смысле переплетается с нотками тапенады и лаванды. Послевкусие долгое и терпкое.
Темное и винное с самого начала с явными нотками мокко и свежей глины, задающими тон для инжира, малины и сливы, за которыми следует яркий финиш, где в игру вступают специи и лакрица, в то время как исподволь проявляется свежая кислотность.
Подобные дегустационные заметки служат валютой современных американских винных критиков. Приведенные выше заметки могут показаться чересчур развернутыми (используемый жаргон, грамматические структуры и тяга к туманным ссылкам), но их ни в коем случае нельзя считать необычными. Некоторые разборчивые авторы, пишущие о вине, периодически пытаются высмеять подобные пассажи, но факт остается фактом: именно так устно и письменно изъясняется подавляющее большинство представителей виноторговли, поэтому над ним нельзя просто посмеяться людям, которые серьезно относятся к словам.
Однажды мой бывший коллега Фрэнк Прайал, который долгое время вел винную рубрику в Times, проследил винный жаргон до английского научного сообщества, «до готических громад Оксбриджа, где в XIX веке определенные преподаватели с затуманенным кларетом разумом пытались превзойти друг друга, чрезмерно восторженно воздавая почести вину».
Несколько десятилетий назад заметки представляли собой преимущественно стенографические записи, используемые профессиональными виноторговцами и серьезными коллекционерами в процессе личного общения. Но даже при этом подобного рода заметки не отличались затейливостью и практически комичной сложностью, типичной для нынешнего времени. Вместо них в ходу у профессионалов был ряд согласованных свойств, характерных для определенных вин. Кремневый вкус, к примеру, нередко служил ориентиром для таких вин, как шабли и сансер. Чаще всего вино превозносилось как восхитительное либо же очернялось как грубое без упоминания конкретных ароматов и вкусов.
Эббот Либлинг, автор New Yorker, который придавал огромное значение пище и напиткам, время от времени прибегал к эпитету «превосходное». Чаще всего он размышлял о том, какие чувства пробуждает в нем та или иная бутылка, как, например, тогда, когда ему в руки попало Côte-Rôtie, вино, которое он любил в молодости. «Я ожидал первого глотка без всяких дурных предчувствий, так же как вы вновь обращаетесь к любимому автору, которого долго не читали, в надежде, что он столь же хорош теперь, как в вашей памяти. Но мне не нужно было бояться. Как и Диккенс, Côte-Rôtie выдерживает любую проверку временем».
Можно от корки до корки прочесть классическую работу Notes on a Cellar-Book начала XX века авторства Джорджа Сейнтсбери и не найти ничего, даже отдаленно напоминающего современные дегустационные заметки. У Сейнтсбери не возникало никаких трудностей с описанием своих вкусов без формулировок, выходящих за рамки периодически повторяющихся «вкус» или «величественный». За одним исключением: он описывал вино, которое считал особенно ужасным, как «имбирное пиво вперемешку с шоколадом и гигантской серной спичкой». Неужели нужны еще какие-то уточнения?
В последней четверти XX века с началом развития винного бизнеса, который делал ставку на туризм и потребительские издания, специальный лексикон дегустационных заметок стал пониматься как общепринятый язык для обсуждения вина. Сегодня подавляющее большинство любителей вина, которые разбираются что к чему, убедили себя в том, что им крайне важно знать, имеет ли вино «аромат абрикосового джема, гуавы и джекфрута», или погрузиться в аналогичные чрезмерно подробные характеристики.
Представьте, как музыкальный критик, пишущий отзыв о музыкальной записи, описывает симфонию в категориях ваттности, интермодуляции и выходного импеданса или, что еще хуже, пытается перечислять различные нотные знаки и аккорды. Он также может несколько расплывчато описать технические детали услышанного, однако все это не имеет ничего общего с осмысленным восприятием музыки. Аналогичным образом витиеватое перечисление ароматов и вкусов никак не способствует тому, чтобы формулировка впечатлений от бокальчика чудесного вина была понятной. Но ведь о вине мы пишем именно в форме дегустационных заметок, поэтому большинство людей убеждены, что и думать о нем следует именно в таком виде.
И это тревожная ситуация. Пускай дегустационные заметки и кажутся порой смешными, их неестественный язык отпугивает многих, мешая им наслаждаться вином без опасений не понять напиток. В чрезмерно усердных попытках «раскусить» вино, свести к отдельным вкусам и ароматам, втиснуть в крошечную коробочку и представить полностью известным и понятым дегустационные заметки стали обескураживать и запугивать, пробуждая в людях винную тревожность.
В лучшем случае дегустационные заметки – пустая трата времени. В худшем – вредны. Немного тревожно представлять, как авторы ломают голову, решая, напоминает ли тот или иной аромат тушеный инжир, жареный инжир, инжирный соус или табак maduro. Но писателям действительно нужно ощущать себя полезными. Что хуже, сегодня несколько поколений винных авторов и потребителей верят в то, что, выдав длиннющий перечень невнятных вкусов и ароматов, они приблизятся к пониманию очарования и соблазнительности конкретного вина.
Не буду удивлен, если на данном этапе кое-кто начнет выказывать недовольство подобными рассуждениями. Я уже слышу, как некоторые протестуют, дескать, без дегустационных заметок трудно понять, чего ожидать от глотка вина.
Безусловно, в этом состоит предназначение дегустационных заметок, и есть люди, убежденные в том, что смогли достичь данной цели. Несколько лет назад я выступал перед группой слушателей в Долине Напа, состоявшей преимущественно из желающих писать о вине. Я выдвинул идею о том, что лучший способ отличиться в сфере писательства о вине – это отыскать новый способ говорить о нем, помимо дегустационных заметок. На меня тут же обрушился шквал возражений.
«Наша задача как критиков и писателей, несомненно, состоит в том, чтобы помогать людям понимать и ценить вино, – писал Олдер Йероу в своем блоге “Винография”, демонстрируя умеренно высокую степень возмущения. – И одной из составляющих нашей работы как раз является обязанность описывать вино, а оно имеет вкус и запах различных вещей».
Вино в самом деле «имеет вкус и запах различных вещей». Но что, если все эти вещи говорят о качестве вина или впечатлениях от него? Не все ли равно потребителю или даже специалисту, пахнет ли вино как сливовое пюре или как сливовый компот? Наделяют ли они вас некими полезными пророческими знаниями? Нет. Представьте: литературный критик заявляет, что автор использует в своем произведении множество существительных и глаголов. Эксперты могут поспорить, дескать, если, например, вино из «шенен блан» описывают как пахнущее яблоками, то такое описание отражает кислотность вина. Так почему же не изъясняться доступным языком? Зачем скрывать характеристики вина за фруктовыми или цветочными эпитетами?
Давайте проведем небольшой эксперимент: возьмем одно и то же вино и сравним три различные дегустационные заметки. Я выбрал аргентинское вино 2006 года, произведенное Viña Cobos из «мальбека», выращенного на винограднике Marchiori.
Вот что пишет о нем Джеймс Молсуорт из журнала Wine Spectator, присудивший вину
