армии лиц вообще и на командные должности в частности, где эти лица наносят чрезвычайный ущерб Красной армии своими дезорганизаторскими действиями, прямыми переходами на сторону врага (особенно отчетливо эта тактика выявляется в случае с упомянутым [под]полковником Махиным, который, по указанию Ц.К. П.С.-Р., как провокатор, принял на себя ответственную командную должность в Красной армии, а затем под Уфой предательски перешел с частью находившихся под его командой красноармейцев на сторону врага, перебрасывание офицеров в пункты, намеченные для вооруженного восстания, и т. п. В этой военно-технической работе П.С.-Р. обслуживает белогвардейские элементы, предоставляя в их распоряжение весь свой опыт нелегальной работы, приобретенный ею в тот период, когда она еще вела борьбу с царской властью»[172].
Перебравшийся в 1918 г. в Полтаву П.С. Махров вспоминал: «В мае месяце я получил письмо из Москвы от моего друга [под]полковника Махина, который мне вместе с адвокатом Германом помог уехать из Житомира. К моему удивлению, это письмо пришло по почте и без всякой цензуры. В это время большевики, изощрившись в искусстве обысков, шпионства и сыска, еще, видимо, не поставили почтовое сообщение на свой лад. А может быть, среди почтовых служащих был “вредитель”, любезно письмо пропустивший. Точно я не знаю, но письмо пришло по назначению. Махин мне писал, что он поступил на службу в Красную армию, и назвал мне целый ряд офицеров Генерального штаба, занявших там ответственные должности. В числе их был ген[ерал] Клембовский Владислав Наполеонович, ген[ерал] Свечин Александр, [А.А.] Незнамов — профессор, Новицкий Василий, ген[ерал] Морозов Николай Аполлонович, мой родной брат Николай Семенович, ген[ерал][173] Каменев Сергей, мой товарищ по выпуску полковник Петин Николай Николаевич и, наконец, мой друг и начальник по ЮгоЗападному фронту генерал Николай Николаевич Стогов, получивший в Москве большую должность в Главном штабе. Махин мне писал, что офицеры Генерального штаба мне советуют приехать в Москву, т. к. они уверены, что я буду назначен начальником Генерального штаба. Письмо это меня удивило. Я знал Махина как непримиримого врага большевиков. Уезжая из Житомира, он имел целью формировать Народную армию Учредительного собрания и вдруг попал на службу к большевикам.
Предложение же мне поступить на военную службу к большевикам мне казалось чудовищным. Махин знал, что одна мысль быть под командой международного мошенника, жида Лейбы Бронштейна (присвоившего себе имя бывшего командующего войсками Виленского воен[ного] округа, благороднейшего человека и заслуженного генерала — [В.Н.] Троцкого), приводила меня в негодование. Для меня, великоросса, предки которого строили русское государство, самый факт, что паршивый жид будет играть главную роль в перестройке России, казался[174] кощунственным. Быть в армии, где русский солдат обязан был воздавать воинские почести жиду, всегда ненавидевшему русских, казалось позором и оскорблением для русского имени. За это оскорбление я презирал и Ленина.
Конечно, я на это письмо не ответил, но для меня осталось загадкой, как Махин и Стогов могли поступить на службу в Красную армию. Если полковник Петин очутился там, в этом ничего не было удивительного. Он в конце ноября 1917 года в Бердичеве и мне, и Стогову говорил, что “нужно идти с народом”»[175].
Разумеется, Махин писал не случайному человеку, а своему знакомому, взгляды которого отлично знал. По-видимому, это была попытка вовлечь Махрова в подпольную работу в рядах Красной армии. К сожалению, в дальнейшем Махров, общавшийся с Махиным в эмиграции, не выяснил подоплеку этого письма либо не счел нужным вернуться к этому в своих воспоминаниях.
Махин получил назначение на должность начальника оперативного отделения штаба военного руководителя Московского района[176]. Его московский адрес тогда находился в штабе на Садовой-Кудринской, 17. Штаб был укомплектован генштабистами старой школы. Военным руководителем (военруком) района являлся бывший генерал-лейтенант К.К. Байов, его помощником (первым заместителем) — бывший генерал-майор Л.А. Радус-Зенкович, начальником штаба — бывший генерал-майор Н.Г. Семенов. Для особых поручений при военруке состоял бывший подполковник В.Э. Томме, а еще одним начальником отделения, помимо Махина, был бывший подъесаул Г.Я. Кутырев[177].
Федор Евдокимович был зарегистрирован в отделении по службе Генерального штаба Всероссийского главного штаба и как специалист Генерального штаба, желавший получить назначение в Красной армии. Махина включили в «Список бывших офицеров Генерального штаба, зарегистрированных в отделении по службе Генерального штаба Всероссийского Главного штаба на основании постановления Высшего Военного Совета для назначения на соответствующие должности при предстоящих новых формированиях постоянной армии» № 8 от 7 июня 1918 г. В списке значилось, что он «желает получить должность в Приволжском или Приуральском воен[ных] окр[угах]»[178]. Подобное стремление — вовсе не случайность и не желание занять более престижную и высокооплачиваемую должность, как иногда утверждается. Еще весной 1918 г. социалисты-революционеры, придя к выводу о бесперспективности борьбы с большевиками в Петрограде и Москве, приняли решение о переводе своих организаций, в том числе и военной, в Поволжье и на Урал[179]. Судя по всему, Махин руководствовался именно этим решением ЦК ПСР. Просьбу Махина удовлетворили.
В начале июня 1918 г. возможное назначение Махина еще обсуждалось. В частности, начальник оперативного управления Всероссийского главного штаба С.А. Кузнецов 6–7 июня просил назначить Махина заведующим отделом Приволжского военного округа[180]. Все карты спутал захват Самары, где находился штаб округа, чехословаками 8 июня 1918 г. Тогда большинство генштабистов, служивших в штабе округа, примкнули к противникам большевиков[181]. В этой связи Махин получил иное назначение.
Член ЦК ПСР М.А. Веденяпин в статье, написанной в разгар событий, в июле 1918 г., отметил, что «начавшаяся на Волге и Урале в конце мая решительная борьба с предателями России — большевиками потребовала от военной секции Центрального комитета партии с.-р. самого активного участия.
Оценивая все колоссальное значение для Приуральского края такого узла железнодорожных и водных путей, как Уфа, учитывая географическое положение Уфы, по авторитетным отзывам воен[ных], считавших чуть ли [не] неприступным местом и являющимся в то же время оплотом большевизма в крае, военная секция [ПСР] решила во что бы то ни стало в самый кратчайший срок создать в Уфе могучую партийную организацию. Задачей этой организации поставлено освобождение Уфы от большевизма и предотвращение напрасных человеческих жертв, которые готова была принести советская власть, выполняя приказания из Берлина о разоружении чехословаков.
Для военной секции было совершенно ясно, что большевики мобилизуют все свои военные силы на Урале, и в частности в Уфе, для того, чтобы не дать соединиться чехословацким войскам, сосредоточенным в Самаре и Челябинске.
Волго-Бугульминская ж[елезная] д[орога] и водный путь по р[еке] Белой и Каме прочно связывали Уфу с центром Советской России и давали возможность
