— Гутен абенд, пан! — сказал один.
— Пожалуйста, заходите! — врач указал рукой на кабинет и спросил: —На что жалуетесь?
Солдаты стояли посреди комнаты и смущенно мяли в руках шапки.
— На что жалуемся? — переспросил наконец второй солдат на русском языке. — Нет, господин доктор, мы не больны. С улицы через окно увидели, что у вас много книг. Хочется почитать. Найдется у вас Горький, Толстой, Шолохов?
«Хитрите, проклятые!» — подумал доктор и устало провел рукой по седой голове.
— Есть у меня книги. — Он достал с полки томик «Поднятой целины».
— Благодарим, — и солдаты направились к двери. В сенях тот, который говорил по-русски, остановился.
— Мы не немцы. Из Югославии. Поняли?
— Понял, понял.
Иван Васильевич торопливо запер за ними дверь, закрыл окно. После этого он отвернул ковер, приподнял с полу доску и достал из тайника листовки.
Что с ними делать? Сжечь? Жалко. Как трудно было Черепанову и Ткачеву привезти эти листовки сюда. А сколько там, в Киеве, люди мучились, жизнью рисковали, пока напечатали их! Сколько сердец ждут этих листовок, вселяющих веру в победу, в торжество правого дела! Нет, уничтожать листовки нельзя.
Надо их немедленно унести из дому. Но куда? К деду Романенко на хутор Красный Остер. Ничего, что поздно и что далеко. Никто не удивится, увидев Ивана Васильевича бредущим со своим хорошо всем знакомым порыжевшим от времени докторским саквояжиком. Кто бы догадался, что среди инструментов и лекарств на этот раз в саквояжике — антифашистские листовки? Впрочем, ведь это тоже лекарство — и сильнодействующее!
Дом колхозника Федора Романенко, что на опушке за хутором Красный Остер, — партизанская явка. Лучшего проводника в партизанские отряды, чем Федор, не сыскать. Куда бы ни перебазировались партизаны, Романенко их находил. Дремучие Ичнянские леса для него точно дом родной. У Федора часто бывают люди из отряда. Так что, если оставить листовки у Федора, он найдет способ передать их Василию Филоненко. Заодно доктор попросит Федора предупредить Василия, чтобы тот был осторожнее, когда пойдет в Круты, ибо с чего это вдруг немцы решили ходить к врачу за книжками?
Эта история со странными любителями советской литературы очень взволновала и обеспокоила Ивана Васильевича. До сих пор немцы вроде бы доверяли ему. Особенно возрос в их глазах авторитет доктора Помаза, когда комендант узнал, что отец Анны Тимофеевны был царским жандармом, а муж ее сестры Любови в 1937 году арестован органами Советской власти как враг народа. Расстрел Александра Березнева не изменил как будто отношения властей к доктору; комендант даже высказал Ивану Васильевичу сочувствие, полагая, что произошла ошибка. «Война, бывает, бывает…» — объяснил он доктору.
Справки о тяжелых заболеваниях, которые выдавал Иван Васильевич абсолютно здоровым жителям Крутов и окрестных сел, не вызывали до сих пор у властей сомнения.
— К чему вам в прекрасной Германии больные и инвалиды, — говорил доктор коменданту, и тот одобрительно кивал головой.
Неужели комендант вдруг что-то заметил, в чем-то заподозрил врача? А может быть, кто-то выдал Помаза, так же как и Александра Березнева?
Дорога лежала через лес. Октябрь позолотил деревья. Нежная, почти совсем прозрачная, желтоватая листва кружила в воздухе, ложилась под ноги доктору чудесным ковром. Осень в том году выдалась поистине золотая. Казалось, солнце, пожалев эту ограбленную и оскверненную врагом землю, хочет согреть ее своим щедрым теплом. Птицы еще не улетали. Они наполняли лес веселым щебетанием, своей суетливой жизнью. Но Иван Васильевич не замечал красоты осеннего леса. Он спешил…
Доктору посчастливилось. Федор как раз собирался в лес. Стало быть, завтра утром Василий Филоненко будет знать о солдатах-книголюбах.
4.
Володя Ананьев и Никита Сорока давно уже никого, кроме Веры Давыдовны, не видят. С утра до ночи, не разгибая спины, работают они в типографии. Когда в подземелье становится совсем душно и керосиновая лампа начинает мигать и гаснуть, они вылезают из-под земли, чтобы в буквальном смысле этого слова перевести дыхание. «Подземные братья» бросаются на пристроенные к стене сарая деревянные нары и жадно глотают живительный ночной воздух. Хочется есть, спать, но еще больше — глубже вдыхать животворный кислород.
— Хватит! Неужели не надышались? — шепчет Вера Давыдовна, и Володя с Никитой послушно бегут в хату, которую они шутливо называют «на-гора».
— Поужинайте чем бог послал и поспите. Поздно уже.
Улягутся хлопцы, Вера Давыдовна дунет на коптилку, и комната провалится в черную пропасть. Заснуть бы и ей, но не спится. Вот уже семь месяцев тянется эта полная опасностей и тревог жизнь. Утром ребята спустятся под землю, а ей предстоит с опасным грузом отправиться на Владимирский рынок, чтобы встретиться с Оксаной Федоровной Тимченко.
Несколько листовок они в базарной суете кому в корзину сунут, кому просто под ноги бросят. А когда на рынке начинается разговор о листовках, они со своими ведрами переходят «торговать» на другой базар.
Заснуть бы, чтобы голова хоть немного отдохнула от разных мыслей. Ребята крепко спят: бедняжки, наработались за день. Вчера Кочубей поручил им очень ответственную работу: подделать продуктовые карточки. Страшно голодают киевляне, и Руководящий центр задумал приготовить детям праздничные подарки: приближается 7 ноября.
В предпраздничные дни у Кочубея особенно много хлопот. Сегодня в 9 часов утра около университета его будет ждать Михаил Демьяненко. Кочубей торопится, чтобы поспеть вовремя. От Брест-Литовского шоссе, где он теперь живет, до университета путь не малый.
Вдруг до него донесся крик — пронзительный, страшный. Потом показались бегущие люди. Облава! Комендант Киева объявил, что в ближайшие дни город должен дать для отправки в Германию 7 тысяч рабочих. Киевляне хорошо знают, что такое «немецкий рай», и скрываются по чердакам, в погребах, удирают в села. На улицах теперь почти не встретишь молодого человека. Но и пожилым не легче. Петр Леонтьевич Тимченко рассказал, как за отказ поехать в Германию эсэсовцы на глазах жены и детей живьем закопали в землю одного человека.
…А люди убегали, скрывались в подъездах, забегали во дворы. Кочубей уверенно шел своей дорогой: в кармане у него надежный аусвайс, выданный Главным железнодорожным управлением на имя Константина Иевлева, запрещающий каким бы то ни было учреждениям забирать его на другую работу. Вот почему Кочубей был так спокоен. К нему подскочил мотоциклист с фашистским пауком на рукаве:
— Документ!
— Пожалуйста, — Кочубей медленно вытащил из кармана удостоверение.
Должно быть, сам шеф Главного железнодорожного управления, подпись которого стояла на удостоверении, не заметил бы, что это фальшивка, — так искусно изготовил его Володя Ананьев. Лишь бы только гестаповец не вздумал обыскивать Кочубея. В его кармане два наряда на муку и масло для воинской части. Днем он должен встретиться с Оксаной Федоровной Тимченко и передать ей эти наряды. Володя Ананьев сделает в типографии точь-в-точь такие же, а люди из группы Анатолия Лазебного получат по ним продукты.
М. Д. Демьяненко (Фото 1964 г.)Фашист спешил, он быстро отпустил Кочубея. Григорий пересек мостовую. Сердце сжала боль: полицаи вели по дороге человек пять. Им не удалось скрыться. Сейчас бедолаг погонят на биржу труда, а оттуда в эшелон — в Германию, на каторгу. И кто знает, кому из них посчастливится еще увидеть родной Киев, Днепр…
Кочубей ускорил шаг. Он представил себе, что творилось на бирже труда, куда со всех концов города сгоняют жертвы облавы. Никак не удается Центру устроить на бирже труда своего человека после того, как пришлось убрать оттуда Машу Омшанскую. И хотя Кочубею кажется (он наблюдает за этим учреждением), что на бирже действуют другие подпольщики, тем не менее хотелось бы иметь там и своего человека.
Около университета Кочубей увидел Михаила, который внимательно читал объявление, вывешенное на дереве.
— Добрый день, пан Михаил! — нарочито громко и весело приветствовал Кочубей друга.
— Мое почтеньице, дорогой пан! Как себя чувствуете? — обрадовался Демьяненко.
Они направились к памятнику Шевченко. Сегодня выдался солнечный, погожий день. Можно посидеть на скамейке, около бронзового Тараса, поговорить. А разговор у секретаря парторганизации со своим заместителем важный.
— Побывай, Михаил, в Дарнице, Нежине, Крутах, Плесках. Пускай твои люди немедленно начинают готовить подарки к празднику Октября семьям фронтовиков и партизан. Разыщи Кирилла Ткачева. Надо достать сахар. У него связи с Носовским сахарным заводом. Напомни товарищам, чтобы в эти дни они еще больше досаждали немцам. Пускай проклятые почувствуют, что советские люди отмечают свой праздник.
