мне было известно, Техас находился на юге, это был Даллас и Джон Кеннеди, ковбои с пикапами и стеллажами для ружей. Это была территория парней, которые, как показывалось в старой комедии, могли уместить слово «еврей» в один мерзкий слог – «Так ты жид?», – так и растянуть его в бесконечное, угрожающее, сбивающее с толку «Эй, чуваки, он ев-ре-е-ей!».
Но все это был не мой Техас. Для меня Техас ассоциировался с Остином, а значит, рок-н-роллом, барбекю и текс-мекс. А также кантри, блюзом и регги. Люди, с которыми я общался в университете, пытались убедить меня в том, что Остин представляет собой толерантный хипповый оазис в реднековой пустыне. Но на самом деле, когда я принялся всерьез знакомиться с Техасом, не только с центральной частью Хилл-Кантри, окружающей Остин, в особенности Фредериксбергом, но и уходить дальше на запад, к Сан-Анджело, на юг, к Сан-Антонио и Ларедо, и дальше, к Корпусу-Кристи на побережье Мексиканского залива, то осознал, что люблю его. Я люблю Техас и по сей день.
Но были у него и недостатки. Скорпионы представляли собой серьезную проблему. Их можно было встретить на тротуаре, в саду, иногда даже в доме. К тому же Остин был, возможно, слишком уж хиповым. Субботними вечерами Шестая улица превращалась в убийственный микс из белых парней в шортах, блюющих на углах, их девушек-блондинок с ожерельями марки Add-a-Pearl, испуганных или попросту скучающих. Рок-бары Шестой улицы с названиями вроде «Косолапая стопа» были забиты битком, музыка гремела и бухала. В Остине хватало хорошей музыки, но только не на Шестой улице. Однако именно здесь я постиг фундаментальную правду об Остине. «Сюда нужно было приезжать пять лет назад, – заявил мне повидавший виды рокер. – Тогда Остин был и вправду крут».
Спустя примерно двадцать лет я вернулся в Остин, готовя статью для Times, и в одном из баров завел разговор с посетителем. «Сюда нужно было приезжать пять лет назад. Тогда Остин был и вправду крут», – сказал он мне.
И так было всегда. При всем при том я любил этот город. В Новой Англии по всему кампусу колледжей стояли скульптуры легендарных президентов или религиозных лидеров. В Техасском университете главное здание представляло собой точную копию Санта-Риты № 1, буровой вышки, из которой в 1923 году на территории университетской собственности забил первый нефтяной фонтан Западного Техаса. Буровая вышка существенно пополнила университетскую казну и хотя бы косвенно способствовала получению мною стипендии. Подходящий монумент.
Мы с друзьями частенько совершали короткие вылазки из Остина – в Кастровилл, известный как «маленький Эльзас». Выбирались в Дрифтвуд, где в ресторане «Солт Лик» подавали чудеснейшее техасское барбекю и Shiner Bock, официальное пиво техасского Хилл-Кантри. Посетили Фредериксберг, центр массовой иммиграции немцев в Техас в середине XIX века.
Во Фредериксберге моя подруга Мелисса и ее приятель Джон присматривали за домом, огромным, полным воздуха зданием из песчаника с красивым бассейном и роскошным огородом. Навещая их, мы готовили угощения и отдыхали у бассейна. Тогда-то я и услышал страшную историю об этом красивом доме и владевшей им паре.
Муж был доктором, а с женой своей познакомился во время работы в Vista (местная версия Корпуса мира). Позднее он служил во Вьетнаме, где получил такую глубокую психологическую травму, что по возвращении домой захотел обосноваться подальше от людей. Не знаю, почему их выбор пал на Фредериксберг, расположенный в сельской местности, но никак не оторванный от мира, но именно здесь они решили построить дом. Муж работал в клинике, у них родилось несколько детей. Но к концу 1970-х годов его все больше и больше тревожила угроза ядерной войны. Когда в 1980-м Рейган был избран президентом, опасения доктора превратились в манию, он начал всерьез готовиться к войне.
На участке мужчина обустроил сложное подземное сооружение, где, по его замыслу, должна будет укрыться семья после сброса бомб. В ходе строительства бункера он не жалел никаких средств, поскольку был убежден, что семья должна иметь комфортное жилье, а не сырую темную пещеру. Для бесперебойного движения свежего воздуха он установил компрессор и насос, обеспечивающие поступление кислорода. Однажды в процессе тестирования компрессора произошла какая-то чудовищная ошибка, и тот взорвался, хозяин погиб в убежище, которое должно было спасти его. Вдова доктора с детьми уехала, и Джон в итоге оказался в этом доме, выполняя функции смотрителя.
Несмотря на эту трагедию, нам ничто не мешало наслаждаться посиделками здесь. Именно в этом доме я впервые попробовал навсегда запечатлевшееся в моей памяти сочетание вина и еды и по сей день регулярно разочаровываю людей, заинтересованных в моих откровениях касательно их любимого вина, будь то бургундское, шинонское, бордо или что угодно другое.
В тот раз вином оказался белый зинфандель Beringer – во всей его розовой игристой полусладкой славе.
Белый зинфандель часто недооценивают и презирают, к сожалению, не без оснований. Это продукт массового производства без особой красоты или загадки, которые мы ассоциируем с великим вином. Он не относится к великолепным. И редко бывает вкусным. Но в тот конкретный вечер имел потрясающий вкус.
Не помню, кто его купил и почему. Зато помню, как болтался на кухне, чистил и потрошил килограммы креветок и давил чеснок. Мы обжарили креветки в оливковом и сливочном масле и чесноке, нехитрые ароматы будили аппетит, и подали на тонкой лапше с горячим чесночным хлебом и огромной миской салата плюс белый зинфандель Beringer.
Никогда не забуду, какой восхитительной была та трапеза. Словно я в первый раз ощутил на вкус, как вино и еда могут сливаться в одно целое, как глоток одного усиливает и обостряет удовольствие от куска другого. Тогда я осознал, что еда и вино созданы друг для друга.
Мне также было известно, что белый зинфандель нельзя назвать отличным вином. Меня не мучили угрызения совести, если я отправлялся в магазин и покупал упаковку белого зинфанделя. Каким-то образом я не стал зацикливаться на сочетании этого вина именно с этой едой. Я только знал, что удовольствие от той трапезы хотел бы повторять до конца жизни.
Правда, вскорости я действительно нашел вино, которое считал превосходным.
Остин начала 1980-х годов никак не тянул на звание гастрономической столицы. Не то чтобы там нельзя было найти потрясную еду. В «Айрон Воркс» подавали отличное техасское барбекю, под которым я понимаю говяжью грудинку, подкопченную и умопомрачительную на вкус, с хрустящей корочкой по краям, розовато-красной прямо под ней. Если у вас имелась машина, то на расстоянии сорока пяти минут езды от Остина можно было отведать
