— А за что тебя посадили?
— Вооруженное ограбление. К тому же не первое. Хотя пистолет был не заряжен. Я всегда заранее вынимал патроны.
— Да? Я тоже.
— Что значит ты тоже?
— Да из ружья! Я их тоже всегда…
И тут у Сэмми зазвонил мобильник. На экранчике высветилось имя.
— Алло! Да, нормально, а ты как?.. Ладно, хорошо… Нет, у тебя. Я еще матрас не купил. О’кей, встретимся в кафе… Ну все. Я на работе — не могу говорить. До скорого, Лола.
Сэмми нажал отбой, и вид у него при этом был почему-то виноватый. Потом уткнулся подбородком в согнутое колено и некоторое время смотрел на речную гладь. Пора было идти, но он, словно загипнотизированный, все не мог оторвать взгляд от струящегося потока. Было так здорово сидеть и смотреть, как бежит с тихим журчанием вода. Казалось, она омывала мысли, ласкала мозг…
Том поднялся первым:
— Ну ладно, мне пора.
— Мне тоже пора.
— Пока, Сэмми.
— Пока, Том. Приятно с тобой разговаривать. Хороший ты паренек. Ты умеешь слушать. А это редкий дар. И между прочим, некоторые делают из этого профессию…
Том заехал к Мадлен и убрал в холодильник все, что накупил в супермаркете. Мясо, яйца, сметану, масло. Потом вернулся домой. Джос с довольным видом складывала тетради. Судя по всему, день у нее прошел хорошо. Том подкрался к ней сзади и велел закрыть глаза. Она охотно подчинилась игре. Он сунул ей что-то под нос: ну-ка, угадай, что это. Мм, пахнет вкусно… Открой рот! Мм, шоколад… А еще что? Ага, что-то мягкое внутри… Ой! Малина! Шоколад с малиной… Ну надо же! Слушай, ты был прав. Объедение…
После полудюжины квадратиков Джос почувствовала, что ее начинает подташнивать:
— Н-да. Лучше поаккуратнее, без перебора. Ой-ой-ой! Меня сейчас вывернет! Пропусти меня! Быстрее!
Оказалось, она просто шутила. Он выскочил, она погналась за ним, поймала, и они с криками и хохотом покатились по траве.
Давненько Том не видел Джос в таком отличном настроении. Он был счастлив.
35
Итальянское мороженое
Джос оставалась в таком же приподнятом настроении еще целых три дня. А потом пришли счета, и ей стало не до смеха. Того, что она получала за несколько часов работы в день, конечно, не хватало, чтобы оплачивать воду, электричество, аренду вагончика и все прочее. Том теперь старался приходить домой, когда ее не было, и уходить до того, как она появится. Но у него не всегда получалось. И если уж они сталкивались нос к носу, для него это не кончалось ничем хорошим. Особенно досталось ему в тот день, когда она потребовала, чтобы он показал ей дневник. Назревал крупный скандал.
«Успеваемость в третьем семестре весьма посредственная. Том живет на другой планете. И пора бы ему вернуться на Землю. Умный мальчик, но витает в облаках. Если бы не хорошие результаты в первых двух семестрах, пришлось бы оставить его на второй год. Он должен будет упорно заниматься в летние каникулы, чтобы восполнить пробелы». А дальше: «Отсутствовал на стадионе в прошлую пятницу без уважительной причины».
Что тут началось! Она стала допытываться, почему он прогулял, куда и с кем ходил. Том не хотел рассказывать ей ни о Мадлен, ни о посещении больницы и мямлил что-то невразумительное. И тут вдруг его осенило. Понимаешь, физрук на каждом уроке спрашивает, ел он перед школой или нет, потому что он слишком бледный, а это ненормально, и физрук боится, как бы он не грохнулся в обморок, а в тот раз он не очень хорошо себя чувствовал и решил лучше совсем не ходить, чтобы не пришлось объяснять, что дома есть нечего и на столовую денег нет. Вот… Джос насупилась. Возразить на это было нечего. Но она быстро нашла, к чему еще прицепиться. Это было несложно. Его отвратительные оценки. На ближайшие четверть часа она устроила ему настоящий ад. И он отправился плакать на берег, на большой валун. Он сидел там, глядя на воду, пока не успокоился. Он все смотрел и смотрел, как течет река, скользит по камням, перебирает гальку в глубине своего ложа, и камешки сталкиваются и постукивают, тихо и ласково…
А потом слезы высохли. И он перестал плакать.
Джос нашла еще одну подработку. По утрам она по-прежнему будет ходить к старой училке, а днем, шесть раз в неделю, станет работать в теплице — срезать цветы и составлять букеты. Она не имела права, но решила, что дважды в неделю будет брать с собой Тома, чтобы он помогал. Платили ей сдельно, и она быстро сообразила, что вдвоем они заработают больше. Начали в субботу, и все прошло хорошо. Хозяин сделал вид, что ничего не замечает, потому что Джос ему нравилась. Похоже, он был совсем не против и более близкого знакомства с Джос. Перед уходом Том подобрал цветы, которые валялись на полу. С разрешения хозяина. У них были немного повреждены стебли, но он умудрился сделать из них маленькие букетики. Один он принес Мадлен. Она обрадовалась. И подала ему идею наделать таких побольше и в воскресенье утром продать на рынке. Он спросил у Джос — она не возражала. Что плохого, рассудила она, в том, что он тоже немного подработает.
Дело пошло неплохо. Его лучшими клиентами стали английский сосед и его жена Одетта. Они взяли сразу четыре. Денег как раз хватило на новую велосипедную камеру.
В половине первого рынок начал сворачиваться.
Мимо Тома, не заметив его, проехал Сэмми. Чуть дальше он остановился, огляделся и развернул машину назад:
— Ты что здесь делаешь?
— Сам видишь, цветы продаю.
Сэмми купил два последних букетика и предложил зайти промочить горло. Том впервые был в этом кафе. Они устроились у барной стойки. Чуть позже к ним присоединилась и Лола. Поинтересовалась, как дела у Джос. Что-то давно они не виделись. Тома охватило беспокойство. Он испугался, что она случайно проговорится и Сэмми узнает, что Джос ему никакая не сестра, а мать. Он тянул через соломинку свой лимонад с сиропом и старательно избегал Лолу взглядом. Она запустила руку ему в волосы, взъерошила их и засмеялась. Тома эта ее привычка приводила в бешенство. Он каждое утро подолгу простаивал перед зеркалом, пытаясь пригладить торчащие вихры. А она? Зачем она это делает? Неужели так трудно оставить его в покое? Он нахмурился и незаметно поправил прическу. Но Лола спешила. Бежала на обед к родителям. Сэмми отдал ей два букетика, купленные у Тома. Она поцеловала Сэмми и ушла.
— Ты есть хочешь?
— Немного.
— Тогда идем. Я тебя приглашаю.
Они устроились за столиком. Заказали пиццу. На стене висела огромная фотография. Том уставился на нее, вытаращив глаза:
— Это же Пьяцца Сан-Марко!
— Правда? Ты знаешь, где это?
— Конечно. У меня такая же картинка в учебнике географии. Хотелось бы мне когда-нибудь поехать в Венецию. Я уже знаю несколько слов по-итальянски. Грациа милле. Пер фаворе, мольто бене, бон джорно, ла вита э белла. Это название фильма. Означает «Жизнь прекрасна». Ты видел?
— Нет.
— А я видел. В саду у соседей. Там папа с сыном попадают в тюрьму — это во время войны, — и папа говорит сыну, он маленький еще, что это такая игра, и они должны заработать как можно больше очков, чтобы выиграть и стать чемпионами. Когда им нечего есть, то они получают кучу очков. В общем, чем им хуже, тем больше очков они зарабатывают, понимаешь? Но иногда у мальчишки больше нет сил, и тогда папа ему говорит, что осталось чуть-чуть, еще несколько очков, и они победят, и мальчик старается. И вот, когда войне уже конец и их скоро должны освободить, приходит нацистский солдат, отводит папу в сторону и убивает.
— Подумать только, какой грустный фильм.
— Ну да. Я даже плакал… А вообще-то, мне хотелось бы поехать в Италию, потому что, говорят, у них самое лучшее в мире мороженое. Я обожаю мороженое.
— Надо же, я тоже.
Они съели пиццу. На десерт заказали мороженое. Мимо их столика прошел хозяин — гордый, пузом вперед. Что, хорошее у меня мороженое, а?..
Сэмми с Томом насмешливо переглянулись. Неплохое, конечно, но уж точно не такое вкусное, как в Италии…
Сэмми высадил Тома неподалеку от дома — на случай, если Джос где-то поблизости. Он предпочитал с ней не пересекаться. Так и не придумал пока, как попросить прощения. Но продолжал раздумывать. И уж точно ей не понравится, если она узнает, что они с Томом приятели. А теперь еще и эта история с Лолой… Все так осложнилось. Но он что-нибудь придумает. Наверняка. И очень скоро.
36
Это Бах
Он испустил тяжелый вздох и, поерзав, поудобней устроился в широком кожаном кресле. Перед ним на экране компьютера сменяли друг друга только что отснятые фотографии. Анфас, в профиль, слева, справа, крупным планом, во весь рост…
— Какая жалость, — в некоторой растерянности проговорил он. — Идеальная форма.
— Так вы что… Отказываетесь?
— Нет, разумеется. Но поставьте себя на мое место. Для меня это, можно сказать, чистое мученье. Моя работа заключается скорее в обратном. Наполнение, увеличение, коррекция… Понимаете?
