Наталья тихо застонала, отдавая себя во власть его рта. Горячего. Голодного. Влажного. Он покусывал её губу, руками ласкал грудь. Убедительно. Грубо. Настойчиво. Девушка провела подушечками пальцев по его груди и, дотронувшись до его открытой раны, почувствовала, как он вздрогнул. Его раны. Что, чёрт возьми, с ней такое? Она практически насиловала тяжелораненого охотника!
Наталья отодвинулась от мужчины, издав тихий возглас предостережения. Его руки соскользнули с тела девушки, заставляя её почувствовать себя покинутой. Чувство было настолько сильным, что, казалось, она взвоет от боли. Она попятилась, прижимая ладонью шею. Пульс Натальи бился в такт бешеному пульсированию её лона. Этот сумасшедший звук заглушал даже эхо её имени, что прошептал Викирнофф. Его вкус чувствовался во рту. Запах на коже. Тело девушки жило благодаря своей собственной жажде и голоду, такому же острому и убийственному, как и его. Она часто заморгала, пытаясь унять свое бешено колотящееся сердце. Гипнотическое состояние исчезло, на смену ему пришло смущение. Он — охотник. Вина и стыд волной нахлынули на девушку.
Наталья хотела его. Даже хуже. Она жаждала его. Сама мысль об этом была безумной и абсолютно недопустимой. Он, наверное, что-то с ней сделал. Ещё ни одному вампиру не удавалось поймать Наталью или же завладеть её разумом. А Викирноффу удалось. Девушка не почувствовала его вторжения, но точно знала, что никогда бы не позволила прикоснуться к своему телу. Поцеловать. А он даже её кровь взял и, о, Боже, она брала его. Наталья давно готова была стать донором. Но, только не так. Ни за что, так.
Наталья вытянула нож из манжета, прикрепленного к голени, и решительно направилась к нему.
Викирнофф спокойно наблюдал, как она приближалась к постели.
— Ты что-то со мной сделал. Ты заставил меня принять тебя — в её глазах пылала ярость, они опять меняли цвет от зелёного до перламутрового. — Я презираю твой вид, и всё же была готова навредить Славике, женщине, которую считаю своим другом. Это ты со мной сделал. Почему? Ведь я могла оставить тебя вампирам на съедение.
— Ты не могла оставить меня вампирам, — сказал Викирнофф. Даже видя, как она злится на него, неспособна принять их отношения, даже вопреки тому, что он совсем не понимал эту девушку, мужчина признавал, что она — настоящее чудо. Подарок. Он чувствовал себя на удивление счастливым, лежа там, ожидая, пока Наталья поймет причину. Он всё пытался подавить глупую улыбку, что так и напрашивалась вырваться. Он знал, что такое счастье. Наконец-то. После стольких столетий. Он чувствовал и, это кружило голову. Викирнофф настолько близко подошел к опасной черте превратиться в вампира, а эта девушка пришла и спасла его.
Она не хотела спасать Викирноффа. Эта мысль его озадачила. По правилам, женщины должны желать оказаться рядом со своими Спутниками Жизни, различать каждое их желание. Он смутно припоминал, как это было у его родителей. Но с точностью мог сказать, что именно так всё и происходило. Разве что, может, он уже не мог вспомнить, как в действительности это было у его отца и матери.
Наталья в гневе сжала свои маленькие беленькие зубки. Её так и подмывало дать ему пощёчину за ту самодовольную ухмылку, что застыла на его лице.
— Ты принадлежишь роду вампиров. Думаешь, я не чувствую темноту внутри тебя? Не различаю её запах? Она воняет. Это пятно, которое невозможно вывести. Ты заслуживаешь смерти.
— Может и так, но не от твоих рук. Признаю, темнота во мне сильна и я не могу её преодолеть, а вот ты можешь. И преодолеешь. Это твой долг, как Спутницы Жизни. Я не собираюсь освобождать тебя от обязательств только потому, что ты понятия не имеешь о них. С этой ситуацией мы оба незнакомы, но мы научимся. Может я и не тот Спутник Жизни, о котором ты мечтала, но и ты тоже не воплощение моих ожиданий. Будем учиться вместе.
Почему всё то, что он говорил, так ранило? Никто, кроме её любимого брата, не мог говорить вещи, что так ранили. Она прятала эти чувства где-то глубоко внутри, но слова Викирноффа были остры и болезненны, словно лезвие ножа в её руке. Только потому, что она не оправдала его ожиданий, не значило, что он её отвергал, так ведь? И какое ей до этого дело?
— Иди к чёрту, — не выдержала девушка. Вдруг её ярость исчезла, и в глазах заблестели слёзы. Она хотела, чтобы гнев вернулся. Ей так нужно было им прикрыться. Почему Викирнофф не отбивался? Почему не сказал или сделал что-то, что вернуло бы её злобу?
Наталья так крепко сжала нож, что, казалось, раздавит его вдребезги. Она с трудом сделала глубокий вдох.
— Я просто дождусь пока, ты заснёшь, и твое тело не сможет двигаться. Тогда я открою занавески и буду смотреть, как солнце поджаривает твою ничтожную задницу, — она понизила голос, чтобы слова звучали жестко, но внутри девушка рыдала.
Ей хотелось прикончить его. Он заслуживал смерти. Каждый охотник должен умереть вместе с вампирами, которых он держит в узде. У них всех нет ни сердца, ни эмоций. Всё же, посмотрев на него, Наталья увидела слабый проблеск счастья, что светился ради неё. Неё. Никто так не смотрел на девушку. В его глазах вспыхнуло желание. Сколько раз он закрывал её собой, защищая от вампира? Он пытался отослать её с поля битвы. Как бы ни бесил этот глупый поступок, она чувствовала себя под защитой.
Наталья тряхнула головой, не позволяя своему разуму защищать этого мужчину. Он использовал какой-то способ контроля разума над ней. Другого объяснения её поведению нет. По доброй воле, она бы никогда не притронулась к нему так интимно и не позволила бы ему сделать тоже. Её чувствительная грудь до сих пор болела и ныла без его прикосновений. Наталья презирала себя. Презирала за то, что рядом с Викирноффом фон Шрайдером она оказалась настолько слабой женщиной.
Она ревновала. Ревновала. Она не смогла вынести вида другой женщины, что прикасалась к нему. Животная природа взяла верх. Чем только думали её родители, когда наделили ей природой тигра? И почему её не предупредили о такой реальной, смертельной угрозе, которую охотник может использовать против женщины?
Девушка прижала пальцы к пульсирующим вискам. Она пробиралась сквозь трясину и чем больше сопротивлялась ему, тем глубже утопала. Викирнофф молчал. Всё это время он просто лежал, упираясь на локоть, и наблюдал, его взгляд не отрывался от её лица. Наталья начинала ненавидеть эти глаза. Этот тёмный, неистовый взгляд, такой напряженный и жаждущий её. Глаза Викирноффа притягивали девушку, как ничто и никогда не тянуло и уже не будет. Сколько бы она не повторяла себе, что это неправильно, что это измена, все в пустую — Наталью всё равно тянуло к нему. Завораживало. Она желала его. И это было ненормально. Это не могло быть нормально.
