– Постараюсь! – Саша сверкнул белыми зубами на смуглом лице. – Кажется, тормозим…
– Приехали! – Андрей, как всегда, выпрыгнул из кузова ещё на ходу. Верный ученик, как всегда, последовал его примеру.
Когда рыжий шофёр открыл дверцу и выглянул из кабины, оба его пассажира уже стояли рядом. Саша копался в бумажнике, Андрей – в рюкзаке; и оба делали вид, что ничего особенно не произошло.
Получив четвертной, бутылку «Столичной» и блок «Мальборо», Шофёр разинул рот, немного так постоял, озадаченно почесал макушку и, за неимением должного словарного запаса, от души послал всех по матушке.
– Ну, спасибо, мужики! – сказал он после смущённо, понимая. Что ведёт себя неправильно. – Чегой-то вы перебрали, но «дают – бери», как говорится… Не откажусь. Бывайте. И счастливо вам!
– Как тебя звать-то, мил человек? – крикнул Озирский, когда мотор зарычал.
– Михаил я, Румянцев! – донеслось из кабины, и ЗИЛ рванул своим маршрутом.
– Сашок, иди на вокзал. – Андрей почему-то поскучнел. Чтобы вернуться в форму, он торопливо щёлкнул зажигалкой. – Авось, дорогу тебе покажут. – А я постараюсь «колёса» здесь поймать.
– Автостопом решил добираться? – понимающе спросил Саша.
– Ага. Давай пока попрощаемся!
Андрей быстро пожал Саше руку. Через минуту он уже быстро шёл по обочине шоссе, «голосуя» появившемуся из-за поворота КамАЗу. Минц же остановил очередную бабульку с тачкой, которая откуда-то везла несколько кочнов капусты. Он спросил, как быстрее выйти на станцию, и получил подробные, хоть и бестолковые объяснения.
Домой Саша возвращался уже в темноте, еле двигая ногами от усталости. Сколько пришлось пройти да день, боялся даже подумать, и потому просто смотрел под ноги, чтобы не растянуться. Брёл по самой середине Большого проспекте Васильевского острова, никакой транспорт тут не ходил, и оживлённая ранее магистраль стала зарастать травой.
Минц перешагивал брошенные на растрескавшийся асфальт трубы, взбирался на кучи песка и щебня и думал о том, что следующую зиму тоже придётся прожить без отопления. И потом неизвестно ещё сколько будет таких зим – серых, безнадёжных. Папа умудрился без серьёзных болезней пережить холодное время, но потом может случиться всякое. Дом дореволюционной постройки, уже старый, и от сырости портятся стены, крошится кладка, ржавеют трубы.
Васильевский остров гибнет на глазах. Дома буквально через один зияют выбитыми окнами; их стены полуразрушены, крыши наполовину сорваны. Эти призраки былого великолепия мало чем отличаются от тех домов, где ещё живут люди – те тоже потрясают своим убожеством. Те же чувства Минц испытывал днём, в деревне, и сейчас они нахлынули вновь. Похоже, Питер имеет такое же незавидное будущее, как и новгородская глубинка…
Думая только о том, как добраться до постели, Саша завернул за угол дома, вошёл в свой подъезд. Отделение Сбербанка, размещавшееся внизу, разумеется, было закрыто. То ли на вольном воздухе он отвык от подобных запахов, то ли от переутомления подкачало здоровье, но ударивший в нос запах мочи и прочих нечистот буквально оглушил Сашу. Он даже прикрыл нос и рот ладонью, удерживая рвоту.
Лифт опять не работал, и пришлось кружить по стёршимся ступеням, взбираясь на четвёртый этаж. Тот ли это дом, из-за которого им все завидовали? Снаружи он ещё ничего, а внутри – форменная развалюха. За последние годы жилище постарело, будто на несколько десятилетий, и уже не вызывало ничьих восторгов.
На своей площадке, недалеко от шахты лифта, Минц едва не наступил в чью-то блевотину, которой утром не было. Окончательно озверев, он полез за ключом, но пальцы от усталости разжались. Сталь звякнула о камень, и пришлось ещё несколько минут наощупь искать брелок. Лестницу давно уже не убирали, и Саша здорово испачкался, после чего решил тут же рвануть под душ.
С удовлетворением обнаружив, что света нигде нет, Саша всё же заглянул в комнату Льва Бернардовича. Постель отца была пуста, а на покрывающей подушку накидке белела записка. Минц поспешно зажёг торшер и узнал руку сестры.
«Саша! Папу я увезла на дачу – пусть ещё немного побудет у нас. Поскольку, кроме тебя, в городе никого не остаётся, я поместила на объявлениях об обмене сахарного песка на ягоды ваш телефон. Звонить попросила с восьми до десяти вечера. Сам понимаешь, что я в безвыходном положении. Может, что-то и получится с этим обменом, хоть я и потеряла всякую надежду. Будь здоров, береги себя. Папу привезу дней через пять, если ничего не случится. Мы едем на нашей машине, за рулём Юрка. Он очень переживал, что не застал тебя. Всего хорошего.
Софья. 17 августа 1991 года»
Присев на постель Льва Бернардовича, Саша с облегчением вздохнул. Сестра права – он сейчас не может уделять отцу и малой толики того внимания, которого старик безмолвно требует. «Спасибо, Сонька, ты молодец! Я теперь свободен, а с племянником в другой раз поговорим…»
Он вышел в коридор, с облегчением сбросил тяжёлые, грязные сапоги. В носках прошёл в ванную, зажёг там свет, газовую колонку и пустил воду.
* * *
Арина поднесла спичку к третьей свече, дождалась, когда вспыхнул фитилёк. Потом помахала спичкой в воздухе и выбросила её в пепельницу. Электрический свет с недавних пор стал непереносимым, и днём тоже было тоскливо, больно. Арина хотела бы и вовсе жить в темноте, но по некоторым причинам не могла. В незнакомой квартире она постоянно натыкалась на мебель, тем более что от стресса сильно пострадала координация движений.
Бывшая наездница удивлялась, что так рано превратилась в беспомощную больную. Она начинала хохотать над собой, чтобы немного развеяться, пробовала обратить всё в шутку. Но смех очень быстро делался истерическим; он смешивался со слезами и стонами. Арина испуганно замолкала, и потому страдание копилось внутри, давило на сердце, сжимало горло. Глаза то и дело наполнялись слезами, но заплакать по-настоящему никак не получалось.
Арина только что приняла ванну, надеясь таким способом успокоить нервы. Лёжа в пахнущей хвоей пене, она читала книжку «Ночь в Гефсиманском саду». В библейских сюжетах, изложенных современным языком, Арина находила утешение. Вроде бы, на душе стало легче – но ненадолго. Как только, накинув купальный халат, она вошла в спальню и стала искать фен, тоска накинулась снова.
Гортань сильно заболела, будто спереди в шею врезали кулаком. Молодая женщина упала на широкую кровать и зарыдала, умоляя Господа Бога забрать её сейчас же и больше не мучить. Накрывшись с головой цветным пледом, на котором был искусно выткан горный пейзаж, она выплакалась всласть. Арина кричала во весь голос, наплевав на то, что это могут услышать соседи. Она проклинала себя и мужа за то, что случилось в конце мая. Тогда, в предпоследний день весны, Арина Скресанова стала законной женой Зураба Сакварелидзе.
Фен она так и не нашла, а потому волосы были мокрыми, спутанными. Рот наполнила горечь – желчь подступила к горлу; губы склеились, а зубы стучали. Не в силах более терпеть эту муку, Арина кинулась к аптечке. Острый, мятный пар ванны теперь раздражал её, как и все, что возвращало к жизни. Она вытащила несколько упаковок со снотворным и уже хотела разорвать голубую бумагу, как вдруг остановилась. Сжав в кулаке концы мокрых волос, Арина подумала немного и отбросила их назад. В распахнутом до неприличия халате она вернулась в спальню и зажгла свечи. Потом, всхлипывая, достала из тумбочки колоду карт.
Утешая сама себя, бормоча, что всё течёт, всё проходит, Арина стала выкладывать на покрывало свою, червовую масть.
– Если мы ещё хоть один раз встретимся, пусть мельком, второпях, пасьянс сойдётся! Я понимаю, что вместе нам не быть. Но хоть на несколько минут я хочу увидеть Андрея – прежде чем умереть…
Арина начала гадание, и страдания понемногу ослабели. Весь ненавистный ей пейзаж за окном, постылая, набитая дорогими вещами спальня куда-то пропали. Остались только карты, которые должны были спасти Арину или погубить. На улице, в темноте, опять шелестел дождь, но теперь она ничего не слышала.
Два туза открылись почти сразу же, и Арина уже решила тотчас же принять летальную дозу снотворного. Зураб предупредил жену о том, что его всю ночь не будет; возможно, придётся прихватить и утро. Это хорошо, потому что, когда он вернётся, в организме уже произойдут необратимые изменения, и помочь будет нельзя.
«Даже если откачают… Даже если… Может быть, я стану овощем, и ничего не буду соображать. По крайней мере, забуду всё, включая Андрея. И перестану так мучиться…»
Арина, похолодев, ждала, когда выпадет третий, последний туз. Но его не было, а не раскрытых карт оставалось всё меньше. И вот – десятка пик, потом – трефовый король. А дальше, о, чудо – туз!!!
Она расхохоталась, но уже не истерически, а спокойно, весело. Спрыгнула с кровати, обежала её с трёх сторон, любуясь на полностью открывшийся пасьянс. Потом открыла зеркальный бар, достала бутылку «Цинандали», которую открыла утром, за завтраком. Зураб сегодня, перед важной встречей, ничего не пил, и всё вино досталось Арине.
