Санитар заходит в палату, откидывает одеяло, подкладывает под С. большую резиновую подстилку, грубо подсовывает тазик под ягодицы, и С. понимает, зачем: он и забыл, что мертвый опорожняется. Его целомудрие оскорблено.
Вечером С. показалось, что он слышит голос S. Ему показалось, что кто-то трогает его за руку. Ему показалось, что он разобрал слова: не надо его утомлять. Большую часть времени он уже ничего не слышит, ничего не чувствует. Предагония, приготовление к великому переходу, завершается.
Агония С. проходит в большом смятении. Клеточные ядра безумно трепещут вокруг раны. С. участвует в темном вскипании всего своего существа, в кишении кровяных шариков, в бесконечном делении клеток. Малейший капиллярный узел - часть космического целого. С. вступает на знакомые поляны бреда, где некогда любил он бродить. Он отправляется в великое плавание по воле ветров, попадает то на черные, то на белые клетки, никому не известен исчезновения цвет. С. исчезает в пучине, поднимается вновь на поверхность, чтобы услышать, как произносится его мысль голосом, не принадлжащим ему: I come back44. Или: I go back45. Или: I return46. Или: его мыслимый голос, его звучащая голосом мысль - лишь хрипенье невнятное, сплошное мутное месиво лишь. Какой rosebud47? Финальный отчет. Schlussrede48. Заключение. Эпилог. Последнее слово.
Оцепенение овладевает С. Дыхание превращается в низкий свистящий хрип, длящийся вечность, вневременное явление, продолжавшееся, впрочем, два часа, тридцать три минуты и сколько-то секунд.
Рассвет уже пробивается в сероватом небе. Это двусмысленное время дня, это не время начала. Когда бледнеют оконные стекла и запевает первая птица, Смерть совершает обход больничных палат. Солнце встает, розовое и круглое, как апельсин в прозрачной бумаге. Грифы тоже просыпаются и пускаются в полет.
Хрип на несколько мгновений стихает. С. приходит в сознание с чувством страха и отвращения, как будто гриф бьет его крылом по лицу. С. испускает слабый крик, похожий, скорее, на икоту. Он открывает вылезшие из орбит глаза. Он расстается с жизнью, как будто Смерть вырывает у него из горла веревку из конского волоса. Этот крик не заставляет дрожать стекла, он спускается к сердцу земли, проникает в ее артерии, в залежи, в ил. С. делает рыбий скачок, резкий, как коленный рефлекс, его ноги выгибаются дугой, голова опускается на плечо под тем странным прямым углом, какой образуют торс и голова мертвеца, его прекрасные руки раскрылись птичьим веером, но скрючились пальцы. Христос Матиаса Грюневальда, которого С. так любил.
Exitus letalis49.
Он умирает в одиночку. Смерть любит приходить, когда нет других гостей. Он умирает злой смертью на ущербе луны. Родился в субботу, умирает в четверг. Прожил тридцать семь лет и двадцать один день. Умер, никогда не имев гнезда. Умер на спине, раскинув руки, вытянув ноги. Умер в день очищения и молодого огня, в древний праздник богинь-матерей. Никому не завещал своей улыбки, летящего жеста руки, надменности тона. Не оставил ни книги, ни наследства.
Через пятнадцать секунд после остановки сердца начинается разложение клеток мозга. Начинается смерть. Начинается долгое отсутствие С. Что-то изменилось, хотя бы застывшая улыбка С., открывающая зубы, похожие на зубы черепов в Totentanz на берегу Рейна. Мертвый, С. улыбается как мертвый зверь. Видны его нижние зубы. Тем не менее, это тот самый рот, бывший равнодушным, нежным, трусливым, горьким, уклончивым, сильным. На него садится муха, ее красновато-коричневая с золотистым отливом грудь блестит в бледнеющем голубом отсвете ночника. Две мухи. С. внезапно опорожняется с клоачным клокотанием, его экскременты пузырятся в тазике, брызгают на прорезиненную подстилку, с бульканьем прорвавшись через сфинктер.
Маленький больничный прислужник, мальчик, опорожняющий тазы, заходит в палату и видит С. с открытыми глазами и ртом. Он достает из кармана гребешок и зачесывает волосы С. назад. Древняя прическа мертвых. Он вытирает слюну в углах его губ. Мухи на время перелетают в другое место.
С. умер, но некоторые клетки его тела продолжают свою простейшую скрытую жизнь. В течение двух часов после смерти реснитчатый эпителий дыхательных путей еще находится в движении, а сокращения кишечника силятся обеспечить продвижение уже извергнутых материй.
Очистившись, С. вошел в черные лабиринты смерти.
Нет ничего невозможного в том, чтобы основные соединения организма временно разложились, а затем воссоединились в новых сочетаниях. Ничего нет невозможного даже в том, чтобы многие ряды разъединенных кристаллов после долгих блужданий вновь соединились согласно моделям, совершенно независимым от изначальных. Совершенно нельзя исключить возможности, что какие-то соединения окончательно распадутся и внезапно появятся новые модели кристаллизации. Это не означает, что всё возможно, но лишь то, что математическая сумма возможностей превышает сумму возможностей мыслимую.
Проводник душ, Гермес Психопомп берет С. под свою опеку. Никаких сложностей.
Две медсестры поднимают С. и кладут его на каталку. Третья открывает окно, чтобы выветрилась вонь.
Каталку везут по длинным коридорам, покрытым фальшиво визжащим зеленым линолеумом. Лифт, затем морг с запахом фенола, с ледяным холодом. Новый порог.
С. кладут на фаянсовый стол в помещении, убого выложенном плиткой, с двумя большими металлическими дверями и со стоком в полу. Стол тоже имеет сток.
S. приезжает к вечеру, с озабоченным лицом и с бутылкой шампанского. В приемном покое С. уже вычеркнут из регистра. Старый доктор J. ожидает S. в своем кабинете. Он говорит: мне очень жаль. Мы сделали всё возможное. Печень была сильно разрушена алкоголем. S. должен что-то подписать, что-то заплатить. В лифте S. и маленький санитар смотрят с мрачным видом в пол. S. думает о том, что нужно сообщить семье и что будет куча формальностей с британским консульством. В пять часов вечера S. звонит в Лондон, где сейчас половина первого. Родители как раз садятся обедать. Шок. Никакого кладбища. Никакой могилы. Никаких историй. Пепел, пепел, пепел...
Примерно через десять часов после смерти С. можно было бы легко различить в микроскоп первые изменения в нервной ткани спинного мозга. Смерть спинного мозга следует за смертью спинальных ганглиев, которая в свою очередь следует за смертью головного мозга и мозжечка.
Аппарат искусственной климатизации урчит. С., еще одетый в испачканную пижаму, с запрокинутым лицом, лежит на фаянсовом столе. В итоге легочная эмболия, причина его смерти, унесла его без излишних потрясений. Глаза С. закрыты. В оскале его усмешки чудится ирония. Ничего страшного. Несколько часов транзита в этой комнате с решетками на окнах, как в тюрьме, но такой светлой...
Из палаты С. отвезли прямо в крематорий, минуя морг. В темном коридоре, пахнущем только печкой, только разогретым металлом, С. лежит на салазках. Кто-то вымыл его и побрил. Выражение лица светлое, почти веселое. Ужасные следы сепсиса, причины его смерти, исчезли вместе с жизнью. С. обнажен, на нем ничего нет, кроме широкой повязки вокруг живота. С. еще красив. Почти нетронут. Основная кость черепа грациозна, как бабочка, мощная гусеница позвоночника, черепные швы, как мескалиновый зигзаг, тайное письмо, изысканный лабиринт костной структуры.
Слуга мертвых приходит, волоча ноги. На голове у него грязный тюрбан, из всей одежды - только дхоти из голубой хлопчатобумажной ткани. Это бывший неприкасаемый и - старая привычка, которая пережила новые законы - он делает руку лодочкой, чтобы получить чаевые от членов семьи. Он молча смотрит на С., затем снимает с него повязку. Поскольку у него нет ножниц, он пользуется лезвием с жирным отблеском несмотря на ржавчину у основания ручки. Обычный нож, каких много. Он срывает последний компресс, марлю, которая с треском рвется, в то время как рана открывается с неслышным хлопком, и оттуда выливается желтая сукровица, которая стекает на лобковые волосы.
Неприкасаемый - это его реванш - целует С. в губы, он всегда это делает с красивыми мертвецами. Он касается его полового члена, но отдергивает руку, услышав шаги. Истопник входит, одетый в overall, и говорит: ну, что?
Когда С. готов к испепелению, мышца радужной оболочки глаза еще реагирует на температуру, ногти растут, борода растет. Нажимают на кнопку, поворачивают рукоятку, металлические шторы раздвигаются, ящик, в котором лежит С., исчезает между ними, и они быстро закрываются. Кремация, или право не стать падалью. С. испепеляют в честь праздника огня, праздника возвращения к свету.
Температура 800° по Цельсию. Последние кадры фильма, которым была жизнь С.: волосы трещат, глаза лопаются, тело вдруг распрямляется, выгибается, затем скорчивается - последние движения человеческой формы. Жар уменьшает тело С. до размеров крохотного ребенка, черное, обуглившееся. Потом оно приобретает темно-серый цвет, затем светло-серый цвет пепла.
