. Я перестаю слышать его голос, он нелепо размахивает руками и закатывает глаза.
Меня раздевают в узком синем помещении. Строгие мужские руки режут одежду. Резкие незнакомые запахи. Коридор, похожий на лабиринт. Рядом бежит великан. Он в сотый раз называет себя Артуром и настаивает на факте нашего супружества. Я не выдерживаю и начинаю плакать. Мне не хочется называть его этим именем. Картинки плывут по реке, а я лишь сижу на берегу и читаю их.
@
Признаться честно, великан был вовсе не уродлив, а совсем наоборот — от него веяло уверенностью красивого, знающего себе цену мужчины. Странно, абсолютно чужой человек утверждает, что он мой муж! Я искала в себе хотя бы крупицы чувств к нему — не могли же они испариться. Но их не было, по крайней мере при поверхностном осмотре. А глубже копать не хотелось.
Он приходил редко, всегда ухоженный, со вкусом одетый, благоухающий дорогим парфюмом. Почему-то всегда приносил одну красную гвоздику и ставил ее в казенный кувшин. Сосчитав гвоздики, можно было бы определить количество его посещений.
Великан неловко здоровался, присаживаясь на краешек кровати, и заводил одну и ту же песню. Я отворачивалась и молча рассматривала паутинку трещин на стене. Он взрывался, обвинял врачей в неумении лечить, в грубости и невнимательности к его персоне, а меня — в нежелании войти в его положение. Он устраивал сцены. Это выглядело некрасиво и совсем не к месту. Я страдала от неловкости за него. Спасали лекарства. Большую часть суток я спала, в остальное время безучастно молчала. На то были две причины. Первая: заговорив, мне бы пришлось объясняться с этим странным типом, чего делать категорически не хотелось. Кроме того, его присутствие мешало сосредоточиваться на важных отрезках моей собственной жизни, которые чудом уцелели в памяти. Вторая и более веская причина — факт отчетливого понимания проклятого диагноза: амнезия, частичная потеря памяти, превращающая человека в овощ. Моя память теперь напоминала шахматную доску с неровными клетками — узкими белыми, наполненными давними событиями, которые я помнила до мельчайших подробностей, и черными зияющими дырами провалов.
