Отец Варфоломей улыбнулся:
— Если ты все это выдержишь, ты смиришь и их, своих братьев, и они после всех испытаний полюбят тебя. Так что вперед! Бог хочет, чтобы мы приносили пользу другим. Да увенчает Господь и Матерь Божия десятилетия твоей борьбы успехом.
— Десятилетия? — инок растерялся. — Так значит…
— Да, — отец Варфоломей улыбнулся. — Ты нашел свой совершенный монастырь.
Спустившись с Олимпа, подняться на Афон
Однажды, путешествуя по высокогорным афонским скитам в поисках места для ночлега, я услышал удивительную историю призвания одного монаха на Афон.
Почти у всех насельников обителей и скитов Святой Горы есть подобная история о том, каким «удивительнейшим» образом он оказался в этом святом месте. Почти в каждой из этих историй, что монахи любят друг другу рассказывать, присутствует элемент чудесного. Слушать это все очень интересно и полезно.
В наше время истории призвания иностранцев интересней, чем у хозяев, ведь Афон — часть Греции, и ворота пустеющих афонских монастырей всегда открыты для эллинов. Но несмотря на видимую легкость, с которой греки могут попасть на Гору, остается здесь далеко не каждый. И у них, конечно же, есть свои интересные «истории призвания».
Католики любят говорить о неком «зове Божьем», предшествующем приходу человека в монастырь. Православные тоже принимают и «предваряющую благодать», и этот «зов», но не пытаются выявить в этом закономерность. Тем не менее, как я уже сказал, любят обсуждать истории кто, как и почему попал на Афон. Причем, бывает, что истории добродетельных монахов менее интересны, чем истории подвижников не очень праведных. Здесь, как в евангельском стихе о солнце, которое светит и на грешников, и на праведников (Мф. 5.45).
Некоторые рассказывают о чудесных явлениях, предшествовавших их появлению на Афоне. Некоторые добираются до Святой Горы пешком. Иные считают незазорным переходить границу нелегально, считая успешный переход знаком явного благоволения Божия. Мол, не надейтесь на князей и сынов человеческих, ибо нет в них спасения.
Даже у обычных паломников свои собственные истории о том, как они попали на Афон.
В свое время я наслушался этих историй немало, но та, что мне рассказал монах Серафим меня по-настоящему удивила. Он подвизался здесь лет восемь-десять. По нынешним меркам — это уже давно. Но за это время Серафим так никому и не рассказал, откуда он пришел и какова его личная история прихода на Гору. Одни отговорки — мол, Бог привел, и все.
Года четыре Серафим прожил в Филофее, затем пожаловался на климат и ушел. Его осуждали за уход из монастыря, потому что, по мнению всех русских, еще года два — и его бы постригли. Филофей и правда стоит в низине, и климат здесь влажный, но, скорее всего, Серафима погнало отсюда искушение. Затем он отлучился на какое-то время в Россию и вернулся уже мантийным монахом. Захватив или выкупив келью, он начал жить один, изредка посещая русский монастырь. Он не был болтлив, и поэтому его разговорчивость в тот вечер меня крайне удивила, но раньше я с ним вино не пил. Вот уж, правда: хочешь узнать человека — выпей с ним вина.
Вот вкратце его история.
Когда-то Серафим был брокером на Лондонской товарно-сырьевой бирже и обладал солидным состоянием в несколько десятков или даже сотню миллионов долларов. Он владел несколькими домами в центре Лондона, яхтами и даже поместьем на острове в Адриатическом море. Он был богат, но никогда не жертвовал денег ни благотворительным организациям, ни простым просителям, хотя запросто мог истратить несколько десятков тысяч долларов в Куршавеле.
Деньги были для него всесильным орудием достижением любых целей. Казалось, мир создан для удовлетворения его прихотей. Он мог покупать людей как крепостных рабов. Использовать их энергию и ум в своих интересах и без сожаления расставаться с ними, когда они переставали приносить ему пользу. За деньги он мог принудить любовницу притворяться в любви к нему. Что она чувствовала на самом деле, его не интересовало. Что касается здоровья, то им он обладал от природы.
Его жена давно бы ушла от него, если бы не брачный контракт, по которому она в случае развода оставалась нищей. Предоставленная сама себе, она нашла утешение в религии. Семейная жизнь не разваливалась только потому, что ее просто не было: отец на бирже или у любовницы, дочь в колледже, сын веселился в сомнительных компаниях, где пристрастился к героину, жена дома или в церкви. Англиканство ей претило, как истинной киевлянке. Она любила ходить в православный храм в Лондоне и слушать проповеди митрополита Антония.
Так они жили несколько лет: она посещала храмы Божьи, жертвуя на их благоустроение немалые суммы, сын употреблял героин, дочь потихоньку подрастала и готовилась, несмотря на посредственную внешность, к карьере фотомодели, а отец, играя на бирже, зарабатывал с каждым годом все больше денег. Он полагал, что такая жизнь — норма для богатых людей. Однажды деловой знакомый — куда более успешный, чем он сам — подарил будущему монаху роскошно изданную книгу «Мифы Древней Греции». Жизнь олимпийских богов показалась брокеру удивительно похожей на жизнь людей его круга.
Банкир, подаривший ему книгу, наверняка мнил себя Зевсом, властелином мира, живущим в роскоши и бесконечных удовольствиях. Его одутловатое лицо с большими совиными глазами украинского еврея сочилось довольством и счастьем, но в сердце давно свили гнездо страх и ненависть. Как и Зевс, он расправлялся со своими врагами и приближал любимчиков. Топ-менеджеры его компаний были заискивающими льстецами или же злобными карьеристами, которых он любил стравливать между собой. Он был, в сущности, глубоко несчастным человеком, но считал себя счастливейшим из смертных.
Будущий монах Серафим был божком калибром поменьше, но и его уже начинали мучить страх, зависть и злоба. Он думал, что это неотъемлемая часть жизни олимпийских божеств, у которых наслаждения тоже были тесно переплетены с муками. Ненависть, тщеславие, презрение к простым смертным, ревность, злость, распутство и другие страсти были для олимпийских божеств естественны.
Так бы и жил он, тратя громадные деньги на психоаналитиков и любовниц, если бы однажды в его спальню не ворвалась разгневанная жена, похожая на фурию из римских мифов. Накануне вечером брокер перебрал спиртного на деловом ужине. Чувствовал он себя отвратительно и намеревался с утра посетить доктора и элитный фитнес-центр, чтобы восстановить здоровье. Неожиданное появление разгневанной жены в опочивальне в эти планы совершенно не вписывалось.
— Подожди, дорогая, не кричи так. Сейчас я встану.
Жена продолжала кричать. Натягивая брюки, брокер старался понять, что происходит. Наверное, опять сын влип в неприятную историю. Что может быть нового? Но не сын был причиной ее гнева. Оказывается, жена сердилась на какого-то афонского старца, который приехал на неделю в Лондон по приглашению митрополита Антония.
Это было странно. Обычно жена превозносила владыку Антония и различных старцев как украинский банкир — олимпийских божеств. А тут она требовала от мужа пойти и наказать старца за дерзость, которую он допустил в разговоре с ней.
— Подожди-подожди, — брокер недовольно поморщился. — Дорогая, я тебя не совсем понимаю. Разве старцы могут проявлять дерзость? Это же святые люди! Сама говорила. Еще уговаривала меня на исповедь идти к владыке Антонию. Чем этот старец мог тебе не угодить?
Он знал, что жена поддерживала церковников, черпая немалые средства из его кошелька. Он терпел это, лишь бы она не тревожила его и не доставала из-за пустяков, типа «ты забыл о годовщине нашей свадьбы»…
Владыка Антоний ценил эту поддержку и включил жену в число ближайших духовных чад. На ее пожертвования было отреставрирована большая церковь в Эссексе и построен новый иконостас в православном монастыре Германии. Он полагал, что жена была среди христиан кем-то вроде олимпийской богини и пользовалась в общине большим уважением. И вот, как греческая Гера, она воспылала гневом на какого-то старца. Брокер попросил жену успокоиться:
— Рассказывай-ка все по порядку.
Оказывается, жена решила попасть на прием к старцу, остановившемуся в епархиальной гостинице. Как привилегированной даме, ей это было легко. Она осыпала старца любезностями и обещала крупную сумму денег на нужды афонского монастыря, в котором он жил. К слову, сбор средств был одной из причин его прибытия в Англию. Сначала разговор шел гладко, в доброжелательном тоне, но затем жена начала задавать старцу вопросы, которыми она обычно донимала добродушного владыку Антония:
— Почему пророк Илия своими руками уничтожил двести жрецов Ваала? Можно же было их просто легонько побить… и все… И потом, почему Бог насылал на египтян такие жестокие казни и велел израильтянам уничтожать другие народы? Ведь это так жестоко! Разве милость Божья сочетается с такой грубостью? — И так далее в том же роде…
