Они распрощались.
Екатерина волновалась. Сегодня она выполнила первое задание, которое поручил ей двоюродный брат Борис Загорный.
Владимирская горка. Отсюда по крутым тропинкам она сбежит вниз, на Подол, как бегала сотни раз в детстве. Там она условилась встретиться с братом. Екатерина торопилась. Она с утра не была дома и беспокоилась о своих детях — четырехлетней Нонне, восьмилетней Эле и пятнадцатилетней Гале.
Что заставило ее, мать троих детей, связаться с подпольщиками? Ведь она никогда не интересовалась политикой, не была даже в комсомоле. Жила себе с мужем метеорологом, помогала ему составлять прогнозы погоды. А когда муж умер, целиком отдалась воспитанию дочерей. Поселилась в Мыльном переулке у родителей, в старой хате. Но и сюда, в заросший бурьяном гористый, безлюдный переулочек, в маленькие хатенки, ворвалась война.
Никогда не забудет Екатерина одного летнего дня 1942 года. Ничего не подозревая, возвращалась она домой с базара. На улице ее остановил старый Мюллер, сосед-немец. Его седые волосы шевелил ветер, а лицо было такое же белое, как волосы.
— Катя, тебе домой нельзя… Там гестапо. Беги, дочка, а то схватят… И не проклинай немцев. Эти ироды, захватившие Киев, убивающие невинных людей, — не немцы. Это фашисты, звери. Будь они прокляты! — старик Мюллер плакал. — А о дочках не беспокойся: пока они будут у меня, потом заберешь.
Екатерина поселилась на Кожемяцкой, где жили Загорные.
…Вот и Подол. Вот и улица, на которой ее ждет Борис. Она сразу заметила невысокую фигуру брата. Настоящий пан! К его рыжеватой шевелюре и острой бородке очень идет светло-серый костюм. Рядом с братом — высокий, русоволосый юноша. Борис взял юношу под руку и пошел с ним навстречу сестре. «Видно, свой», — подумала Екатерина.
— Наконец встретила! Вот возьми, — подала она брату сверток и шепотом передала слова Вышемирского.
Борис крепко обнял сестру:
— Катя, ты сегодня сделала большое дело! Спасибо, родная. Но отныне тебе придется встречаться со Стасиком чаще. И этого парня на всякий случай запомни, вероятно, он тебе еще пригодится.
Высокий улыбнулся Екатерине. Это был Сергей Ананичев.
7.
(Из дневника Григория Кочубея).
8 сентября 1942 года. Квартира братьев К.[4] превратилась в арсенал. Сюда Сергей и Николай сносят оружие, которое им удается раздобыть. В последнее время нам везет: достаем много оружия. К этому делу привлекли парней, работавших в «Обществе Сименс». Но их деятельность там неожиданно оборвалась.
Начальство узнало о дружбе Меринга с рабочими-украинцами, и его выслали в Германию. Пришлось и наших ребят немедленно оттуда убрать.
Жаль мне этого Меринга, хотя ни разу его не видел. Много добра он нам сделал. Кто теперь будет переводить листовки на немецкий язык? Придется самому попробовать.
Хочется записать волнующую историю. Если бы писатель рассказал о ней в книге, рецензент, должно быть, заметил бы: «Надуманно, неправдоподобно». Но история о том, как Федор К. добыл пулемет и ящик гранат, на самом деле произошла в оккупированном Киеве.
Федя заметил, что чердак соседнего дома облюбовали два паренька, и вскоре подружился с ними. То были братья Миша и Коля. Дружба эта длилась несколько месяцев, и братья вступили в пожарную команду, которая охраняла днепровский мост. Пожарники носили серую форму с зелеными обшлагами полевой жандармерии.
Ребята рассказали Федору, что в помещении пожарной команды имеется кладовая, где хранится оружие: ящики с гранатами, пулемет, снаряды. Вскоре братья стали закадычными друзьями кладовщика.
Как-то Миша и Коля принесли Федору по гранате. Успех окрылил их, и они натаскали много гранат. Потом разобрали пулемет и по частям перетащили его к Федору.
В кладовой поднялась суматоха. Мальчишкам больше появляться там нельзя было. Федор поспешил сплавить их к партизанам. Пришлось и ему уйти в отряд: их частенько видели вместе. А чтобы окончательно замести следы, если вдруг гестапо вздумает искать Федора, мы послали его отца в редакцию газеты «Новэ украинськэ слово» и он подал объявление, в котором просил лиц, знающих о месте пребывания сына, не вернувшегося с работы, сообщить ему по домашнему адресу. Вскоре это объявление было опубликовано, и Федора гестапо не искало.
Глава пятая.
ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ
1.
Дмитрий Лисовец нервничал. После провала Киевского подпольного горкома партии он никак не мог нащупать связей с уцелевшими подпольщиками. Положение усугубилось тем, что документ, сфабрикованный подпольным горкомом, устарел, и он даже на улицу не мог показаться. К счастью, его дружку Сергею Билецкому удалось легализоваться: он устроился грузчиком на вокзале. В свободное время Сергей бродил по городу в надежде встретить кого-либо из подпольщиков, а Лисовец вынужден был отсиживаться на Мокрой улице в маленькой хатенке Лаврентьевны. От нечего делать начал заниматься с хозяйкиной дочкой, четырнадцатилетней Тамарой — преподает ей историю, математику. Жаль девочку, годы проходят, а она, как и все маленькие киевляне, не учится.
Сумеет ли он когда-нибудь по-настоящему отблагодарить Лаврентьевну за все то, что она делает для них? Ведь женщина жизнью рискует, скрывая их. На каждом столбе висят объявления: военный комендант и рейхскомиссар Украины сулят смертную казнь всем, кто будет поддерживать или скрывать партизан, саботажников, пленных-беглецов.
Лисовец задумался: имеет ли он право подвергать опасности жизнь Лаврентьевны и ее детей. «Если и сегодня Сергей возвратится домой ни с чем, — решил он, — то попробую выскользнуть из Киева и отправиться на поиски партизан».
В этот момент, радостный и оживленный, прибежал Билецкий.
— Знаешь, Дмитрий, кого я встретил? Шешеню! Кольку Шешеню из Нежина.
— Где же он?
— Потерпи, завтра встретитесь.
Легко сказать «потерпи»… Ночь тянулась мучительно долго. Вспомнились школьные годы, дружба с Шешеней, первые самостоятельные шаги в жизни. Заснул Дмитрий уже под самое утро, но тут его разбудил гость: Николай Шешеня. Крепко обнялись и расцеловались друзья детства. Потом, как водится, пошли воспоминания…
— Помнишь, как мы ездили в Киев на экскурсию? Кажется, это было в седьмом классе? — спросил Шешеня.
— Помню… А помнишь, как ты в театре потерял шапку?
— А вы собрали деньги и купили мне новую. Помнишь? И на еду уже не хватило денег. Долго я берег ту шапку.
Опять помолчали. Вдруг Николай поднялся и спросил в упор:
— Скажи, Дмитрий, ты остался коммунистом?
— А ты? — вместо ответа прошептал Дмитрий.
И оба облегченно вздохнули, поняв, что могут по-прежнему доверять друг другу.
Так в парторганизации «Смерть немецким оккупантам!» появилась новая группа — Дмитрия Иосифовича Лисовца.
Двое. Что это за группа? Много ли сделаешь вдвоем? Лисовец и Билецкий начали искать людей.
Как-то Лисовец сказал:
— Знаешь, где надо искать людей? На заводах «Ленкузница», «Большевик», в железнодорожном депо имени Андреева. Там работают военнопленные. Страшно смотреть на них: голодные, истощенные, сквозь рваные гимнастерки просвечивает черное тело в ранах и болячках. Каждого, кто хоть на минуту остановится, эсэсовцы плетками бьют. Надо выручать людей!
— Но как? — спросил Сергей.
— Да, дело трудное.
Решили посоветоваться с Шешеней.
…Пятнадцать минут пятого. Лисовец уже дважды обошел Владимирский собор, у которого он должен был в 4 часа дня встретиться с Шешеней. Ноги увязают в каштановой листве. Никто не убирает эти листья, а они летят и летят золотым дождем. Тишину нарушает только шелест листьев, и кажется, кто-то осторожно подкрадывается к тебе. Вот сейчас схватит…
Сколько можно так ходить? Того и гляди привяжутся полицаи. А Шешени все нет.
Неужели провал? От этой мысли Дмитрий даже вздрогнул. «В такие минуты седеют», — подумал он и непроизвольно вытащил из кармана маленькое зеркальце, которое нашел на улице и припрятал для дочки Лаврентьевны. Поглядел в него и увидел изнуренное лицо с пышными, как у запорожца, усами. Только золотистый чуб и большие серые глаза были его, Дмитрия. Улыбнулся: Инна, подруга, жена, называла его чуб гордостью семьи Лисовцов. Инна… Дмитрий опять помрачнел. «Что с ней?» Он свято хранит ее последний подарок — зашитую ею в отворот пиджака ампулу с ядом. «Милый мой доктор Инна, это твое последнее лекарство»…
— Любуетесь собою, молодой человек?
— Шешеня! Будь ты неладен! Разве не знаешь законов подполья? Надо являться вовремя.
— По-всякому бывает. Я тебе такого гостинца принес, что уверен, простишь за опоздание, — и Николай хлопнул себя по карману. — Неприкосновенный запас решили использовать — махорку. Ну садись, поговорим.
