– Наша машина уже покинула деревню Топь, – промурлыкал он. – Но я тут же вызову лимузин опять. Правда, придется подождать часа два. Естественно, вас отвезут на Ленинградский вокзал. Но должен предупредить, что деньги, которые вы нам заплатили, возврату не подлежат, компенсация проездных расходов тоже не предусмотрена. Это правило клуба, вы эти правила и договор подписали. Мне жаль, что вы вот так сразу хотите прервать свой заслуженный отдых, но это ваше право, и клуб его уважает. Так что не волнуйтесь. Мы о вас позаботимся, вы уедете. А пока угощайтесь, этот коктейль я рекомендую.
Он опрокинул шейкер в хрустальный бокал, в котором звякнули кубики льда. Полилась янтарная жидкость. Бармен вручил бокал Клинопопову. Тот взглянул на бокал, потом на Феликса, так и не произнесшего ни слова, потом на Гарика Тролля.
Резким жестом Клинопопов поднес бокал к губам и присосался. Нет, он не пил и не глотал содержимое бокала, а именно сосал, как сосет летняя пчела сладостный цветочный нектар, как бабочка махаон погружает свой хоботок в мед, вбирая все до последней капельки.
У бармена в эту минуту, точно у фокусника в цирке, оказался в руке еще один хрустальный бокал. (Где он его прятал – в кармане, что ли?) Он наполнил его из шейкера, как пиршественный кубок. И опять протянул Клинопопову.
Тот взял и присосался снова.
Его бледное лицо и лысина, осененная клочками волос, стали нежно-розового цвета, как пяточки младенца.
– Вы все тут мерзавцы… ик! – он произнес это уже без крика, тихо, почти жалобно, икая. – Вы распущенные… развратные… вы лишенные моральных устоев… ик, ик!
Бармен вылил в его бокал остатки жидкости из шейкера. Рука Клинопопова дрожала, когда он подносил третий кубок к своим обличающим устам.
– Приятель, а вы кудесник, – Юлия Смола хрипло засмеялась, обращаясь к бармену клуба. – Укрощаете истерики лучше моего психотерапевта.
– Я хочу пить! – оповестила всех и бармена Евдокия Жавелева. – У меня дикая жажда. Феликс, радость моя, что ты такой хмурый? Не рад видеть меня? Но я не к тебе приехала. Тут ведь теперь клуб, хозяин.
Она скользнула взглядом по Феликсу, по Мещерскому, по мраморному камину, персидским коврам и картинно, словно актриса на сцене, развела руками.
– Ах, у меня такая жажда! Напоите меня!
Глава 12
Ссора
28 мая
Палаццо, словно волшебное подземелье, словно сказочный лабиринт, разлучало, разобщало тех, кто оказался внутри, целиком в его власти.
Сергей Мещерский ощутил это на себе: явилась Капитолина-домоправительница и увлекла его за собой в недра дома, на второй этаж, где находились спальни для гостей, окнами на водохранилище, и Мещерский тут же заблудился в лабиринте. Словно в пещерах горного короля, в доме тут и там эхом отдавались голоса – то громкие, то приглушенные, дело, видно, было в особой акустике просторных залов на первом этаже и фантастически высоких потолках.
Они с Капитолиной шли по коридору, и она с гордостью показывала спальни – их двери были распахнуты, все напоминало дорогой отель. Декор каждой комнаты отличался от остальных. Роскошь, бьющая в глаза, осталась на первом этаже, здесь же все устроили по-королевски уютно и комфортно.
Мещерский выбрал для себя относительно строго декорированную спальню с большой кроватью и ванной, отделанной черным мрамором. Он оставил там свою сумку, забрал лишь ноутбук. И попросил Капитолину в качестве домашнего гида-поводыря отвести его в библиотеку, где ждала коллекция Константина Вяземского.
Библиотека относилась к разряду парадных комнат и располагалась на первом этаже. Обстановка оказалась именно такой, как ожидал Мещерский: дубовые панели, дубовые шкафы, кожаные кресла. Что еще могли предложить Феликсу дизайнеры для оформления библиотеки, как не классический оксфордский стиль?
На большом круглом столе были разложены пухлые тетради и блокноты в кожаных и матерчатых синих, коричневых и грязно-серых, затертых, засаленных обложках. Тут же громоздились кожаные папки, в которых хранились старые путевые карты.
Мещерский глянул на все это изобилие, потом подсчитал блокноты и тетради – двадцать восемь. Он взял ту тетрадь, что лежала сверху, – мелкий, бисерный, убористый почерк князя Вяземского напоминал арабскую вязь. На полях теснились пометки, рисунки, указания широты и долготы. Тетрадь оказалась исписанной от корки до корки. На внутренней стороне титульного листа уже другим почерком было выведено: тетрадь №…
Мещерский понял, что за два дня такое количество текстов и еще карты на подлинность не изучить – это физически невозможно. И это лишь часть архива Константина Вяземского за 1892 год – о его путешествии во Вьетнам, Бирму и Лаос! Дальний родственник ползал, скакал, галопировал по Азии верхом в сопровождении кучки казаков. Как он умудрялся возить с собой в седельных сумках весь свой грандиозный архив? Или он отсылал его частями с почтой в Российское консульство?
Для начала Мещерский обратился к папкам с картами. Он любил старые карты, как любят книги, как любят стихи. Он с головой погрузился в их изучение, в визуальный осмотр чернил, бумаги, графики. Открыл свой ноутбук, начал делать записи.
Время летело незаметно, как вдруг…
– Я не могу больше терпеть! Это адская боль! Вы вообще люди или кто?!
Женский крик эхом пронесся по дворцу.
Мещерский подошел к дверям библиотеки, открыл их и увидел ту самую роскошную гостиную, стены которой затягивал алый сафьян. Громкие раздраженные женские голоса слышались из-за дверей следующего помещения.
Мещерский распахнул белые двери.
Впоследствии, когда произошли все эти ужасные, необъяснимые события, он часто вспоминал этот момент. Он увидел и услышал нечто, но что? В тот момент он воспринял все это просто как ссору с криками по непонятным причинам, как сполох очередного скандала. Но его первое впечатление было в корне неверным. И впоследствии он раз за разом прокручивал в мозгу эту сцену и пытался сосчитать ее зрителей и участников.
За алой гостиной располагалась небольшая комната, практически лишенная мебели, – проходная, куда выходили двери еще двух помещений. Двери были открыты.
Это были каминный зал и еще один зал, стены которого украшали картины. Впрочем, галерею – а это и была галерея – в тот момент Мещерский не рассмотрел, потому что на пороге стоял Феликс и загораживал вид.
Каминный зал преобразился. Там каким-то непонятным чудом появился походный бар с деревянной стойкой и стеллажами, уставленными хрусталем, – сборная конструкция. За стойкой царил бармен-кудесник в оранжевом пиджаке. В креслах и диванах от Дольче – Габбана расположились гости с бокалами. Мещерский увидел Евдокию Жавелеву, Юлию Смолу. В дальнем кресле, у окна, утопал какой-то светловолосый мужчина. Он сидел вполоборота, отвернувшись. И тогда Мещерский его не узнал.
У камина, на отшибе от всех, поставив кресло спинкой к гостям, сидел Артемий Клинопопов.
Все прислушивались к новой сваре.
– Я не могу больше терпеть! Это пытка настоящая!
Кричала няня по имени Света – Мещерский сразу узнал ее. Светленькая пышечка. Она стояла в центре проходной комнаты рядом с Капитолиной. Аякса с ней не было. И свой салатовый передник няни из моющейся ткани она сняла. Волосы были собраны в хвост и затянуты резинкой. На плече болталась увесистая кожаная сумка. На няне было надето что-то вроде спортивной ветровки. Но в тот момент Мещерский не обратил внимание ни на цвет ветровки, ни на сумку, которую сжимала девушка, он слышал лишь ее резкий крик, похожий на скрежет по металлу:
– Это пытка! Я не могу…
– Это мы не можем! – кричала на нее багровая от гнева Капитолина. – Как это так, без спроса? Я вас в холле у дверей поймала! Где это видано – уходить тайком, вечером, никого не предупредив, ничего мне не сказав?!
– Я сама не знала, что так получится, я думала, вытерплю, но это невозможно терпеть! – возражала ей няня Светлана.
– Света, зайдите, – сказал Феликс, отступая в дверном проеме на шаг. – Капа, я разберусь с этим сам.
Няня Светлана прошмыгнула мимо него в картинную галерею. Феликс закрыл двери. Но через минуту визгливый голос молодой няньки снова взмыл ввысь – она качала права хозяину.
– Ничего такого, обычное недоразумение с прислугой, – Капитолина обращалась к гостям, бывшим уже здорово навеселе.
Она обернулась на двери галереи и покрутила у своего виска пальцем.
Мещерский вернулся в библиотеку.
Позже, когда все они очутились внутри страшного кошмара, он настойчиво спрашивал себя: что он видел в этой проходной комнате?
Что видели и что поняли другие?
Глава 13
Ребус фон клевера
29 мая
Сергей Мещерский проснулся с ощущением сухости во рту, словно наглотался песка. В окно светило солнце. Он сначала даже не понял, где он. Потом вспомнил. Глянул на часы – без малого полдень. Никогда прежде он не вставал так поздно.
