Таинство в Лабиринте (слово это догреческое) начиналось игрой с быком во дворе царского дворца; фрески с изображением такой игры сохранились в Кноссе доныне. Планетарно эта сцена относится еще к Земле, по стихии — к ветру, а на небе неподвижных звезд — к знаку Тельца. Разыгрываясь вечером в присутствии двора, она являла собой достаточно открытое приготовление, совершавшееся при свете дня. Все оккультное происходило ночью в Лабиринте, на окруженной высокой стеною круглой площадке, которую можно приблизительно представить себе по весьма схематичным древним рисункам, хотя в натуре она по сей день не обнаружена. Учитывая предание, мы полагаем, что Лабиринт состоял всего из двух спиральных витков и круглой, открытой сверху центральной площадки, величиной немногим более низкого, мощенного камнем круга, который относится к эпохе неолита (3000 г. до Р.Х.) и находится в часе пути оттуда, в "пещере Илифии" — Артемиды Родовспомогательницы, а она-то и руководила мистами. Ныне эта пещера служит овчарней. На просторной прямоугольной площади кнос-ского дворца большие фрески живописуют игру с быком. А вот древняя аттическая роспись на вазах изображает круглую середину Лабиринта, где мистов ночью ждал Минотавр.
Дионисийское посвящение под Стрельцом
Жрица Ариадны перед таинством
Игра с быком во дворе кносского царя перед таинством в Лабиринте
Придворная дама из Кносса наблюдает за игрой с быком
Минотавр — наполовину бык (еще не конь!), наполовину человек; не в пример кентавру у него человеческое тело и бычья голова. На круглой площадке в Лабиринте могут стоя разместиться около трех десятков молодых людей. Все это в безлунную ночь озарялось светом звезд.
Игра с быком требовала мастерства, решимости и ловкости. Срывам и несчастным случаям кносский двор, вероятно, даже радовался, ибо остальные претенденты тем самым осознавали всю серьезность происходящего. Как и египетская, здешняя культура не ведала сострадания; эту душевную силу человечество обрело только в последнем дохристианском тысячелетии. На родину сообщали: пожран Минотавром.
Из юношеских испытаний Тесея ближе всего к этому стоит единоборство с Синидом, разрывавшим путников в стихии воздуха. Синидово испытание и обряд, который менады совершали с ланью и зайцем, наводят на мысль, что быка в дворцовом дворе под конец тоже должны были растерзать на куски. Укрощение Марафонского быка, предпринятое Тесеем, видимо, следует расценивать как неудачную попытку перенести Кносские мистерии в Аттику. Однако установление Малых мистерий в Аграх прошло успешно.
Мисты входили в Лабиринт через узкую низкую дверцу, с опущенной головой, в согнутом положении, двигаясь в танце задом наперед и держась за вымазанный кровью канат, который с силой тянул впередиидущий мистагог. Этот канат был "красной нитью" Ариадны. В наружном витке мистов ожидали подручные в звериных масках, главным образом "волки", и отнимали у них все, что можно: остатки бычьего мяса и лишнюю одежду, — норовя при этом причинить боль. Танец — прыжки с высоко вскинутыми коленями — продолжался под звериный рев и волчий вой.
Ныне нам трудно душою ощутить то, чтб переживали относительно стихий и планет тогдашние люди с их весьма неразвитой еще внутренней жизнью (неслучайно лица на ранних изображениях выглядят пустыми). Ведь и в нашей культуре за последние 200 лет было несколько десятилетий, отмеченных особой восприимчивостью к луне в тихую погоду или к ветру, теперь уже непонятной. Мы почти бесчувственны и неспособны уловить настрой подобной игры природы. Что же тут говорить о сердцах, открытых иным стихиям и планетам! И все-таки для мистов и мистиков — как прежде, так и теперь — достижение главной цели, созерцания, наполовину зависит от правильного настроя, от его тончайших нюансов. От древних критян и эллинов, к примеру, стихия ветра — планетарно под властью Луны (Гекаты), астрально под знаком Рака — требовала одного настроя, а стихия земли — под планетой Венерой и знаком Тельца — совершенно другого. Именно способность чувствовать оттенки настроя, а не осведомленность о смыслах созерцания, какие мы тут излагаем, и отличала древнего мистика. Вдобавок критяне II и III тысячелетия до Р.Х. "чувствовали" не умом и сердцем, а пляшущими ногами (кстати, как раз это Одиссей с благоговением наблюдал у феаков81).
Гомер, живший на четыре столетия позже Тесея, значительно лучше более ранних свидетельств доносит до нас то всеобъемлющее мирочувствие, каким обладали древние и не обладаем мы. Его рассказ о богах уводит за пределы человеческой особи. Афродита, раненная в руку ахейским героем Диомедом, бросается в слезах к своей матери, тита-ниде Дионе. И та молвит: "Милая дочь, ободрись, потерпи <…> Так пострадал и Арей, как его Эфиальтес и Отос <…> страшною цепью сковали: скован, тринадцать он месяцев в медной темнице томился. <…> Гера подобно страдала, как сын Амфитриона мощный [Геракл. — Н.Ф.] в перси ее поразил треконечною горькой стрелою. <…> Тот же погибельный муж, громовержцева отрасль, Айдеса [Гадеса. — Н.Ф.], ранив у врат подле мертвых, в страдания горькие ввергнул". И лишь Аполлон сумел остановить храбреца Диомеда, сурово предупредив его: "Вспомни себя, отступи и не мысли равняться с богами"82.
Требующий всех сил танец задом наперед, со склоненной головой, уже сам по себе мог стимулировать одаренного миста к обнаружению во лбу душевного органа, который сказание о Тесее называет венком Амфитриты, а Гомер в "Одиссее" — глазом Полифема. Имя Полифем означает "бестолочь", "болтун", в лучшем случае "страдающий глоссолалией". Здоровья ради без Афины здесь не обойтись. Оккультное как бы дополняет упорядоченное сознание, объемлющее восприятие и рассудок. Оно не должно ущемлять это сознание, как у Полифема. Сам лобный сверхчувственный орган не развивает разум, он просто фиксирует духовное в виде образов. Этим глазом мист замечает голубя в облаках и косматую звезду на ночном небе, чему мешают собственные его желания и инстинктивные порывы, которые предстают в созерцании как нападающие звери. В Лабиринте этих зверей являли мистам во плоти. Сила чистого постижения, не опирающаяся на внешние чувства и рассудок, виделась в созерцании как звезда. Гомер в "Илиаде" так завершил этот образ: "Словно звезда, какую Кронион Зевс посылает знаменьем или пловцам, или воюющим ратям народов, яркую; вкруг нее несчетные сыплются искры, — в виде таком устремляясь на землю, Паллада Афина пала в средину полков…" (4,75)
Кносский Лабиринт. Этрусское изображение Лабиринт. Древнекритское изображение
Вслед за мистами мы попадаем во внутренний виток Лабиринта, где Гермес или иной провожатый приуготовляет душу к метаморфозам, а Геката касается органа оккультного восприятия в области шеи, чтобы Афродита затем участливо открыла сердце. Виток заканчивается круглой площадкой Афродиты, которая зовется морем. Здесь властвуют небесные знаки Водолея, Козерога и Стрельца. Помимо нескольких волков — возможно, это собственные неподобающие ощущения мистов, — они встречают здесь безмолвных, белых как мел, нагих умерших. Эти новые спутники — свидетельство того, как трудно вызвать достаточно жаркую самоотверженность. В юношеских испытаниях Тесея внутреннему витку соответствует встреча со Скироном, "хозяином белых скал", который грозил ученику мытьем ног и падением в море. В Скироновом море испытуемого преследовала черепаха. Древнеегипетская космогония в этом образе воздвигала землю из бесформенного пра-моря. Вот и здесь, в Лабиринте, посреди "моря" лежал большой камень, круглый и плоский.
Тесей и Минотавр. Эллинское изображение
После волчьего воя безмолвие мертвых было сущим благодеянием. Если понятная при этом холодность в сердцах молодых мистов таяла, уступая место пылкой преданности прогреваемому божеству — "отцу Посейдону", до этих сердец достигала нежная, космически-планетарная музыка, способная осчастливить иного Орфея.
Внутренняя спираль и "море" более не терпели никаких внутренних личин — не важно было происхождение, которое во II тысячелетии до Р.Х. ценилось едва ли не превыше всего, не важны были красота, имущество, положение, знания, умения, репутация, пол, высокое или низкое самомнение, помыслы и конкретные упования, — лишь сосредоточенность, гибкое, живое служение и преданность высокому, прозреваемому или еще неведомому. Не равенству людей — самой большой иллюзии на этом этапе становления — учили там через поступки, а горячей искренности, насколько ее уже развивала тогдашняя религия. Необходимо было острое чутье к обретенной силе и преданности тому, для чего посвящение и судьба предоставляют возможность. Такая позиция и настрой пробуждали не только "венок Амфитриты" или подобный же орган в области гортани, который позднее в Элевсине именовался шестнадцатилепестковым "цветком", но и двенадцатилепестковый цветок над сердцем. Венок Амфитриты показывает в свободных формах умонастроение и образ мыслей других людей. Шестнадцатилепестковый "цветок Элевсина" во многом раскрывает душевно-живое окружение. Орган над сердцем позволяет услышать музыку и песнь духовных наитий. Как сказал поэт:
