— Парамонов! — окликнул. — Надо бы с этими что-то сделать, — кивнул на мертвых Сардаковых. — Дурно пахнуть начали… Кремируй, что ли.
— Слушаюсь, вашбродь! Спытаю вот шаманенка на крепость карахтера и все сполню… Дозвольте начать? — выдернул из карабина шомпол, взмахнул им, проверяя гибкость.
— Валяй, — вяло махнул ладонью Арчев. Понаблюдал, как подручный стальным прутом вытянул с оттяжкой по спине мальчика: раз, второй, третий. После первого удара Еремей вздрогнул, но не вскрикнул, не застонал.
— Снял бы с него малицу, — посоветовал Арчев. — Что ты из нее пыль выколачиваешь.
— Ништо, — отозвался Парамонов. — Сукно не сдюжит. Измохратится.
— Ну, тебе видней. — Арчев, стараясь шагать в такт посвисту шомпола, прошел к избушке.
Остановился на пороге, широко, циркулем расставив ноги над трупом Степана. Уперся раскинутыми руками в косяки, подался внутрь. Поджал губы, поразглядывал недолго объедки, черные от грязи портянки, шкуры, тело на них. Качнулся наружу, перенес ногу через Степана.
— Парамонов! — позвал снова и, когда тот подбежал, попросил брезгливо: — Наведи, пожалуйста, порядок в этом хлеву. Нам, возможно, придется здесь жить. Пока шаманенок не образумится. — Устало надавил пальцами на глаза. — Он ведь молчит?
— Заговорит… — не очень уверенно пообещал Парамонов и высморкался. — Степку с Ванькой с остяками аль как?
— Как хочешь. Тебе с ними возиться, не мне.
И, сунув руки в карманы шинели, ежась от вечерней прохлады, Арчев направился к Еремею. Остановился за его спиной, склонил голову, разглядывая мокрые полосы, темневшие на малице. Еремей тяжело открыл глаза, посмотрел пусто и равнодушно.
— Ну как, надумал? — Арчев за подбородок развернул его голову к себе. — Покажешь Сорни Най?
— Где дед? Мать, Микулька, Дашка где? — зло спросил Еремей.
— Далеко, — Арчев махнул за спину. — Отведешь на эвыт, скажу.
Еремей глубоко вдохнул и с силой плюнул ему в лицо.
Арчев, передернувшись, скривившись от омерзения, шоркнул рукавом по щеке. И наотмашь ударил мальчика.
— Дикарь, ублюдок! — торопливо откинул полу шинели, выдернул за уголок платок из кармана, вытер, гримасничая от отвращения, лицо, ладони, мокрое пятно на рукаве. Скомкал платок, швырнул его в яму. — Если не согласишься, вот здесь собственноручно закопаю тебя. Живьем!
Дрожащими от бешенства руками достал серебряный портсигар, вынул папиросу. Прикурил, ломая спички, жадно затянулся, наблюдая сузившимися глазами за Парамоновым.
Тот, уже обыскав Степана, сунув за ремень подобранный револьвер, рассовав по карманам добычу — кисет, нож, пачку мятых керенок и советских денег, золоченый нательный крестик, — волок мертвого напарника в сарайчик.
Там втащил тело на самый верх кучи.
— Прощай, Степа, царствие тебе небесное. В раю встренемся.
Уложив рядом и Ивана, Парамонов вынул из кармана мешочек с трутом, кресалом и кремешком.
— Ишь смолит, тонка кость — белы рученьки, — ворчал, высекая красноватые искры и поглядывая в дверной проем на светлую точку папиросы Арчева. — Сколь серников-то, поди, извел. Нет чтоб поделиться.. Мучайся тута с энтим огнивом растреклятым…
Наконец размохначенный кончик трута задымился. Парамонов раздул его, подпалил завиток бересты, сунул в шкуры. Огонь затрещал, зарезвился.
Парамонов вышел, закрыл дверь.
Арчев, глубоко всунув руки в карманы, остро, углами, подняв плечи, жевал папиросу, наблюдая, как выползает из щелей сарайчика белый дым.
— Вот и отвоевались Степан с Иваном… Все суета! — Выплюнул папиросу. — Хорошие были воины, верные… А ты, я думаю, доволен? — Покосился насмешливо на подручного, выдернул у него из-за пояса свой револьвер, сунул в кобуру. — Остяцкое золото нам достанется.
— Дык, тое золото еще найтить надо, — вздохнул Парамонов, берясь за шомпол. — Иде оно, золото тое?
— Об этом знает только Еремейка. Спроси у него.
В сарайчике ухнуло; над крышей взметнулись длинные гибкие языки пламени, отшвырнув вечерний полумрак. Огонь плеснулся по сухим смолистым стенам, и вмиг сарай превратился в полыхающий куб…
«Советогор», часто шлепая плицами, оставляя за собой черный хвост дыма, бодро плыл серединой реки. Близилась ночь: холодно серебрился в синей выси полумесяц, перебросив от берега к берегу раздробленную волнами белую полоску, которую пароход никак не мог пересечь — та все время оставалась впереди. Сгущались на берегу тени, превращая лес в сплошную черную полосу.
— Что за притча?! Никак пожар? — капитан показал рукой вперед и влево, где за темной стеной деревьев вспыхнуло яркое пятно, выкинувшее в небо световой столб. — Клянусь честью, это в устье Назыма! — Наклонился к карте. — Вот здесь.
Фролов тоже нагнулся над картой.
— Сардакова Юрта? — Поднял лицо, посмотрел на далекий огонь. И приказал: — Давайте к берегу, Виталий Викентьевич!..
Еремей вскрикнул, обмяк. Задышал часто и мелко, завсхлипывал.
— Эт-те-те, сомлел парнишка! — крякнул сокрушенно Парамонов. Захватил полой шинели шомпол, вытер его. — От ить какой крепкий попался… Прям комиссар большевицкий, а не робенок, право слово…
— Может, огнем попробуем? — Арчев поглядел на исходящую жаром гигантскую кучу углей, оставшихся от сарая.
— Мальчонку сперва надоть в себя, в чувство то исть, привесть. Водой, к примеру, окатить.
— Так что ж ты стоишь! — взорвался Арчев. — Иди за водой!
— Иду, — смиренно вздохнул Парамонов, — кто ж, окромя меня?
Нагнулся, покряхтывая, потирая поясницу, поднял берестяное ведро.
Арчев пытливо заглянул Еремею в лицо, раздвинул пальцами веки мальчика — блеснули белки закатившихся глаз. Еремей задышал еще чаще и вдруг забормотал: «Не бей, не бей, русики!.. Покажу сорни най, только дедушку с матерью отпусти… Аринэ с Микулькой, бабушку, Дашку не трогай… Покажу…» Арчев сначала растерялся, но сразу же и обрадовался — улыбнулся удовлетворенно. Повернул голову, высматривая в приречной полутьме Парамонова, и удивленно заморгал — тот исчез.
— Что за мистика? — Арчев отступил на шаг, вынул револьвер.
Резко обернулся на звук.
Быстрыми, длинными скачками мчался к нему, вскинув нож, проводничонок, свирепый, взлохмаченный, с зареванным лицом, с бешеными глазами. Налетел, замахнулся, но Арчев играючи перехватил его руку, и Антошка, заорав, кувыркнулся. Не рассчитавший усилия Арчев тоже упал, подмяв под себя мальчика. Тот бился, пытаясь вцепиться зубами в горло врага…
Долго и терпеливо выжидал Антошка. Затаился в кустах, умоляя Нум Торыма, чтобы тот хоть ненадолго оставил Арчева одного. С двумя не справиться… Глотая слезы, кусая кулак, сжимающий нож, смотрел Антошка, как привязывали Ермейку к сосне, как хлестал его бородатый шомполом, и не кинулся на мучителя — сдержал себя… Когда запылал кул хот, Антошке подумалось горестно, что вот как, оказывается, суждено уйти в нижний мир его родным — через огонь, но мысль эта смялась другой — светло стало! Теперь трудней будет незаметно подкрасться. Антошка задыхался от слез, изгрыз в кровь кулак, наблюдая, как истязают Ермейку, но не шелохнулся — ждал, ждал… И вот наконец-то Арчев остался один — бородатый пошел с ведром к реке. Антошка выскочил из кустов, бросился, едва касаясь земли ступнями, к главному убийце…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
