Ростовцев удержал вздох, посмотрел на берег, где верхом на лошадях, которые тянули лодки, сгорбились апатично Урядник и Студент, задержал взгляд на Козыре, гарцевавшем на вороном жеребце Арчева. «С Козырем можно бы уйти, — шевельнулась мысль, — этот проходимец помог бы вывернуться. Рискованно, правда, открываться ему…»
Ростовцев закрыл глаза. Скорей бы доплыть до поворота — там течение посильней, можно будет отцепить лошадок. Глядишь, через недельку и Березово… А что ждет в Березове, глухой дыре, где гнили в ссылке Меншиков, Долгоруковы, Остерман и даже некоторые из нынешних правителей Совдепии? Скорей всего, большевики и там установили свою диктатуру… Крах, катастрофа — разгром от Барабинска до Обдорска, разгром сокрушительный и окончательный! А ведь как хорошо все начиналось — Тюменская губерния полностью, часть уездов Омской, Челябинской, Екатеринбургской губерний охватились восстанием, как сухая солома пламенем, как порох: полное впечатление стихийного праведного народного гнева. Немногие знают, как в поте лица трудились руководители эсеровского «Союза трудового крестьянства», подготавливая мятеж, какую последовательную, целенаправленную, ежедневную, а точнее — еженощную работу проводили их агенты и уполномоченные в деревнях и селах. А какие завлекательные, безотказные вроде бы лозунги были выдвинуты: «Долой продразверстку!», «Свободу торговле!», «Крестьянская Сибирь — крестьянам!», «Вся власть — пахарям!» Прав, пожалуй, этот большевистский главарь Ленин, утверждая, будто массами движут лозунги. Или идеи? Кажется, он говорил — идеи, овладевшие массами, становятся… какой-то там силой? Так почему же их мятежная сила продержалась всего каких-то полтора месяца? Почему крепкий сибирский мужик не захотел умирать в боях с Красной Армией за новую, без пролетарской диктатуры, власть?..
— Кончай клопа давить, братва! — стегнул по ушам вопль Козыря. — Кругом арш! Равнение на добычу!
Ростовцев распахнул глаза, увидел, что все, развернувшись, смотрят вверх по течению. Там вдалеке, выталкивая из трубы частые, плотные клубки дыма, взблескивая слившимися в сверкающий круг плицами, резво шлепал по воде низенький, широкий в палубе пароходишко. Он приближался.
— К бою! — радостно скомандовал Ростовцев. Еще бы: такая удача! Захватив пароход, можно будет прорваться сквозь любые совдеповские засады. Обернувшись к берегу, заорал: — Руби веревки! — И снова к тем, что в дощаниках: — Выгребай на середину! Да побыстрей, побыстрей! Упустим!
Но все уже поняли, что значит для них пароход: торопливо вывернули дощаники от берега, навалились на весла, чтобы перерезать путь «Советогору».
Пароход вдруг сбросил скорость, да так резко, что взбурлилась вода под гребным колесом, вильнул к палубе, тормозясь, дым, окутал надстройки. А когда рассеялся, открыл стоящего в полный рост высокого человека в кожаной куртке — тень от него, ломаясь на взбаламученной воде, упала между лодками нападавших.
— Эй вы, сдавайтесь! — властно крикнул человек в медный поблескивающий рупор. — Тот, кто бросит оружие и поднимет руки, попадает под амнистию. Гарантирую жизнь и свободу.
— А-а, собака! — взвизгнул Ростовцев. — Это же Фролов!
Нырнул к пулемету, упал за щиток, полоснул длинной очередью — пули пробарабанили по борту парохода. Фролов исчез.
И сразу же с «Советогора» сухой равнодушной скороговоркой отозвался пулемет чекистов. За ним другой — тоном повыше, голосом позлей, понервней. Заметались, то пересекаясь, то расходясь, частые фонтанчики между дощаниками и берегом. С лодок ответили беспорядочной винтовочной пальбой.
— Назад, назад, мужики! Отходим! — прорывались сквозь треск выстрелов и таканье пулеметов растерянные крики. — Шевелись, гребите!.. Не видите, что ль, — сам Фролов!..
Лодки развернулись к берегу, но, словно наткнувшись на невидимую стену, круто вильнули вдоль частокола фонтанчиков, отсекающих от суши…
— Прощай, братва! — заорал Козырь. — Бог не фраер — выручит! — Вытянулся на стременах, вскинул лошадь, но над головой цвенькнули пули, и он упал грудью на холку жеребца. Глянул из-под локтя на верховых. — Рвем отсюда!
Отпустил поводья, дал шенкеля. Конь, вытянув морду, поджав уши, сорвался с места наметом, скрылся в чаще.
Привыкшие тянуть лодки флегматичные лошадки, знающие лишь размеренный спокойный шаг, тоже проявили неожиданную прыть. Подгоняемые ездовыми, они, вспомнив, видимо, молодость, устремились неумелым коровьим галопом вслед за жеребцом.
Козырь поджидал сотоварищей в низкорослом сосняке. Раздувая ноздри тонкого горбатого носа, прислушался к далекому треску выстрелов, аханью гранатных взрывов, размеренной перебранке пулеметов.
— Ну, сявки-сявочки, вывернулись, гадом быть! — Он почесал острый подбородок. — Из какой мясорубки вырвались, а!.. Ты чего закис, Студент? — ткнул в плечо всадника в потасканной тужурке с золочеными пуговицами. — Живы ведь, короли-валеты! Живы, Студент, чуешь?
Тот, откинув голову, посмотрел на Козыря через покривившееся пенсне.
— Нехорошо получилось… Своих в беде бросили.
— Вот так ляпнул! — поразился Козырь. — Ты недавно дурак или сроду так?.. Смерти захотелось? Могу помочь, — потянул из-за спины винтовку. — Выручим его, Урядник? — Подмигнул краснолицему кряжистому мужику с густой рыжей бородой. — Выделим ему девять грамм из общей пайки?
— Щенячишься? — Урядник, вздыбив квадратную грудь, глянул исподлобья на Студента. — Наши — ваши, глупость одна. О себе думать надо… Чего делать-то теперь, господа хорошие?
— Надо валить туда, откуда пришла эта лайба с чекистней, — выпалил Козырь. — В Сатарово надо — самый козырный ход! Там нас никто не ждет. Да и есть чем поживиться. Комиссары харчей, небось, для узкоглазых оставили — прорву!
— Что ж, в твоих словах есть резон, — Студент кивнул.
— Одобряю, — заявил и Урядник. — Я думаю, пароход далее, в Березово, направится. А нам с краснюками не по пути.
— Н-ну, а я о чем толкую! — хмыкнул Козырь. И вдруг вытянулся на стременах, поднял указательный палец, призывая к тишине. — Во, перестали хлестаться! — Помолчал, прислушиваясь, опустился в седло. — Все, спеклись братишки… Сейчас чекисты на берегу шмон начнут и за нами припустят!
Пригнулся, пустил коня с места в карьер. Урядник и Студент поскакали вслед за ним, кулаками, пятками мутузя непроворных лошадок.
Но чоновцы и не думали преследовать троицу — шут с ними, пускай уходят, не искать же иголку в стоге сена.
Ростовцев первым из пленных поднялся на палубу «Советогора». Мельком взглянул на чекистов, на девушку в алой косынке и выцветшей гимнастерке, на черноволосого большеголового остячонка в серой рубахе, перехваченной ремнем с ножом, на крепыша в кителе и фуражке — капитана, судя по всему, — и задержал взгляд на Фролове. Но тот на него, Ростовцева, и не глядел. Прищурившись от солнечных бликов, игравших на воде, наблюдал он за бойцами, которые перегружали из дощаника в шлюпку винтовки, зеленые патронные ящики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
