— Лексика моей свекрови, — пояснила Вера.
— Нюра, надо Кирилла кормить. Как ты? — спросила Татьяна.
— Нет, — качнула головой Анна, — не пришло молоко. Вот еще одна проблема. Мне и уколы гормональные в роддоме делали, и ультразвуком массировали — пусто. А с Дашей было все в порядке, я ее до восьми месяцев кормила.
— Сегодня приходила врач, — сказала Таня, — выписала рецепт на детскую кухню.
— Да, хорошо, — отозвалась Анна, — то есть плохо. Хотя бы до трех месяцев подержать его на грудном вскармливании. В роддоме ему давали молоко одной женщины, и с собой она мне пол-литра нацедила. Есть еще в холодильнике? У нее на пятерых хватит, продавать будет. Она тоже выписалась, но живет далеко, в Медведкове. Кто туда ездить будет? Да и как его довезти, чтобы не испортилось?
— Я буду ездить, — сказала Вера, — и у нас есть сумка-холодильник. Мы в Перу на пикники с ней выбирались. Ты позвони этой женщине, договорись, что я завтра приеду.
Анна не стала возражать. У нее не было сил даже поблагодарить Веру, и вообще разговаривать, заботиться о детях, принять душ — только спать.
Вера ехала в метро домой и предавалась несбыточным мечтам. Она представляла, что Анна согласилась отдать им Кирюшу. Вот он живет у них, Вера пеленает его, укачивает, Сережа выходит с коляской на прогулку… Она отгоняла от себя эти картинки, но они снова и снова возникали перед глазами.
Вначале Сережа даже слышать не хотел о том, чтобы взять чужого ребенка, сироту. “Мой единственный ребенок — это ты”, — говорил он. На самом деле место ребенка в их семье заняла Анна Рудольфовна. Теперь Сережа уже не так категоричен, но постоянно откладывает: то им надо ехать в командировку, то сделать ремонт, то накопить денег, то мама болеет, то отпуск на носу.
Сама, не заметив того, Вера стала мысленно пересказывать историю своих отношений с мужем Константину Владимировичу. Впрочем, ничего странного, ведь Колесов — психотерапевт. С ним все откровенничают. Вера смотрела на схему метро в вагоне, а видела лицо Кости. Ласковые глаза, легкая поощряющая улыбка.
В Институт международных отношений Вера попала в составе тех девяноста девяти процентов абитуриентов, которые проходили в этот вуз по конкурсу родителей. Но ее совесть могла быть спокойной: она окончила школу с золотой медалью, год дополнительно занималась с репетиторами, и, будь экзамены справедливыми, она бы их выдержала без поддержки папы — заведующего консульским отделом МИДа.
Дружба с Сережей началась с первого курса. Учиться было легко, времени свободного много, и они проводили его сообразно возрасту — собирались небольшой компанией на квартирах или на дачах, когда там не было родителей, ходили в рестораны, на модные спектакли и выставки, подпольные концерты рок-групп. Сережа стал ее рыцарем незаметно, но прочно. На третьем курсе они поженились и жили, в отличие от многих друзей, спокойно и размеренно.
Но Вере почему-то запомнились слова Олега Костина, сына рабочего и крестьянки, как звали его в институте. Он поступил в МГИМО не по блату, а в числе того одного процента, который допускали в престижное учебное заведение для объективности социальной картины. Завалить его было бы сложно: Олег обладал уникальной памятью и интеллектом. К вступительным экзаменам он, кажется, знал наизусть программу вплоть до третьего курса. Во время сессий не раз заставлял экзаменаторов краснеть, демонстрируя превосходящую их уровень эрудицию. Но воля и честолюбие у него отсутствовали, Олег стал пить. Оканчивал он институт уже на инерции прежних знаний, окончательно превратившись в алкоголика.
На вечеринке по случаю помолвки Веры и Сергея он напился и неожиданно стал бросать в лицо Сергею обвинения:
— Ловкий ты парень, Крафт. Если папа — то посол, если второй язык — то английский, а не хинди, как у некоторых. Если жена — то самая красивая девушка в институте. Как ты ее окучил, а? Пеленки потуже затянул? Мне тебя, Верка, жалко. Так ты и не выбралась из младенческого возраста. Ну что ты в нем нашла? Он же пигмей рядом с тобой, ничтожество.
— За такие слова можно и схлопотать! — вспыхнул Сергей.
— А что ты мне сделаешь? — ухмыльнулся Олег. — По морде врежешь? Не верю. Такие, как ты, топят людей за канцелярскими столами, а кулаком двинуть тебе слабо.
Вера видела, что Сергей разозлился. Красные пятна на шее — такие же были у него, когда к ней в метро пристал пьяный офицер. Сергей тогда схватил ее за руку и вытащил из вагона, хотя им надо было ехать до следующей остановки. Он поступил правильно: случись драка, вмешайся милиция — и в институт обязательно придет бумага, а с этим у них строго, могут и отчислить. И кроме всего прочего, чтобы сдержать себя, полагала Вера, требуется мужества больше, чем для вульгарного выяснения отношений с помощью кулаков.
— Завидуешь? — ухмыльнулся Сергей.
— Конечно, — с готовностью согласился Олег. — Как вся мужская часть института. А еще больше досада берет. Загубишь ты девочку, Крафт. Она с тобой, рожденным ползать, неба не увидит. Превратишь ты ее в дуру лакированную.
— Олег, перестань, — не выдержала Вера. — Зачем ты портишь нам праздник?
Потом она долго думала над словами Олега. И пришла к выводу, что он совершенно не прав. Она любила Сергея, потому что мечтала о нем еще до того, как они стали целоваться в подъезде. И близости с ним ждала без страха, почти без страха. В Сереже и в самом деле есть что-то ненатуральное: он все время стремится доказать свою значимость. Но Вера видела в его высокомерии свидетельство милой детской слабости быть самым-самым. Казалось, еще немного — и маскарад кончится, маска упадет и откроется настоящий Сергей, добрый, славный и родной. Собственно, и окончательное решение — я выйду за него — пришло, когда Вера увидела его больным и беспомощным во время тяжелой пневмонии. Она пришла навестить его, и сердце сжалось от желания прилечь рядом, обнять и приголубить этого человека.
А сейчас? Не стала ли она в самом деле лакированной дурой? Если и да, то Сергей, конечно, ни при чем. Да, он уже не тот, что был семь лет назад, когда они поженились. Он стал частенько гневаться, раздражаться по пустякам, говорить обидные вещи. Это выход отрицательной энергии. И мое предназначение жены гасить его агрессию. Пусть лучше я, чем посторонние люди. Пусть и дальше никто не догадывается о тех сценах, что у нас случаются.
Но у меня ощущение человека, который долго едет на эскалаторе вниз. Когда-нибудь я встану на соседний эскалатор, наверх? Как вы полагаете, Константин Владимирович? Что пропишете, доктор? Правильно, я и сама знаю. Требуется маленькое чудо — вроде Кирюши Самойлова.
