Во всяком случае, этот город с его застарелыми любовями, ревностями, адюльтерами и прочими затеями лучше того, другого, где женщина берет себе мужа или любовника лишь затем, чтобы было с кем заниматься сексом. Так подумала Дара и полностью отдалась Саниной процедуре…
Глава шестая Мастер книжной графики
– Артур!
– Что?
– Так вот же рукопись!
– Да? Действительно.
Просто пока Таня искала в столе эту древнюю картонную папку, он стоял, смотрел в окно и думал о выставке Еремина.
Дурацкая была выставка, старый бездельник вывесил пейзажи, которые писал еще чуть ли не в студенческой молодости. Если бы Артура спросили, он бы определил их стиль так: нафталин, пятидесятые годы. Тогда как раз писали маслом эти правильные, жизнерадостные пейзажи, классическую родную русскую сторонку, украшенную детьми, несущими из лесу лукошки, непременно в пионерских галстуках, молодыми колхозницами с косами или с граблями, и если ржаное поле – так на первом плане васильки и милая тропочка, и горизонт, желательно безоблачный, и две березки, и с краешку вдали темным пологим холмиком – лес.
Так вот, Артур бы раздолбал эту выставку в пух и прах, в мелкие дребезги. Как и предыдущую, два месяца протосковавшую в этой же галерейке, художницы от слова «худо» Вероники Белинской, специалистки по обнаженным, но при этом совершенно бесполым девицам. Когда-то очень давно стройные розово-голубые фигурки на фоне каких-то невероятных кругов и овалов были свежи и обаятельны, но именно тогда на одной шестой земного шара не имелось секса, потому фигурки нечаянно оказались знаком протеста и создали Белинской имя. Теперь же секс был, и в немалом количестве, но ничего другого старая дура не умела и не желала, даже заглянуть в учебник анатомии было выше ее сил.
– Не потеряй, – сказала Таня. – И, пожалуйста, к пятнадцатому января чтоб было готово.
– Когда я тебе и в чем отказывал? – спросил Артур. И потянулся рукой к ее затылку – придержать для поцелуя.
– Иди на фиг, – отмахнулась Таня. – Насчет цены ты с ним договорился? А то будешь потом бурчать, что тебя надули! Точно договорился? А то я ему позвоню и уточню.
– Нет, все о-кей, – торопливо сказал Артур. – Я только не понимаю, откуда эта старая рухлядь деньги берет!
– Сказать? – Таня усмехнулась.
– А скажи!
– Так у него же сестра в Америке… – прошептала Таня.
Артур уставился на нее, широко распахнув прекрасные темно-карие глаза. Не то же время, чтобы о сестре в Америке нужно было шепотом рассказывать! Но Таня откровенно забавлялась.
– Он не хочет, чтобы в ихнем политбюро узнали. Деньги она ему присылает даже не через банк, а вообще в каких-то тайниках. Ты молчи – мы с этих денег кормимся!
– Обижаешь!
Ситуация была трагикомическая. Жили мальчик и девочка, братик и сестричка, чистокровные евреи, и как-то так получилось, что мальчик решил пойти по комсомольской линии, женился на русской, взял фамилию жены, а через несколько лет пятый пункт в его паспорте тоже резко и загадочно обрусел. Девочка же (под влиянием умной мамы) вышла замуж за ровесника-еврея и, помучавшись сколько надо, эмигрировала в Израиль. Там она вполне осознала смысл шутки, запущенной в обиход евреями-американцами: все евреи должны жить в Израиле, но по очереди. Муж оказался умницей, перевез ее с детьми в Чикаго, где сделал карьеру. А под старость лет, выдав замуж дочку, женив сына, похоронив мужа и оставшись зажиточной вдовой, она вспомнила о брате.
Брат, когда его нашло письмо сестры, был функционером некой партии с мудреным названием, члены которой называли себя русскоми коммунистами. Конечно же, зарплаты функционеру не полагалось, он жил на убогую пенсию, но страстно участвовал во всех собраниях, ходил на пикеты, вел протоколы, тиражировал на ксероксе листовки и иной всякой дурью маялся.
Он как-то нечаянно сообщил сестре, что живет впроголодь. сестра изъявила желание помочь. Но при мысли о том, что у него вдруг обнаружится в Америке сестра-еврейка, он ужаснулся. Партия бы этого выверта не поняла. Прочее напоминало дурной шпионский роман с явками, паролями, ночными встречами в указанных местах и передаванием всяких неожиданных предметов с долларовой начинкой.
Деньгами старик распорядился удивительно: стал издавать сборники своих патриотических стихов. Это были те еще стихи, переполненные красными знаменами и Ильичами, которые шагают впереди, – но к ним присосалась куча безденежного народа.
Сперва старик кормил только приятеля, работавшего в типографии, а тот отстегивал какие-то гроши наборщику и верстальщику. Были выпущены две тонюсенькие, жалкие тетрадки, по которым прошлась грязными сапогами местная молодежная газета. Приятель посоветовал для пользы дела взять хорошего редактора. Редактор сказал, что таким стихам необходим корректор. А потом они общими усилиями выбили и штатную единицу художника-оформителя. Это и был Артур. Дед оказался писуч неимоверно, и Артур уже намастачился единым движением пера кидать на бумагу профиль Ильича, а другим движением – взвихренное за этим профилем знамя. Старику нравилось. Единственное, из-за чего он бухтел, было соблюдение сроков. Но тут уж вся бригада стала контролировать Артура – и сборники, уже толстенькие и на приличной бумаге, продолжали выходить с идеальным соблюдением графика.
Автор раздаривал их товарищам по партии, чуть ли не разбрасывал на митингах и схлопотал репутацию городского сумасшедшего. Поэтому бригада стала очень бдительна на улицах и, едва завидев работодателя, пряталась по магазинам и уходила подворотнями.
Артур относился к деньгам довольно безалаберно – вспоминал о их существовании только сев на мель. К чести его нужно сказать, что он никогда не интересовался чужими кошельками, и кто чем кормится – спрашивал крайне редко. Поэтому он работал на чудаковатого деда, не обременяя себя финансовыми гипотезами.
Получив папку с полусотней диких шедевров, он поцеловал Таню и удалился – у него была еще встреча примерно по такому же поводу.
Женщина, сидевшая в углу Таниного кабинета с книжкой, заложила страницу визитной карточкой, встала и подошла к столу.
– Слушай, кто это? Лицо такое знакомое…
– У всех тусовщиков лицо знакомые, – ответила Таня. – Если в двух словах…
– Ну?
– Пустое место.
– А-а…
Артур вышел на улицу. Было скользко, но он чувствовал себя королем на версальском паркете – он наконец купил замечательные зимние ботинки, внизу на шнуровке, сверху на крючочках, с таким крупным и рельефным рифлением на подошве, что след получался как от автомобильной шины. Без ботинок он больше не мог – попытка обойтись осенними провалилась из-за его вечного раздолбайства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
